Оставшись наедине в машине, бывшие любовники кинулись друг на друга и стали страстно целоваться. В разгар вожделения Сергей заметил прохожего, который встал перед лобовым стеклом и пристально вглядывался внутрь автомобиля. Он чертыхнулся, отстранил Машу и повел машину в сторону Люксембургского сада. Оказавшись в густой тени его деревьев (хоть и по наружную сторону ограды), он пересадил Машу на заднее сиденье, заперся на все замки и вновь нырнул в ее желанные объятья.

После первого соития Маша позволила слезам хлынуть из страдающей души. Вопросы «где ты был все это время?», «почему ты мне не писал?», «как ты мог меня забыть?» посыпались из нее в изобилии. Сергей согласно каялся, но очень коротко («я негодяй», «свинья», «дурак») и покрывал поцелуями ее глаза, щеки и губы, а когда вновь ожила ялда, пустил в ход ее. Второй экстаз заметно смягчил Машу, а после третьего она уютно устроилась на плече у милого друга и сладко уснула. Он ей не мешал, обдумывая свое будущее с тремя женщинами, но ни к каким кардинальным выводам прийти не успел: Маша проснулась.

— Я так чудесно поспала, — сказала она потянувшись. — Наверно целый час?

— С полчаса, — ответил бойфренд и добавил: — Теперь расскажи внятно о своей жизни в этом году.

— Рассказывать особо нечего. Французам специалисты в области филологии вовсе не нужны, тем более русские и тем более женщины. Я потыкалась в несколько журналов и газет, но у них штаты давно укомплектованы. Даже в русские издания попасть оказалось проблематично. Хорошо, что Павел Николаевич 30 лет назад ухаживал за Маргаритой Мамонтовой, которая была вдовой Михаила Морозова, брата моего деда, Арсения, став таким образом моей неродной внучатой тетей. Его ностальгическим чувствам я и обязана поступлению в редакцию журнала «Русские записки».

— Арсений Морозов…. Это ведь он выстроил на Арбате особняк в мавританском стиле?

— Да, это был мой дед. А умер он в 35 лет по-дурацки: поспорил, что выстрелит себе в ногу и усилием воли блокирует боль. Спор он выиграл, но рана была плохо обработана, что привело к заражению крови.

— Сколько у него было детей?

— Одна дочь, Ирина. Моя мама. В Париже она вышла замуж, но вскоре развелась и я решила носить ее девичью фамилию.

— На что же вы жили все это время?

— Здесь живет мамин дядя, Сергей Михайлович Морозов. Он нам постоянно помогает. Ну, а теперь я стала зарабатывать и в деньгах уже не нуждаюсь.

— На что же пошли деньги от Шанель?

— Мы с мамой сменили квартиру. Они в районе Трокадеро куда дороже и лучше, чем в Пасси.

— Тебя совсем не домогаются женихи?

— Напротив, надоели. Только у меня в голове поселился твой образ, с которым никто сравниться не может. А теперь ты появился во плоти — чего мне еще желать?

— Я приехал из Англии на время, в отпуск — если только президент не решит поселить меня поближе к себе.

— Ой, пусть он так решит! Что тебе для этого надо сделать?

— Внушить ему мысль, что в моей компании его влияние на политиков Франции усилится.

— Так внуши, милый, внуши! Ты умеешь склонять женщин к чему угодно — склони и этого Панталоне к добрым делам.

— Альбер Лебрен вовсе не глуп, только простодушен и прекраснодушен. Его склонять к добрым делам не надо, надо лишь объяснить, что добро должно быть с кулаками. То есть уметь себя отстаивать, отбиваться от зла, а то и пресекать его в зародыше.

— Такое добро уже похоже на зло. Впрочем, я не хочу с тобой спорить, а хочу лишь соглашаться и уступать, отдавать тебе все, чем владею. Милый, милый, милый!

— Маша! Я снова начну тебя терзать!

— Это совпадает с моим сокровенным желанием!

И эквилибристика на заднем сиденье вуатюра возобновилась….

У дома в Трокадеро Маша вдруг предложила Сергею зайти к ним домой.

— Я хочу представить тебя моей маме — чтобы она отстала, наконец, с поиском мне женихов. Я ей говорила о тебе, а она не верит. Пусть теперь поглядит воочию.

— Кем же ты меня представишь? — сощурился Сергей.

