— Одрина, уже поздно, — говорю я. — И я устала. У меня нет времени на твои глупости, так что просто уйди.

Я направляюсь к двери, открываю ее и жду, зевая.

— Все равно я не верю тебе, — говорит она, когда подходит ко мне. Остановившись, она снова опускает взгляд на мой живот и фыркает. — Ты просто чертова обманщица, и меня сводит с ума, что я единственная, кто видит тебя насквозь.

Смеясь, я закатываю глаза.

— Спокойной ночи, Одрина.

— Они обо всем узнают, — выпаливает она. Кажется, это угроза.

— Спокойно ночи, Одрина.

Закрыв и заперев за ней дверь, я прижимаюсь спиной к гладкому дереву и, наконец, выдыхаю.

Вот черт.

Мари

— У нас был секс, так?

Мужской голос заставляет мое сердце сжаться, когда в два часа ночи я совершаю набег на холодильник Резерфордов. Большую часть последних нескольких часов я провела, ворочаясь в кровати. Сон никак ко мне не приходил, и, помимо всего прочего, желудок решил, что именно сейчас самое подходящее время перекусить.

Захлопнув дверцу холодильника, я натыкаюсь на Алека, стоящего в одних спортивных штанах. Его руки упираются в бедра, а на лице самодовольная ухмылка.

— Мне показалось, я тебя уже где-то видел, — говорит он.

— Думаю, нам не следует сообщать об этом Хадсону. Не сейчас.

— Пф-ф. — Он проходит мимо меня, распахивает дверь холодильника и заглядывает внутрь. — Я — могила. Не хочу чувствовать себя неловко, понимаешь?

— Хорошо. Да. Я тоже, — соглашаюсь я, покусывая внутреннюю сторону щеки. — То есть, рано или поздно он все равно должен узнать. Но не сейчас.

— Может, ему и вовсе не нужно об этом знать? — Алек достает пакет апельсинового сока, откручивает крышку и делает большой глоток, прежде чем поставить его на место. Как бы хорошо ни был воспитан и богат Алек, теперь, когда провела с ним чуть больше времени, он напоминает мне свободолюбивого мальчишку. — Мари, я ни в коем случае не хочу оскорбить тебя, но, по правде говоря, я с трудом помню ту ночь. Я был пьян в стельку.

— Серьезно? А мне так не показалось.

— Это моя особенность, — говорит он. — В любом случае, это была просто интрижка. Ничего больше. А теперь ты выходишь замуж за моего лучшего друга. Всё ведь в порядке, да?

У меня отвисает челюсть. Мне хочется все рассказать ему.

Очень хочется.

С каждой секундой узел в моем желудке становится туже.

Сейчас не подходящее время. Пока.

— Конечно, всё в порядке, — говорю я, выдавливая улыбку.

— Тебе стоит что-то с этим сделать. — Он указывает на мой живот.

— Что? — Мои руки прикрывают пока еще плоский живот.

— У тебя урчит в животе.

— О. — Я смеюсь, выдыхая. — Точно.

Схватив молоко, я направляюсь к кухонному шкафу, чтобы отыскать хлопья.

— Будешь? — предлагаю я через минуту, держа в руках коробку «Фростед Флейкс».

— Это мои любимые. Ты как будто прочитала мои мысли, Мари. — Он берет ложки и миски, а я насыпаю хлопья и заливаю их молоком. Не могу перестать думать о том, захочет ли он принимать участие в жизни ребенка и какими родителями мы сможем стать. Но в то же время прекрасно понимаю, что не стоит ждать слишком многого, учитывая ироничность всей сложившейся ситуации.

Усевшись за стол, мы принимаемся за еду, глядя на разбивающиеся о берег полуночные волны.

— Здесь так красиво, правда? — спрашиваю я. — Никогда не видела ничего подобного.

— Тебе нужно чаще где-нибудь бывать.

Я фыркаю, склонив голову набок.

— Вообще-то, я не родилась с золотой ложкой во рту. И на восемнадцатый день рождения мне никто не дарил черную кредитку «Американ Экспресс».

— Должно быть, я создаю такое впечатление, но все совсем не так. Я сам оплачиваю свои перелеты. — Его ложка ударяется о миску. — Или вернее будет сказать, моя компания их оплачивает.

— Чем ты вообще занимаешься?

