Собираясь уходить, Медведев наказывает Татьяне:

– Я и Володя завтра идём на активы. Вы представляйте нас тут достойно.

– Я на твоём месте, – сказала мне Татьяна, – запаслась бы цветами.

– И конфетами, – подал голос рационализатор Бузулук.

Да-с. Завтра день матриархата. Тяжкий день. Руководить редакцией будет женщина.

В Ховрине, между рельсами, лежал сбитый электричкой человек. Кровавый комок одежды.

До дома я бежал и плакал.

Я пришёл за десять минут до девяти, Татьяна – через десять минут после девяти.

Матриархат.

Начальство задерживается. Это его первое отличие и завоевание.

– Сегодня, – переобуваясь, говорит Татьяна, – меня подвёл дед-тимуровец. Ему 86 лет. Он у меня деятельный. Ни секунды покоя. Со скуки озеленил наш двор. А так… Каждое утро снабжает меня кефиром. Сегодня слегка задержался… Всё одно к одному. То снилось… Выхожу утром. Гроб в подъезде. А тут ещё кошка дорога перебежала… И итог. Сегодня у нас на Рублёвском перевернулся нефтевоз. Грохот, будто снег с крыши столкнули… Много делов…

Татьяна подпихнула к себе стопку свежих заметок. Просматривает.

– Эту забодаю… Эту забодаю… Эту забодаю… А эту, Толь, можно сделать. Только позвони во Фрунзе и узнай, одобрило ли ЦК республики это начинание. Речь идёт о трёх предприятиях, выполнивших трёхлетку и призвавших всю республику встать на вахту столетия Ленина.

Я беру заметку и заказываю Фрунзе.

Татьяна протягивает листок Лисину:

– Андрей Хрисанфович, как вы считаете, можно ли из этой заметки что-нибудь сделать? Посмотрите.

В комнату вбежал стремительный Марутов. Доблестный Гарегин Гарегинович. Женская половина редакции навеличивает его Георгин Георгинович.

– Ну, – потряс Лисин своим листком, – мы будем сдавать материалы, не ожидая верхов?

– Не ожидая! – кричит Татьяна, поскольку Лисин глух.

– Я сдаю.

– А я, – усмехнулась Татьяна, – уже сдала. Воспользовалась отсутствием начальства.

Лисин дышит на руки.

– Холодно у нас.

– Нормально! – выкрикивает Ия. – Это вы, Андрей Хрисанфович, ещё дома замёрзли.

Лисин выходит в коридор покурить и тут же заглядывает в дверь. Машет Татьяне:

– Планёрка начинается. Вы идёте?

– Ой, спасибо, что напомнили. Бегу!

Лисин доволен:

– И от меня, калифа на час, есть польза.

– А я калифша на день! – улыбается ему Татьяна.

– Без начальства легче. Лучше его вовремя выпроводить.

Уже после планёрки позвонил мне Новиков:

– Кто у вас сегодня главный? Ты или Таня?

– Сегодня день матриархата. Передаю ей трубку.

Скоро позвонила ей её бабка. Попросила:

– Купи собакам печёнку.

– Ладно, – сказала Татьяна и положила трубку.

– Ой! – отмахнулась Татьяна. – Да эти кошки, собаки вечно выпендриваются. Наш пёс любит жареную картошку, жареную печёнку. У нас у соседки муж вернулся из Камеруна. На валюту набирает много еды. Приносит псу. Пёс такое жрёт, чего мы и не видели.

Ия хмыкнула:

– Собаки живут лучше людей.

– А моя собака курятину не ест, – пожаловался Артёмов.

– Избаловали! – вынесла приговор Татьяна.

– А когда начинают петь по радио алябьевского «Соловья», наша собака начинает выть, – покляузничал на своего пса Артёмов.

Кстати. Ему самому сейчас хоть вой.

У нас покрасили дверь. Он выпачкал руки и заскочил в туалет помыть. К гендиру Лапину[61] на летучку опоздал на полминуты.

– Вы опоздали, – сказал генеральный генерал. – Ничего. Обойдёмся без вас.

И не пустил!

И вот теперь сидит Иван Палыч тут и несёт шелуху про собак.

Татьяна хвалится:

– А вот моя бабка псу перед едой даёт кусочек сахару. Это ему как стопочка водки для аппетита.

