Я не нахожу себе места. Маюсь, слоняясь по квартире. По телевизору показывают всякую чушь, полы сияют чистотой, мебель сверкает отсутствием маломальской пыли. В духовке томится жаркое. Посуда стекает в сушилке. Заняться больше абсолютно нечем. Юра, долговязый молодой мужчина, оставленный Тимуром моим личным телохранителем, мирно подремывает в кресле гостиной. Впрочем, стоит мне подойти к нему ближе, как он распахивает глаза, а рука мгновенно ложиться на рукоять пистолета.

Хорошая реакция обнадеживает, хотя с каждой минутой становится страшнее отчего-то.

Сварила себе кофе и с ногами забираюсь на подоконник в кухне. Хочется побыстрее, чтобы закончилось все это. Сегодня все должно решиться – я чувствую. Понимаю, что Кирилл не станет ждать дольше. Он слишком торопиться, а значит, сам придет сюда, потому что у него нет выбора. Страх колючками ввинчивается в позвоночник, морозит. Не помогает кофе. Даже осознание, что Тимур все продумал и у нее в ухе спасительный маячок – не спасает.

— А можно и мне? — Юра стоит на пороге, скрестив на груди руки.

— Кофе в шкафчике, турка и чашка там же, – указываю на шкафчик над плитой. Юра кивает, и через минуту кухня наполняется горьковатым ароматом кофе.

Больше он не разговаривает. Молча вымывает  посуду, забирает чашку и уходит.

Отпиваю глоток и смотрю в окно.

Улица живет своей жизнью: отъезжают машины, гуляют дети и мамочки с колясками, у подъезда делятся сплетнями местные бабушки.

Запрокидываю голову, прикрываю глаза. Вот бы  ни о чем не думать, но зуд не дает покоя. Морщусь и трусь боком об откос. Помогает слабо, но идти за мазью лень.

Обхватываю себя руками, трогаю кожу, где чешется. Феникс плохо заживает, хоть закончили его больше месяца назад. Алекс шутил, что это из-за Игната – сглазил, мол.

Я в подобную ерунду не верила, хоть Игнат и не любил мою татуировку. Он вообще был против этой идеи, но как иначе можно было скрыть шрамы? А Тимуру понравилось. Я даже не ожидала. А он…он как завороженный оглаживал ее языком, очерчивал каждый контур, прожигая кожу. А потом дул там, где все же чесалось. И мазью мазал, даря нереальные ощущения. И чувствую, как зуд стихает, а вместо него растекаются мурашки.

Вздыхаю, отставив чашку.

Мастер предлагал много вариантов рисунка, но я сотворила свой. И теперь на моем боку воскресал из небытия черно-алый феникс. Мне казалось тогда, что  именно он – символ нашей с Тимом любви, наших перекрещенных судеб. И я верила, что теперь все сложится по-другому. Что теперь я не наделаю ошибок, а Тим не женится на другой.

Присматриваюсь к отражению в стекле, растрепываю так и не остриженные волосы. А ведь хотела, даже села в кресло к парикмахеру, но едва она взяла ножницы, как меня словно выпнуло что-то оттуда. Больше в парикмахерской я не была. Смотрю. Странно устроена жизнь. Я никогда не задумывалась, почему Вадька стал наркоманом. Никогда не думала, что толкнуло его на это, и почему он никак не мог выбраться из этого дерьма, хоть очень хотел. Теперь знаю, что это Тимур обрек его на это. 

Когда мне прислали видео три дня назад на «электронку» – Тима дома не было. В ролике отчетливо было видно, как Тимур договаривается с Удавом о том, чтобы подсадить Вадьку на иглу. Я пересмотрела эту запись с десяток раз. Тим застал меня за ее просмотром.

Он не стал ничего отрицать, хотя я ничего и не спрашивала, забрал флешку и мой ноутбук, куда-то уехал, а вернувшись, сказал, что вычислил  отправителя. Мне было все равно, кто прислал видео – мне было важно, зачем Тимур это сделал. Как он мог так легко распоряжаться чужими жизнями? Как мог смотреть мне в глаза, зная, что из-за него я легла под Удава? Как мог теперь жить с этим? Как мог спать со мной после всего? Неужели я полюбила монстра? 

Я ведь знала его совершенно другим. Улыбчивым, задаривающим меня фиалками и танцующим со мной под дождем. Помнила, как он болел, а я лечила его. А он лишь пил и спал, а на третий день, когда спала температура, отлюбил меня прямо в ванной, куда я затащила его помыться. Потом, правда, пришлось едва ли не тащить его в кровать. Зато он выглядел счастливым. Я помнила наши вечерние посиделки  в тишине кухни и ужин на двоих. И его сводящие с ума ласки.