— Маркетингом в социальных сетях, — отвечает он. — Чаще всего ко мне обращаются старые компании, которыми руководят восьмидесятилетние дедули. Они нанимают меня, чтобы я помог их делу вновь стать прибыльным. Что я и делаю. И они платят мне довольно неплохие деньги.

— Мило.

— Ну, а ты чем занимаешься?

Я крепче сжимаю свою ложку.

— Не могу сказать.

— Почему? — усмехается он.

— Я на кое-кого работаю. Помогаю ему кое с чем, но мне нельзя это обсуждать.

— О. — Он кивает, вылавливая ложкой несколько хлопьев. — Ты подписала договор о неразглашении.

— Точно.

— Ну, главное, чтобы это было законно… — Он качает головой. — В мире столько недобросовестных людей, Мари, которые только и ждут подходящего момента, чтобы воспользоваться милой, молодой, добросердечной девушкой. Или бывают придурки, которые просто любят сорить деньгами, чтобы решить свои проблемы.

Да, Алек в чем-то прав. Хадсон именно такой, только в последнее время его придурковатость испарилась.

— Ладно. — Алек поднимается, относит свою тарелку в раковину, а затем зевает. — Спасибо за хлопья. Не знаю, как тебя, но ваша вечеринка меня определенно утомила.

Хотелось бы мне сказать то же самое.

— Спокойной ночи, Алек, — говорю я. Он машет рукой и поворачивается, чтобы уйти. — Подожди.

— Да? — Он оглядывается через плечо.

— Почему при нашей первой встрече ты сказал, что тебя зовут Холлис?

— Это мое второе имя, — говорит он, поджав губы и пожав плечами. — Не думал, что это так важно. Множество людей используют другие имена, когда собираются перепехнуться.

— Да, но что, если что-нибудь произойдет, и кому-то понадобится встретится с тобой снова?

— Зачем кому-то встречаться со мной после секса? И зачем мне нужно, чтобы кто-то нашел меня? — Он смеется, его взгляд задерживается на мне. — В этом вся прелесть свиданий на одну ночь.

— Забудь. — Я поднимаюсь, убирая свою тарелку. — Спокойной ночи, Алек.

Хадсон

В понедельник утром, когда я захлопываю дверцу холодильника и с грохотом ставлю на стойку пакет с апельсиновым соком, Одрина тычет своим пальцем мне в грудь.

— Я знаю, что ты обрюхатил ее.

— Не слишком ли рано для подобных разговоров? — Я отхожу от нее, усмехаясь про себя. — И я ее не обрюхатил.

— Но она беременна. — Ее голос заполняет просторную кухню, отражаясь эхом от стен. — Это до смешного очевидно для любого, у кого есть хоть немного мозгов.

— Тс-с-с… — перебиваю я ее. — Не так громко.

— Почему? Не хочешь, чтобы все узнали об этом? — Она проводит языком по внутренней стороне щеки, ухмыляясь, как ребенок.

— Нет, потому что я не хочу, чтобы ты распускала дурацкие слухи. — Я достаю с полки стакан и наполняю его до краев соком. — Мари не беременна. Думаю, я бы знал об этом.

— Тогда почему она не пьет?

Я фыркаю.

— Каждая женщина, которая не пьет, автоматически становится беременной?

Одрина хмурит брови, подыскивая контраргумент.

— Почему ты так торопишься жениться на ней?

— Потому что я, черт возьми, люблю ее. — Я неторопливо отпиваю сок.

— Но к чему спешка?

— Потому что я, черт возьми, люблю ее, — повторяю я.

— Ты же всегда был против брака, — замечает она. — Твоя светская жизнь похожа на телешоу «Холостяк», только в конце нет ни кольца, ни предложения. Ты просто всех бросаешь.

— Я не могу измениться? — Я приподнимаю бровь. Она молчит. — Одрина, ты ошибаешься. Пожалуйста. Остановись, пока не унизилась еще больше.

— Я не унижена, — говорит она, скрестив руки на своей искусственной груди. — Я просто не понимаю, почему все по уши влюблены в эту девчонку, которая явно что-то скрывает.

Я усмехаюсь, допивая сок, прежде чем опустить стакан в раковину.

— Ну, и почему же ты решила, что она что-то скрывает, госпожа детектив?

Одрина вскидывает руки, сжимает кулаки и стонет.