Почему- то с собак болтовня перешла на мужчин.

– Если во второй раз выходить замуж, – сказала одна забредшая к нам разведёнка, – так лучше за бывшего мужа. Выработался иммунитет. Знаешь, на что идёшь.

– Ой!. Мужики, как куры. Отошли от дома на 20 метров и уже ничьи! У нас поветрие. Молодожёнщики бросают жён с ходу!

К болтушникам прилип и новенький воронежский корреспондент (на практику приехал):

– Помню из детства наводнение у нас в Верхней Хаве. Я из люльки, подвешенной к крюку в потолке на верёвке, смотрел, как мать, стоя на койке, стирала мои пелёнки в воде, была в доме по колено. И последняя занятная новость. Студенты Воронежского мединститута до вокзала несли на руках профессора Бурденко. Он уезжал работать в Москву. Боялись, что не удержат его – весил же сто кило! – и обронят на твёрдый асфальт. А у них ни у кого не было соломки наготове.

Партбюро прошло. Меня не позвали пропеть на нём о моей бурной агитаторской деятельности. И к лучшему. Баба с возу, спицам легче. Врать не нужно. Совесть будет спокойней.

Артёмов:

– Скоро 75-летие Кербабаева, известного туркменского писателя. Мне о нём рассказывали. Приехал он в Красноводск писать новый роман. В местной гостинице дали ему люкс. С ванной. И как истинный туркмен он плевал на ванну. Он складывал в неё бутылки из-под дешёвого вина. Уже набралось полванны, когда он почему-то уехал в Ашхабад. Через некоторое время снова приехал работать над романом. Только роман он отложил. В сторону. Не до романа! Первым делом он кинулся разыскивать свои бутылки, поскольку ванна была чиста как стёклышко. Он бегал по гостинице и кричал, что его обокрали.

– Я сдала ваши бутылки, – краснея, призналась старенькая уборщица.

– И вам дали деньги?

– Рубль шестьдесят.

– И вы считаете, что это ваши деньги?

Уборщица заняла у кастелянш, слесарей. Они дали ей медяками из денег, взятых на обед. Она отдала ему медяки в банке из-под сметаны.

– Зачем даёшь банку? – накинулся почтенный Берды Мурадович на уборщицу и стал считать. – Тут не хватает 10 капек.

– А банка?

– Тогда всё в порядке.

Работа над романом была успешно продолжена.

Все слушали эту историю с омерзением.

Разгорячился Иван Павлович. Выковырнул из памяти другой случай покудрявей.

– Война. Сорок первый год. Казань. Там корреспондентом ТАССа был Князев. Звонят ему из ТАССа и просят заказать у художника Тарле статью для англо-саксонских государств. Князев объяснил художнику свою просьбу.

– Подождите, – сказал Тарле.

Ждёт Князев десять, ждёт двадцать минут.

Через полчаса вышел из соседней комнаты художник с тремя страничками самим отпечатанного текста.

Князев опешил. Никто из великих не относился к журналистам с таким уважением. Стал благодарить.

– Ну что вы, молодой человек, – сказал художник. – У меня к вам тоже просьба. Гонорар за статью, если можете, перешлите как можно скорее. Плохи у меня дела с деньгами.

– Хорошо! Обязательно!

Просьбу Тарле Князев передал в ТАСС.

Через неделю требуют заказать вторую статью. Через три дня третью… Четвертую…

– А деньги!? – взвыл Князев. – С какими глазами идти?

– Действуй! Бухгалтерия тут туго поворачивается.

Извиняется, мнётся-гнётся, а идёт к художнику.

За короткое время Тарле написал семь статей.

А денег нет как нет.

Зато пришло указание заказать восьмую статью.

Князев побежал на рынок, продал сапоги и пиджак, но принёс деньги художнику. Попросил расписку:

– У нас в ТАССе такой порядок. Расписку обязательно.

Художник и написал: я, Тарле, получил от корр. ТАСС такую-то сумму.

Князев отправил в ТАСС большое злое объяснение, прислал расписку.

После этого скандала бухгалтерия удосужилась выслать гонорар Тарле.

Эта расписка долго хранилась в ТАССе. Как дорогая реликвия войны.

Но раз Бог любит троицу, так и я уж расскажу третью историю. Самую короткую.