1938—1940 Приложение ИЗ "Муравской тетради" А. Твардовского В архиве А. Твардовского сохранилась рабочая тетрадь 1934 — 1935 годов, периода создания поэмы "Страна Муравия"[22]. Предлагаемые читателям наброски из этой тетради не вошли в текст поэмы. Одни из них были задуманы автором как эпизоды путешествия героя к стране Муравии, другие представляют собою его воспоминания и размышления. Часть написанного вообще представляет заготовки, не потребовавшиеся автору в его работе. Другая часть, входившая в первые неопубликованные варианты глав поэмы, в дальнейшем была опущена, видимо, чтобы более сосредоточить внимание читателя на цели путешествия героя и на узловых происшествиях, составлявших, в то же время, сюжет поэмы. Публикуемые наброски, несомненно, имеют и свою собственную художественную ценность и существенно дополняют и расширяют уже сложившееся представление о поэме Твардовского. Читатель вновь ощутит взволнованную атмосферу годов "великого перелома", когда переустройство деревенской жизни коснулось многих миллионов судеб. (От составителя) Выезд Как говорится, не с добра На неизвестный срок Молчком уехал со двора Никита Моргунок. Когда бы ехал на базар Повел бы разговор. Когда бы в гости — бабу взял, Когда бы в лес — топор. Собрал кошелку да армяк, Дегтярку подвязал. Гадай как хочешь, так ли, сяк, Хозяин не сказал. Занес вожжу, бочком присел И тронул Моргунок. И след зеленый по росе До поворота лег. Пошли привычные места На много верст кругом. Кусты, поля. И стук моста, Как скрип дверей, знаком. Глазам тепло, теснит в груди Себя не перемог. А на дороге впереди Сидит и ждет Волчок. "Домой, — кнутом ему грозя!, — Кричит, и — нипочем. Вернется, будто бы, назад И — снова за конем. Тогда Никита поманил: "Волчок, Волчок, Волчок!" И, не слезая, что есть сил Кнутом его ожег. Волчок залился у колес И брюхо поволок. И подогнал, дуги от слез Не видя, Моргунок. Собачий лай стоял окрест, Крик, гомон в поздний час. Не едут воры ночью в лес, Не нужен стал запас. Про все дела, про двор, про скот Хозяин позабыл. То на ночь уходил на сход, То смертным поем пил. И места не было в дому: Досталось одному За прадедов и правнуков Решать вопрос ему. Отец большой лошадник был, Сбивался на коня. Лет пять копил, Коня купил... Век не забуду дня. Сидим вот так, глядим — ведет, В чем дело — не поймем. А конь то задом упадет, То рухнет передком. Отец нагнется, обоймет, Поставит передок. А конь тогда, наоборот, Сидит без задних ног. Выходит, помню, дед во двор, На лошадь ту глядит в упор. Взглянул, вздохнул. "Едрит-кудрит... Ты дай ей в морду!" — Говорит. А конь стоит, не ест, не пьет, Подует ветер — упадет. Отец на чурке у крыльца Присел. Кругом народ. Трясутся плечи у отца, Как маленький ревет... * * * Посыпанные иголочками На холмике у реки Под елочками-сосеночками Песчаные бугорки. Лежат там старые жители, Махнув на весь свет рукой. Жизни они не видели И знать не знают другой. ПЕЧНИК Тихо в бороду свищет Никита, По усадьбе один бредет. На отлете в срубе покрытом Бабьим голосом кто-то поет. Заглянул он в створки пустые, Видит, печку кладет печник. Со слезинкой глаза голубые, И большое радушие в них. Он поет, обрызганный глиной, И Никиту манит рукой, И, закончив припевок длинный, "Здравствуй, здравствуй, — сказал, — дорогой." "Что ж, в колхозе?" — спросил Никита. — Нет, пока еще нет, сынок. Вот уж скоро семьдесят лет Не в колхозе, и горя нет. — А богатство, гляди-ка, у них!.. — Ну ты, что! — замахал печник. — Не в богачестве счастье, сынок. Был бы хлеба кусок, Да водицы глоток, Да изба с потолком, Да старуха под боком. Я, сынок, тебе вот что скажу, Лет полсотни по свету хожу. Не дал бог мне здоровой семьи: Незадачные детки мои. Первый разумом слаб, а другой Не владеет правой рукой. А старуха глазами убога — По стене идет до порога. Три калеки, сынок, у меня... И хожу до последнего дня. До последнего в жизни дыхания Добываю на всех пропитание. А под праздник расчет получу, В лапти — скок! — и домой полечу. Прилетаю к ночи домой, Тут и, Господи боже ты мой, Тут и праздник у нас, и престол, Тут сажу я старуху за стол. А обапол садятся сыны Сын — с одной стороны, Сын — с другой стороны. Вместе детки сидят и родители. И большие мы песен любители. И сидим мы вот так за столом, И любимую нашу поем. Как сижу за решеткой я в темнице сырой, Подлетает к решетке орел молодой. Он зовет меня взглядом, зовет криком своим, Он мне вымолвить хочет: давай улетим. Полетим мы, товарищ, в далекие края, Где счастливая доля, удача твоя. В хороший золотой денек Лугами, лозняком Шагал Никита Моргунов На церковь прямиком. Зубчатый лес темнел вдали, Кучнели облака. И нитки белые плыли. Плыли издалека. И все, что думал, что смотрел, Смешалось, точно сон. А хлеб, он вырос и созрел И хлебом пахнет он. Село. Ограда. Все как встарь. Молись, кому не лень. Но в сторожа небось звонарь Пошел за трудодень. Поповский домик. Сельсовет. Обшарпанный порог. И запах памятный тех лет Махорки, паленых газет И грязи от сапог. И в комнате, один душой, Парнишка за столом, Сидит и пишет, как большой, И ноги босиком. — Тебе Петрова? Нет его. Должно быть, на гумне... А что касается чего, То обратись ко мне. Любой вопрос и всякий факт Через меня идет: Рожденья акт, и смерти акт. И от жены развод. Могу с одною развести, С другою записать. И номер в книгу занести, И припаять печать... вернутьсяВ тетради пометка автора: "Проба начала". |