— Я не понимаю, – говорила я в тот вечер, меря шагами спальню, – когда ты стал таким?

— Я всегда был таким, – покачав головой, ответил Тимур, – просто ты так ничего и не поняла.

Он ошибся. Я понимаю. Если не все, то многое. Тогда, он мстил за своего друга, уверенный, что Вадька виновен в случившемся со Славкой. Может, он и был виноват, но он не насиловал ее. И Тим тоже это знал теперь. Я понимаю, что тогда, в сыром помещении, где я провела чертову прорву времени Тим тоже мстил и спасал…только меня. И наверное, на его месте я бы поступила точно так же. Наверное. Да, я понимаю его, но принять то, что он сделал – не могу.  Я многого не могу принять до сих пор, как и отпустить прошлое. Но я пытаюсь. Каждый день, по маленькому шажочку. Потому что без него я не живу, а существую. И потому что только рядом с ним ничего не болит внутри. Рядом с ним я могу дышать полной грудью.  И мне все равно, даже если это не любовь. Я счастлива здесь и сейчас. Большего мне уже не надо.

Выдыхаю и отворачиваюсь от окна. Подхватываю чашку, одним глотком допиваю остывший кофе, и в этот момент в дверь звонят.

Юра появляется в дверях кухни в считанные секунды. Собранный, в боевой готовности. Кивает, приложив палец к губам.

А я замираю, как вкопанная, вцепившись пальцами в край подоконника. И костяшки побелели, а во рту солоно от  крови. Звонок разливается по квартире снова. Юра исчезает из виду, но появляется уже через минуту. Бесшумно подходит ко мне, разнимает мои  пальцы.

Перевожу взгляд от дверного проема на напряженное лицо.

— Все в порядке, – шепчет он. — Там девица какая-то. Думаю, стоит узнать, что она хочет.

Машинально киваю, но не двигаюсь с места. Теперь в дверь стучат.

— Помогите, пожалуйста, – доносится глухое.

Выдыхаю, точно зная – время пришло. Только бы Юра не пострадал.  Юра кивает.

— Все будет хорошо. Я рядом.

Усмехаюсь. Ничего не будет хорошо, потому что сейчас меня заберут и что будет дальше – одному Богу известно. Но я не должна сомневаться. Я должна доверять Тиму. И. Я. Доверяю.

На негнущихся от волнения ногах, дохожу до двери и смотрю в глазок. На площадке беспокойно метается молодая девушка. Волосы растрепаны, наспех одетый старенький халатик и бледное, измученное лицо.

Снова беглый взгляд на Юру. Тот кивает.

— Кто там? – спрашиваю хрипло.

Девушка прильнула к двери, заговорила лихорадочно. Из ее слов, перемежающихся всхлипываниями, понимаю лишь одно: она живет этажом выше и ей нужно позвонить в скорую, а у нее телефон сломался.

Замок я открываю с третьей попытки. А перед тем как распахнуть дверь, Юра перехватывает мою  руку и тихо шепчет: «Расслабься, все будет хорошо», – и осторожно трогает мочку уха, намекая на маячок. Да, все будет хорошо.

Девушка на пороге кажется совсем юной и я совершенно не помню ее в числе соседей, о которых Тим навел справки сразу же. Впрочем, прямо надо мной квартиру сдавали – жить там мог кто угодно, вот только девчушка эта, с заплаканными глазами и в застиранном халате не походила на платежеспособную жилицу. Значит, все-таки сработала ловушка?

— Спасибо большое, – лепечет, хлюпая носом.

— Та не за что, – поворачиваюсь к ней спиной, – телефон здесь, – указываю рукой на висевший на стене телефон. — Надеюсь, – делаю пару шагов, как кто-то хватает меня  сзади за шею, а в лицо вжимается что-то холодное и остро пахнущее.

Я дергаюсь рефлекторно, бью наугад и вдыхаю. Горечь затапливает рот и нос, дышать становится невозможно и перед глазами расстилается чернота.

Уже на грани сознания я улавливаю грохот выстрела и женский визг.

Я смотрю в белый потолок, под которым висит огромная, еще не зажженная лампа. Время нещадно ускользает вместе с каждым движением высокого мужчины в белом халате. На стене тикают часы. Я давно сбилась со счета. Сперва отсчитывала секунды, а потом устала. Погодин не приходил, а ведь должен. Он ведь должен проверить, что получил то, что ему нужно. А я должна посмотреть ему в глаза.