— Там увидишь. Идем или ты боишься?

— Вот еще. Двум смертям не бывать, а одной не миновать! — засмеялся мажор и шагнул в подъезд.

Дверь открыла сорокалетняя женщина в пеньюаре, очень похожая на свою дочь: такая же румяная, статная, титястая и норовистая. Она уже открыла было рот, чтобы разразиться словами укоризны, но тотчас его закрыла, узрев за спиной дочери молодого человека.

— Мама! Я хочу представить тебе Сергея Костина, о котором много уже говорила, — сказала Маша и пропустила спутника вперед.

— Добрый вечер, госпожа Морозова, — поклонился Сергей. — К сожалению, Ваша дочь о Вас до сих пор мне не рассказывала, и я не знаю как к Вам обращаться по имени и отчеству.

— Ирина Михайловна, — на автомате сказала дама. — Но Вас вроде бы зовут Серж Костен?

— Таково мое французское имя. Но среди соотечественников я предпочитаю зваться русским именем и фамилией.

— Добро пожаловать в наш дом, Сергей….

— …. Владимирович, — продолжил незваный гость. — Я не отниму у Вас много времени, Ирина Михайловна. Просто Маша решила, что мы с Вами должны познакомиться.

— Все равно я приглашаю Вас пройти к столу и выпить с нами чаю. Хоть Маша на ночь чай не пьет….

— И Вы не пьете?

— Я как раз пью, — сказала с улыбкой Ирина Михайловна. — В этом наши вкусы с дочерью расходятся.

— А в остальном царит полное единодушие? — спросил тоже с улыбкой Сергей.

— Почти да. Правда, я против добрачных связей и уж точно против адюльтеров, с чем моя дочь тоже несогласна. Вы ведь женаты?

— Да, есть такой грех, — со вздохом признал Сергей.

— А почему вздохнули?

— Жена меня часто колотит — по разным поводам.

— Один из поводов явно того заслуживает. За что же еще?

— Сегодня побьет за то, что явлюсь домой пьяным. Иначе учует запах чужих духов.

— Кошмар! Все мужчины — подлецы! Я тебе это говорила, Марья Алексеевна?

— Много раз. Но Сереженька хороший. Что я говорю: самый лучший! Я сегодня так счастлива!

— Дура! — был однозначный вердикт мамы. — Вместо того, чтобы обрести честного, надежного мужа она стала игрушкой в руках похотливого юнца!

— В моей жизни было немного счастливых моментов, мама, — со всей серьезностью сказала Маша, — и почти все они связаны с Сергеем. Он меня раскрепостил, заставил поверить в себя, обеспечил высокооплачиваемой работой и раз за разом поднимал в горные выси любви. Я влюблена в него всеми клеточками своего тела и всеми фибрами души!

— Ты ни в грош не ставишь мой жизненный опыт, Маша! Пройдет несколько лет, и ты останешься одна, у разбитого корыта…

— Я не оставлю Вашу дочь, Ирина Михайловна, — вмешался Сергей, — потому что искренне ее люблю. Она ангел во плоти! И моя соотечественница, что невероятно важно. Жить, угождая трем женщинам будет очень трудно, но мне кажется, что я справлюсь….

— Что?! — вскричали мать и дочь. — Как так три женщины? Кто третья?

— Ну, я ведь жил около года в Англии, где очень тяжелые условия для нормального существования….

— Кто она?!

— Сара, дочь Уинстона Черчилля….

Наступил август 1939 года и мир узнал, что Германия и СССР заключили договор о ненападении. Взвыли все газеты европейских стран: теперь руки у Гитлера развязаны, и он непременно на кого-нибудь нападет! Основным кандидатом на заклание называли, конечно, Польшу. В Британии состоялось внеочередное заседание палаты общин, на котором рассматривался вотум недоверия к правительству. Обвинительную речь произнес Черчилль и в этот раз недоверие было принято значительным большинством голосов. Королева в срочном порядке лишила Невилла Чемберлена полномочий и назначила премьер-министром Уинстона Черчилля. По случаю вступления в должность Уинстон произнес новую речь, в которой обвинил руководство Германии в стремлении к европейскому господству, а руководство Советского Союза — в подталкивании Гитлера к войне и назвал перевертышами. Еще он предупредил страны так называемого Антикоммунистического пакта о самоубийственных последствиях их агрессии и призвал демократические страны Европы и мира к единению.