Любопытно, что и самый первый отъезд Дмитрия Полойко на Донбасс в июне 2014 года не прошел без внимания Комитета госбезопасности. Полойко в принципе был на особом счету у чекистов как активист оппозиции. Слежка за инакомыслящим осуществлялась через девушку (а позже супругу) брата Полойко, с которым Дмитрий жил в одной квартире в Барановичах. «Я был активистом, участвовал в протестах, избирательных кампаниях. А ее завербовал КГБ. Она следила за мной, крала фотографии, подслушивала разговоры. То, что она работает на КГБ, я узнал от самих гэбистов — на допросах они показывали мне ее сообщения. Думали, что я после этого пойду с ними на контакт. Так и говорили: “Мы знаем, даже когда ты в туалет ходишь”», — вспоминает он.
Полойко понимал, что КГБ в курсе и его планов поехать на Донбасс. В день отъезда он в последний момент поменял билет — и вместо прямого рейса в Украину отправился в Гомель, а уже оттуда собирался в Харьков. «На вокзале ходила милиция, пристально всех рассматривала — видимо, получили ориентировку. А я был в спортивном костюме: прикрылся сумкой на плече, натянул кепку и прошел мимо. Перед тем как поезд тронулся, вижу: целая толпа заскочила в вагон, где я должен был изначально ехать. Ну, я после этого немного расслабился».
В Беларуси при покупке железнодорожных билетов на внутренние линии не нужно показывать паспорт — т. е. у Полойко был расчет на то, что спецслужбы не отследят его перемещение. Но маневр добровольца, хоть и не сразу, чекисты раскусили. «В Гомеле ко мне в вагон заходят двое. “Вы, Дмитрий Юрьевич?” — “Да”. Показали удостоверение. И говорят: “Давайте так: вы нам показываете свою сумку. И если там нет запрещенных вещей, вы едете спокойно”. Я спрашиваю: “Так что, без свидетелей будем?” А они: “Вам разве нужны эти бумажки, затягивание времени?” Ну я им показал — у меня ведь ничего с собой не было. И слышу один другому говорит: “Да ну его, это не наши проблемы, пусть сами разбираются”», — вспоминает Полойко.
В итоге Дмитрий все-таки добрался до Харькова, затем до Днепра (тогда еще — Днепропетровск), а оттуда — до тренировочной базы батальона «Донбасс» в Новых Петровцах. Это был июнь 2014 года.
Начало путинской агрессии против Украины Дмитрий Полойко, по иронии судьбы, встретил в России — он работал там сварщиком. За событиями следил в интернете, переживал. «Любой человек, который хоть немного был причастен к политике, тогда прекрасно понимал масштаб происходящего. Я видел, что идет захват Крыма. Я понимал, что будет война и Украина может вообще исчезнуть с карты. А я воспринимал украинцев как исторических братьев. Для меня ВКЛ[56], Речь Посполитая — не пустой звук. Я понял: нужно ехать помогать», — вспоминает он.
Вернувшись из России в Беларусь, Полойко стал обзванивать украинские военкоматы. Но в то время в ВСУ не брали иностранцев. Тогда Полойко увидел в «Фейсбуке», что идет набор в добровольческий батальон «Донбасс». Предварительно списался — ему объяснили, как и куда ехать. «Когда спросил, что брать с собой, мне сказали: “Бери шлем, бронежилет…” Я еще улыбнулся. Ну да, думаю, в Украине немного далеки от беларуский реалий», — говорит он.
Ранее Полойко проходил срочную службу в Вооруженных силах Беларуси. Но на Донбассе от этого опыта толку было немного — в беларуской армии он и оружия-то почти не видел. «Три патрона в полгода — разве это армия?» — рассуждает Дмитрий. Интенсивная подготовка в Новых Петровцах продолжалась три недели. Среди добровольцев люди встречались абсолютно разные по возрасту, профессиям и жизненному опыту. «Были миллионеры и учителя, прокуроры и художники. Даже были из Партии регионов. То есть взгляды разные, но идея одна — защитить страну. Попадались, конечно, и те, кому просто некуда деваться, — для них это было чем-то вроде побега. Кто-то что-то девушке хотел доказать или еще кому-то. У кого-то были долги в банке, кредиты», — говорит он.
В июле Полойко уже оказался на передовой. Сначала был стрелком, позже — снайпером. Процесс превращения гражданского человека в фронтовика Полойко описывает без драматизма. Впервые под обстрел он попал в Бахмуте. Тогда рота «Донбасса» без боя зашла в опустевший город и расположилась в здании общежития. Ночью общежитие обстреляли из гранатометов боевики. «Бог миловал, ранило только одного», — коротко описывает те события доброволец. А днем бойцы «Донбасса» занимали город и ставили блокпосты. «Это страшно, когда понимаешь, что в городе из-за любого угла или окна могут в тебя выстрелить. А ты идешь открыто, только бронежилет на тебе. Состояние, конечно, — адреналин зашкаливает. Но ты понимаешь — это надо делать. Я шел и думал: “Вот сейчас начнут стрелять и у меня будет секунда, чтобы в сторону упасть”. Все на нервах. Любой шорох, и ты готов повернуться и дать очередь».
Некоторые добровольцы после первых боевых столкновений уезжали домой — не выдерживали фронтовых реалий чисто психологически. «Понять таких людей можно, — признает Полойко. — Лучше сразу поехать домой, чем убежать, когда будет нужно, чтобы ты выполнил приказ». Сам Дмитрий признается: во фронтовую жизнь втянулся быстро, после первых обстрелов страх ушел куда-то внутрь. Научился относиться к войне, как к работе. «Когда в противника стреляешь — не воспринимаешь его как человека. Не думаешь, что у него есть дети, родные. Никто так не думает. Ты солдат, а перед тобой противник и его нужно уничтожить. И дело не только в том, что он тебя тоже может убить — тебе это нужно сделать, чтобы освободить территорию. Есть задача, и ее нужно выполнять. Это не значит, что ты, как робот, — просто вопрос выживания».
Дмитрий Полойко ни разу не пожалел, что пошел воевать. В его памяти навсегда осталось, как в Лисичанске или Попасной местные жители благодарили добровольцев за освобождение их города. «Это все влияет на твое восприятие, — признается он. — Я всегда знал, что делаю на фронте и зачем я тут. Зато были такие мысли: “А вдруг погибну? Я ведь и то не успел, и то не успел…” Но эти мысли всегда помогают лучше продумывать свои шаги». Негативной реакции местных жителей на добровольцев Полойко не припоминает. Впрочем, добавляет: «Если кто-то и поддерживал сепаратистов, то наверняка старался помалкивать. Все-таки перед ними были люди с оружием, которых российская пропаганда описывала как “фашистов” и “карателей”». Сами добровольцы тоже с местными жителями конфликтов не искали. «Я только одного встречал, который был озлоблен на гражданских. Боевые действия на него сильно повлияли: он во всех лицах мужского пола видел “сепаров”. Всех подряд пытался сдать в СБУ. Но в основном все были более-менее адекватными», — говорит он.
В 2016–2018 годах Дмитрий Полойко служил по контракту в ВСУ, командовал взводом. Получил вид на жительство. Поступил на юрфак Донецкого национального университета имени Василия Стуса в Виннице. С правовой точки зрения его статус в Украине довольно зыбкий: в 2020-м у беларуса заканчивается срок действия паспорта. Вернуться в Беларусь, разумеется, нельзя — по словам Полойко, на родине против него возбуждено дело по статье «Убийство иностранных граждан» (ст. 124 УК). Материалы на Полойко также переданы и в Следственный комитет РФ. «В беларуском посольстве поменять паспорт я тоже не могу — это ведь территория Беларуси, там не действуют украинские законы. Меня могут просто схватить и вывести в багажнике под наркотой», — рассуждает он.
Как его изменила война? Полойко задумывается. Нужные слова находит не сразу. «Знаете, появилось какое-то обостренное чувство справедливости. Понятно, что человеком нужно быть всегда. Ну вот, например, у тебя дома крыша течет и ты приходишь в ЖЭС. Раньше бы ты начал: “Ой, пожалуйста, сделайте то-то и то-то”. А теперь ты требуешь. У тебя поднимается такая волна ненависти, что, когда какой-то чиновник не желает выполнять свою работу, тебе просто хочется его убить. Или машину взорвать. Я сейчас откровенно говорю, такое бывает. Конечно, ты себя сдерживаешь. И ты понимаешь, что это опасная вещь. Что-то сделать, поставить кому-то растяжку — в сущности для тебя ничего не стоит».
