Некоторое время спустя наступила блаженная тишина. Директор исчерпал запас ругательств и вернулся в дом. Том тоже решил выбираться из лопухов.
Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Том вскрикнул и повернулся. Он решил, что директор выследил его и теперь пытается схватить.
Рядом с ним в лопухах затаилось огородное пугало. То самое, которое он, удирая, повалил на землю. Теперь это пугало смотрело на него нарисованными углём глазами и глупо улыбалось.
— Хозяин, — сказало пугало хриплым голосом. — А что мы теперь будем делать?
— Ты кто? — спросил Том, приходя в себя.
— Не знаю, — призналось пугало. — Ты высыпал на меня о-жи-ви-тель-ный порошок, и теперь я тоже стал живым.
Том припомнил, что он действительно выронил кулёк с порошком во время своего заполошного бегства.
Пугало выглядело очень живописно. Голова его была сделана из холщового мешка, на котором кто-то — вряд ли это был сам директор — начертил углём большие глаза и ухмыляющийся кривой рот. Голову венчала изрядно попорченная мышами соломенная шляпа. Выцветший кафтан зиял дырами. Из-под широких штанов торчали два правых сапога, каждый из которых настойчиво просил каши.
Том хмыкнул. Пугало ему понравилось. Пусть шутка с козлами не удалась, но порошок всё же не пропал впустую.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Никак, — с готовностью откликнулось пугало.
— Нет, так не годится, — возразил Том. — У меня есть на примете одно очень хорошее имя. Я буду называть тебя Гек. Так звали одного знакомого двоюродного брата Вика Викиса, про которого думали, что он утонул в Большой реке, а потом оказалось, что его съел людоед. Это подходящее для пугала имя.
— Слишком коротко, — заупрямилось пугало, тряся головой так, что при этом во все стороны полетела солома. — Мне по душе длинные имена. Пусть отныне все называют меня Гек-ли-бер-ри-фин.
Том повторил про себя это странное имя и согласился, что оно звучит достаточно солидно.
— У тёти Гинги когда-то был филин, которого звали очень похоже, — сказал он. — Кари-то-ли-фила… фини… финт.
— А куда мы от-пра-вим-ся, хозяин? — поинтересовалось пугало.
Том вздохнул. Он вспомнил о неминуемом наказании. Он понял, что идти завтра в школу ему совсем не хочется.
— Как ты смотришь на то, чтобы нам вдвоём отправиться в Изумрудный город? Там в губернаторах тоже ожившее чучело. Тебе, наверное, интересно будет с ним поболтать о жизни. И ещё говорят, что там вовсе нет никаких школ. В общем, мечта любого настоящего мальчишки.
— Я согласен, — сказал Геклиберифин. — А как туда попасть?
— Очень просто, — пояснил Том. — По дороге из жёлтого кирпича.
Если бы Геклиберифин умел дышать, он бы вздохнул, но так как он был не совсем настоящим человеком, он просто покачал головой и сказал:
— Я очень хочу попасть в Изумрудный город, но боюсь, что я до него не дойду. Когда я упал с шеста, в моей голове появилась прореха, и скоро из неё высыплется вся солома. А без головы я ходить не умею.
— Это не беда, — успокоил его Том. — Прореху мы скрепим булавкой… У меня как раз в кармане имеется подходящая булавка. А вместо выпавшей соломы мы тебе засунем в голову такие превосходные мозги, каких даже у Страшилы Мудрого отродясь не бывало.
И когда некоторое время спустя два беззаботных путника бодро шагали по жёлтым кирпичам, голова Геклиберифина самым настоящим образом распухала от переполнявших её неожиданных идей, потрясающих замыслов, и удивительнейших фантазий, поскольку она была заполнена лучшими на свете мозгами, состоящими из самых важных и самых ценных мальчишеских сокровищ. Всё то, что Том заработал утром при покраске дуболомов, прекрасным образом уместилось в голове его нового друга.
Жизнь опять была прекрасна, все неприятности и огорчения остались позади… Хотелось верить, что навсегда. Постылая школа, зубрёжка и розги, свирепый директор, — нет, друзья, не для этого мы рождены, не для этого. Дядя Урфин абсолютно прав, надо непременно стремиться к чему-то большему.
Тем же вечером тётушка Гинги тщетно пыталась позвать племянника на ужин:
— Том!
Нет ответа.
— Том!
Нет ответа.
— Куда же он запропастился, этот мальчишка?.. Том! Ну, попадись только! Я тебя…
Старушка спустила очки на кончик носа и оглядела комнату поверх очков; потом вздернула очки на лоб и глянула из-под них. На сей раз её усилия принесли плоды: она обнаружила на столе записку. Рукой Тома там было написано:
Семнадцать граней изумруда
(«Волшебник Изумрудного города» — А. М. Волков, «Семнадцать мгновений весны» — Ю. Семёнов)
Сначала Урфин не поверил себе: в саду пел соловей. Не разговаривал, а именно пел. Воздух был тёплый, и деревья стояли тёмные, тихие. Пахло землёй, мокрым лугом, вечерним покоем. Разве соловьи поют по вечерам? Для чего им вообще петь, если можно просто поговорить?
Я совсем ничего не знаю о таких простых вещах, констатировал Урфин. Наша сволочная работа отнимает у человека самые простые, самые незамысловатые радости. Если бы я мог, я подал бы в отставку и стал бы выращивать огурцы с баклажанами. Последняя мысль заставила его улыбнуться.
Он посмотрел на часы.
«Руфус сейчас придёт, — подумал Урфин. — Он всегда точен. Я сам его просил идти от Большой реки через лес, чтобы никто не видел. Ничего. Я подожду».
Этого человека Урфин принимал всегда здесь, в Бауэрнхофе, где соседи фермеры считали его чудаковатым огородником-любителем. Приобрести ферму было не просто. Как всегда на самое нужное в управлении не хватало денег. Тогда Урфин привёз сюда своего шефа — начальника политической разведки зелёного рейха. Сорокалетний шрекенфюрер Страшилленберг сразу понял, что лучшего места для встречи с агентами найти невозможно. Через подставных лиц была произведена покупка, и ферма получила нового хозяина. Хозяином был он, дуболомфюрер ИГ Макс фон Урфин.
… Кончив сервировать стол, Урфин включил говорящий ящик. Пинк Палас передавал весёлую музыку. Оркестр Глена Мила играл композицию из фильма «Серенада розовой долины». Этот фильм понравился стальфюреру, и через посольство была закуплена одна копия. С тех пор ленту часто смотрели в подвалах на Айзен-Хольцфеллер-плац (бывшей Александр-Вольф-плац), особенно во время ночных дежурств.
* * *
«— Как вы думаете, Лестар, чего в человеке больше — человека или дуболома?
— Я думаю, что того и другого поровну.
— Такого не может быть.
— Может быть только так, иначе что-нибудь одно давно бы уже победило.
— Оно уже победило, уверяю вас.
— Так говорит Хольцфеллер, этот ваш ужасный стальфюрер с железными нервами и нержавеющей волей. И вы все тоже в это уверовали. Он хочет видеть в каждом человеке здоровенного, сильного дуболома, желающего отвоевать себе жизненное пространство. А я вижу в каждом человеке создателя.
— Неужели вы верите в эту замшелую сказку, над которой сегодня смеются даже маленькие киндермигуны?
— Я знаю это…».
Урфин щёлкнул клавишей, отошёл к окну.
Агент Руфус, довольно улыбаясь, сыпал в чашку с чаем живительный порошок. Слишком много порошка. Видимо, уже привык. А ведь не дуболом, не тупоголовый айхе зольдатен. Просто подражает великому стальфюреру. Как и все они. Скоро и топоры на поясе носить станут.
— У Лестара с порошком было туго? — спросил Урфин.
— Да, я там без него замучился. Старичок не болтун, но поговорить любит… Представляете, он верит не только в создателя Гурикампфа, но и в то, что Фрау Эльза на самом деле не уроженка Блауленда, а перелетела через Хохгебирге на одиночном люфтбалуне. Каково? — агент засмеялся.
«Ты можешь смеяться над старым Лестаром сколько угодно, — подумал Урфин, отворачиваясь к окну. — Но ты никогда не узнаешь, что Фрау Эльза не только прилетела из-за гор на люфтбалуне, воздушном шаре по-нашему, но и с моей помощью благополучно смогла туда же вернуться. Я успел её спасти, и операция «Зилбернен Зандален» завершилась совсем не так, как планировали некоторые умные головы в управлении».
