Но Русалка его удивляет.

Молча зашвыривает перчатку в дальний угол комнаты. Проделывает тоже самое со второй. Берет его ладони и вдруг обнимает ими свое лицо. Нежно, бережно, как будто держит нечто хрупкое. Теплые губы касаются изувеченной кожи. Каждого шрама. Даря тепло, забирая колкую боль, излечивая душу от тяжких воспоминаний.

Тимур даже дышать перестает. Он смотрит на нее и поражается, как легко она снова уложила его на лопатки с распахнутой настежь душой, о существовании которой он давно забыл.

Русалка поднимает на него сияющий взгляд. Тимур даже зажмуривается, настолько ярко горит в ее янтаре счастье. А когда снова смотрит на свою жену, то не сразу понимает, что плачет.

— Никогда не прячь их от меня, – строго наказывает Русалка, потершись о его ладонь. — Они потрясающие.

И прижимается к нему, подставляя тело под его руки, постанывая и блаженно улыбаясь.

Горячая волна накрывает с головой, срывая запреты, осторожности и унося с собой реальность.

Тимур гортанно зарычал, подминая под себя разгоряченное податливое тело жены. Он тискает ее, ласкает, целует и берет нежно и долго. Снова и снова. Благодаря каждым прикосновением, дыханием, шепотом.

Уже под вечер он все-таки дает Стасе передышку. Она лежит на нем, вычерчивая гуашью причудливые узоры. Щекоча пальчиками. Тимур улыбается, прикрыв глаза, чувствуя, как под кожей сладкой патокой растекается нежность.

И это так непривычно, но неожиданно правильно, что Тимур точно знает: он скорее сдохнет, чем откажется от своей янтарной девочки.

Тимур не оставляет Русалке выбора, когда ему снова нужно лететь за границу, чтобы урегулировать вопросы, возникшие после аферы Алтуфьева, потому что не может бросить  ее здесь одну. Пока не выяснит, где ее придурошный братец и почему притих Гурин. До дня рождения Русалки остается чуть больше недели. И это нервирует Тимура. Он ничерта не понимает и не верит в благородство Гурина, который так легко и просто выпустит из своих рук все свое состояние. Тимур до одури боится за Русалку. А еще не может без нее. Совершенно. Поэтому просто заявил, что она летит с ним. Ожидал возмущений, но Русалка снова смогла его удивить. Молча собрала чемодан в рекордные сроки. Ей-богу, если бы он зажег спичку, та и прогореть бы не успела.

А у самого внутри что-то неладное творится. Как будто что-то должно произойти. И это странное предчувствие щекочет затылок, пересчитывает костлявыми пальцами страха позвонки.

— Тимур, что с тобой?

Русалка сидит рядом на пассажирском сидении, касается его пальцев, сжимающих ручку коробки передач.

Он передергивает плечами, пытаясь сбросить с себя гадкое чувство, но никак не получается.

— Все в порядке, Русалка. Не волнуйся.

Но она волнуется, потому что каким-то совершенно невероятным образом чувствует его ложь. Отстраняется. Отворачивается, тихо вздыхая.

— Прости, что втянула тебя во все это. Я не хотела…

— Стася, — перебивает Тимур слишком резко. Она смотрит на него растерянно. — Разве я похож на человека, которого можно заставить что-то делать?

— Нет, — вдруг улыбается и в янтарных глазах вспыхивают озорные огоньки. — Ну разве что чуть-чуть подтолкнуть, — и губы облизывает. Вот же…

Тимур тихо выругивается, не очень плавно входя в поворот.

— Ох и напросишься, Стася…

А она лишь заливисто смеется, стирая своим весельем его страхи. Но не надолго.

В аэропорту, когда они уже проходят регистрацию, звонит Эльф. И страх, притаившийся на задворках сознания, вдруг осклабился хищно.

Тимур едва телефон не роняет, с изумлением отмечая, что его пальцы дрожат.

— Твою мать… — сквозь зубы, после чего отвечает на звонок.

— Ингу убили, — говорит друг сухо, без предисловий.

Тимур сразу понимает, о ком речь, но упорно гонит от себя эту мысль, прячется за выросшим тайфуном злости и страха.

— Какую Ингу?

Сипло, потому что по голосовым связкам наждачкой прошлись и теперь там нестерпимо жжет. Он чувствует чьи-то теплые пальчики на своей ладони. Ловит блестящий слезами и все понимающий взгляд Русалки.

— Белку, Тимур, — выдыхает Эльф с болью. — Игната подозревают. Я сейчас…

Он не слушает больше. Вообще ничего не слышит. Мир умер: исчезают звуки, голоса, запахи. Только слова Сани в голове. И его собственный хриплый, говорящий кому-то, что надо возвращаться.

Он ждет, что будет больно. Но внутри оказывается совершенно пусто. Будто выскребли все, оставив одну оболочку. Странное ощущение ничего. Неверия. Даже когда он видит черный мешок на каталке, ничего не екает в груди.

Словно не он потерял близкого человека.

— