— Ты ел шоколадку? — срывает с языка. Ох, похоже, я уже пьяна.

Тимур смотрит удивленно, а потом достает из брюк шоколадный батончик и протягивает мне. Смеюсь собственной догадке, разворачиваю пестрый фантик и кладу конфету в рот.

— Ммм, — протягиваю, облизывая пальчик, перепачканный в шоколаде, — как вкусно.

А Тимур уже не улыбается, смотрит пристально, выжигая во мне клеймо собственника. Я даже перестаю жевать конфету, слегка приоткрываю рот в изумлении, а спустя удар сердца сама тянусь к его губам. У них действительно вкус соленого ветра. Того самого, что обнимал меня этой ночью. Я обвожу кончиком языка его нижнюю губу, прихватываю зубами, чуть оттягивая, и размазываю по ней растаявший на моем языке шоколад. Отрываюсь ненадолго, заглядывая в смоляные глаза с отблеском встающего солнца. Выдыхаю, когда он медленно, не отрывая от меня тяжелого взгляда, облизывается,  и проделываю тоже самое с его верхней губой. 

— Стася… — рычит мне в губы и одним рывком усаживает к себе на колени. Обнимает ладонями мое лицо, гладит скулы большими пальцами. — Ты пьяна, Стася, — снова растягивает гласные, рождая дрожь в каждой клеточке тела. И он прав. Я пьяна, но это нисколько не объясняет, почему меня так тянет к этому мужчине. — И это, — подушечкой пальца надавливает на нижнюю губу, раскрывая. И я поддаюсь ему. — Это очень плохая идея.

И отпускает, чтобы спустя удар сердца прижать к себе и зарыться лицом в мои волосы.

— Я все привез, Русалка, — говорит он, и я ощущаю, как моих волос касаются его губы.

Киваю, притаившись в его руках. Пытаясь понять, что я чувствую к этому мужчине. И почему именно с ним мне легко и…надежно, что ли? Ведь он просто использует меня. Или нет?

Отрываюсь от него на расстояние вытянутой руки. Он смотрит внимательно, изломав свою бровь, рассеченную шрамами.

— Зачем ты на мне женился, Тимур? — этот вопрос мучит меня все две недели, а задать его сразу – не решилась. Но сейчас почему бы и нет. — Если дело в отце, то…

— Дело в твоем наследстве, Русалка, — собрав в кулак мои волосы, спокойно отвечает Тимур.

— В каком наследстве? У меня ничего нет.

— Есть, — возражает Тимур, продолжая перебирать мои волосы, словно струны. — Трастовый фонд, которым временно управляет твой отец.

— И что такое этот трастовый фонд?

Тимур усмехается, глядит недоверчиво, словно только что я сказала самую большую глупость в жизни.

— Ты же учишься на экономическом…отличница, а что такое трастовый фонд не знаешь…

Пожимаю плечами, совершенно не желая вдаваться в детали и вспоминать. Хотя определение процитировать смогу, наверное. Если вспомню. Но в руках Тимура – вряд ли. Рядом с ним голова отключается и происходит что-то странное.

— Ладно, Русалка, — хмыкает. — Полагаю, что это такое тебе расскажут юристы. А я скажу, что твой отец управляет фондом до того момента, как тебе стукнет двадцать один. А это случится, как я помню, через два месяца.

— И? — ерзаю от нетерпения, потому что совершенно точно ничего не понимаю.

— Русалка, замри, — вдруг цедит Тимур, сжимая меня под ребрами так сильно, что трудно дышать. Застываю, пытаясь сделать вдох. Он ослабляет хватку, опуская ладони на мои бедра. Шумно выдыхаю в унисон ему. — Вот так, умница. Так вот как только ты вступишь в права наследования – Гурин станет нищим.

Вот она, главная цель Крутова. Не фонд, нет. Ему не нужны деньги, особенно Гуринские. Ему нужно его разорить. Лишить самого ценного, что у него есть – денег и власти. Но я не понимаю, зачем ему я? Проконтролировать, чтобы я получила свое наследство? Или…

Что «или» додумать не судьба, потому что мое внимание привлекает багровое пятно на сгибе локтя Крутова. Пятно, явно похожее на кровь. И это не кровь моего мужа. За время нашего разговора я не нашла на нем ни единой царапины. Тогда чья же?

Вскидываюсь перепугано, но Тимур ловит меня, словно ждал моего побега.

— Прекращай дергаться, Крутова, — приказывает. И от его жесткого и ледяного тона хочется встать по стойке смирно. Тру виски, разгоняя оцепенение. Но взгляд все равно то и дело возвращается на кровь на смуглой коже. — И что ты там увидела? — прослеживает мой взгляд и хмурится.

— Откуда у тебя кровь, Тимур? — спрашиваю неожиданно хрипло.

— Кастрировал одного ублюдка, — отвечает мрачно и на его лице пролегает тень. Его губы искажаются уродливой ухмылкой.

А у меня дрожь по позвоночнику, опутывает все тело, колючками оседая в солнечном сплетении. Сглатываю, осторожно отодвигаясь от него. Ищу точку опоры, чтобы встать, отойти как можно дальше. Но руки…такие сильные, мощные с дорожками вен под смуглой кожей держат крепко.

— Не трясись, Крутова, — сдавливает пальцами под ребрами. Закусываю губу, уверенная, что через пару часов обнаружу там следы его пальцев. — Я же уже говорил, что не ем маленьких хорошеньких девочек. Особенно, если одна из них – моя жена.

Киваю, скорее, машинально, потому что этот жест совершенно бессмысленный. А Тимур в ответ недовольно качает головой.

— Я никого не убивал, Стася, — говорит резко. И мое имя в его устах сейчас острый клинок, режущий по живому. — А если ты так печешься о здравии Удава, то могу сказать, что жить он будет. Как долго и насколько счастливо – не имею ни малейшего понятия. Хотя если бы не Игнат – я бы с удовольствием порезал его на лоскутки и скормил собакам.

Он поднимается так же резко, попутно поставив меня на ноги. Пошатываюсь от неожиданности и вцепляюсь в его плечи. А он смотрит на меня и в его глазах – тайфун разрушительной силы. И я совершенно не знаю, как его укротить. Ладошками провожу по его рукам, по выпуклым венам, щекочу запястья у кромки перчаток.

— Я не знаю, зачем, но…спасибо.

Касаюсь губами его щеки, почти невесомо, но Тимур вздрагивает. Темнеет лицом и кажется, готов меня порвать в клочья. Но лишь сильнее сжимает пальцы на моих ребрах и хорошенько меня встряхивает. От неожиданности прикусываю губу и ощущаю солоноватый вкус крови на языке.

— Ты совсем дура, да?

Смотрю ошалело.

— Ты еще позволь себя трахнуть в знак благодарности.

Пощечина получается звонкой. Ладонь горит огнем, а на щеке Тимура алеет отпечаток. Он потирает след ладонью в черной коже перчатки и странно улыбается. Кивает.

— Хороший удар, но в следующий раз бей по яйцам. По крайней мере, будет фора, чтобы убежать.

Сгребает меня в охапку, целует в макушку.

И совсем сводит с ума, когда вдруг просит:

— Расскажи, Русалка, где ты так играть научилась? Я прям залюбовался вчера.

Подталкивает к кровати. Плюхаюсь на нее, не понимая, что происходит. Что с этим человеком творится? Две минуты назад я влепила ему пощечину, а ему хоть бы что. Он, кажется, даже обрадовался. Стоит, спокойно расстегивает рубашку.

— Меня Руслан научил, — отвечаю, все еще пытаясь понять этого мужчину. Наблюдая за его длинными пальцами, ловкими даже в перчатках. Интересно, а ласкает он тоже в перчатках? И каково это – ощущать его пальцы без чужеродной кожи? Он замирает, словно подслушал мои мысли. А еще он удивлен, потому что понимает, о каком Руслане я говорю. Вздыхаю, отвлекаясь от вязких мыслей. — Огнев, — все этим объясняя. — Брат Славки и твой друг, — все-таки поясняю зачем-то, но Тимур и так все понимает. — И рисовать, — добавляю, когда Тимур садится рядом.

— Ты обещала меня нарисовать, — напоминает он, мягко касаясь плеча. — Не передумала?

Его прикосновение будоражит, сводит в тугую пружину каждую мышцу. Еще немного и я сойду с ума.

— Тимур, что происходит? То ты целуешь меня, заботишься, то оскорбляешь без причины. Зачем тебе я?

Разворачиваюсь, встречая его прямым взглядом.

— За что ты мстишь моему отцу?

— И даже не посмотришь, что я привез? — изгибает бровь, уходя от ответа. Он знает, что рассказать придется, но уверен – сейчас не самый удачный момент.