Меня мучил, тот же вопрос, но с проецированием на следующий год и смерть отца. Не мог кто-то, проникнуть в дом и “озвереть”? А может теперь, как катализатор, я ускорил процесс?

– Ты догадался, кто был в доме, после хозяев? – спросил Михалыч, уставшим голосом.

– Если честно, не до загадок было, за мной медведь гонялся. Шучу-шучу. – я отпрыгнул от имитации подзатыльника. – Может ты всю историю усадьбы расскажешь, пока идем?

Михалыч начал вещать свою теорию событий, опираясь на факты:

– Ты прав это летний дом или охотничья усадьба. Её построили в первой половине 19 века, более 10 лет она стояла деревянной. Потом её обнесли кирпичом, доставленным по воде, к реке, на запад, ведет заросшая колея с осколками материала, но проросшим деревьям около 70 лет. Мебель, в том числе рояль, стекла и карета прибыли другим путем. Есть старая, мощёная дорога на север, заросшая больше 50 лет назад и старая просека на восток, которую делали в начале века и перестали пользоваться в 20-х годах. Я уверен, после революции тут жили и зимовали, но уезжали с планами на возвращение. Нигде в господской половине нет следов пребывания мужчин, не говоря уже, о обязательном кабинете главы. Усадьба строилась для женщины, но не обжита женщиной.

– Любовница Александра 3-го?. – выдал я напрашивающийся вывод. – Хотя нет, для них норма держать вокруг дюжину любовниц и фавориток. Оплачивать путешествия по европам, а не “конопатить в медвежий угол”.

– Что-то в этом есть, нужно съездить в город узнать в библиотеке, о периоде его жизни. – или дойти до интернета, подумал я. – Да и строится она могла для одних, а в 20-х заехали другие. Если бы не мужская обувь и шляпа, в спальне слуг, я бы решил, что в последнее посещение были только женщины. Курящие, но женщины. И заселялись скрытно, со своей прислугой, с соседними деревнями контакты минимальны.

– Нужно на втором этаже покопаться, там где ты двери вынес, когда меня ловил. – сказав это я опять на всякий случай отошёл в сторону.

– Я не разум потерял, а контроль. Понимал что творю, но даже убить себя не мог. Только ненависть, ко всему живому… фух. Сбился. Так вот, помещение второго этажа в западном крыле, это мастерская, какие то станки, швейные машинки, и много столов.

– И это ты увидел просто пробегая?

– Да, там вообще стен нет, заборчик по пояс, а из двери в дверь, сплошной коридор.

– Хорошо, кто и для кого строил не важно. Спрятались женщины от революции перезимовали и уехали. Но ты говорил кто-то после приходил. Местные? Взять что плохо лежит?

– Да, и если я думал, что нашёл ответ. Всё оказалось несколько сложнее. Ты заметил, что стулья на месте?

– Я заметил как ты в лес ушёл, уверенный что там лежат вещи из дома. Гнездо сороки переростка искал? Почему стекла из люстры не вынула? Зачем чугунину с печи снимать?

– Ха-ха-ха, они думали также, перетаскивая найденное подальше от дома. Схрону не больше двух лет. Полагаю его организовали прошлым летом, но опять странность. Там как будто часть вещей, из предыдущего тайника. Один сервиз, часть пролежала на улице 3–4 года, а другая не более года.

– А люстру почему не взяли, не успели?

– И да и нет. И это самая плохая новость… О, Ефим идет, злой, похоже кому то влетит. – заулыбался Михалыч, идущему от деревни другу, в компании детей и подростков. Планируют сено скирдовать на ночь. Дурачьё, его увозить с концами можно. Важные, и то что дождя до конца месяца не будет… не поверят.

– Поддержи меня, по прогнозу погоды. Не хочу бестолковую работу делать. Вечером стог собери, утром разбери. Туча на горизонте, хватай вилы. Прошла мимо, разгребай назад. Лучше пусть, в силос квасят и коровам пользы больше. – бурчал я себе под нос, идя на встречу отцу и всем любителям грабить. В смысле грести, граблями, но видок у них, как будто на большую дорогу вышли.

О Толик нашёлсИ, сейчас от отца по шее получит. И то. Взрослым стал, ух. На гармони играет, песни поёт. А нЕчего. КонеШН здоровски он в воду прыгнул и чё Лёха сказал что упал? Ято видел, он сам крутился, а не его. Тута да, молодец. Но с дядей Ильёй, как с равным, это плохо. Он не родной чтобы так говорить. И на ночь мать отпустила. Я может тоже хочу. А он ему “михалч”, как однокласснику. Да за такое, ух. Ну сейчас ему отец задаст…

Это чоЙт? Смеются? А как же по шее, а?

Как доЖя месяц не будет? А коли? Ну на бочку ежели? Молодец отец, вот вечером доЖь пойдёт, а михалч ему за то бочку вина. Этжь скоко сена с посёлка привесть можно? Охма, ну да тогда можа и не скердить.

А ежели доЖя не будет? Это скок воды надо на огород? А животине? Ну ни чего, вода не сено. Зато не скердить. А еЖли месяц не будет? Да ну нет! Не бывало такого, а отец молодец. Хоть и надо бы Толику задать. А кто играть вечером будет? Я не смогу, а кто ещё есть? Никого. Вот вечером Толик точно, по шее получит. Все знают, кто концерту решил устроить. Эх хорошо, можно и на речку…

Бабка знала много примет. Находя очередное растение, она могла часами рассказывать почему листики стали такими и как это повлияет на будущее. Ей не нужен был барометр, чтобы узнать будет ли дождь через час. Она узнавала погоду в июне, посмотрев как ласточки лепят свои гнезда, под крышей избы, в середине мая. Бабка практически не жила в своем доме, могла неделями бродить по болотам и непроходимой глухомани лесов. Её не пугали морозы или ливень, до наступления которых она всегда возвращалась. Если она днем не выходила со двора или неделю не покидала деревню – жди беды. Родственники и соседи начинали нервничать, но сделать ничего не могли, полагаясь на бога и… бабку. Как это связывалось в их сознании, я не понимаю до сих пор.

Несмотря на ровные отношения с прихожанами, поп всегда общался с ней как с прокаженной. Часто за спиной называя ведьмой, но понимал, случись что, жители сожгут его, а не бабку. Он лечит только словами и не известно, есть он рай. А когда заболеет скотина или не дай бог ребенок идут не к нему. Ещё от попа вином пахнет и о подаянии напоминает, а если неурожай, то требует пожертвование. Бабка наоборот, часто сама с едой приходила. Откуда только брала? То заяц задушенный, то перепелка с узлом на ногах.

Я не сохранил образ матери, только запахи, но хорошо помню отца, который винил в её смерти бабку, называя албастой. Он запретил ей присутствовать на погребении дочери и выгнал из собственного дома. Тогда и обрушились на нас несчастья, два года недорода и общего голода. Бабка появлялась у родственников и передавала нам еду, но об этом я узнал позже, а тогда отец отказался от помощи. Когда осенью 33-го, стало совсем тяжело, покончил с собой.

Тот день я помню хорошо, ароматы еды, впервые за долгое время, мы с сестрой засыпали сытыми. Но голодная жизнь оставила свой отпечаток на девчонке. Она до сих пор, плохо спит и только к концу школы смогла справиться со страхом остаться голодной. До этого, она постоянно носила в зажатом кулачке сухарь хлеба и не засыпала без куска под подушкой. Оставаться в родной избе, бабка не захотела. Возможно были другие причины, не знаю. Трехлетняя сестренка осталась в крепкой семье, потерявшей ребенка, где её воспитали как родную. Меня отправили в глухую деревню, запретив навещать сестру и до войны я её не видел, воспитываясь в жестких и тяжелых условиях.

На жизнь я не жалуюсь. Да что там. Веселая жизнь идет, со сладким запахом свежести. Только тоска появляется одинокими ночами. Особенно когда вижу такую же уединенную фигуру сестры, пахнущую почему то утятами и тиной, а не больницей. Хотелось бы, чтобы бабка в этот раз ошиблась и мы не умрем стариками в одиночестве. По каким приметам, она это предсказала не говорит. Но другие приметы сбываются постоянно. Допустим: – Если приснился плохой сон, жди беды! Учись её обходить и управлять своей судьбой. А как учится если привык к подсказкам. Она постоянно приходит, чтобы ткнуть носом в проблемную ситуацию и ничего не объясняет, только говорит очевидные вещи, понятные и без подсказок.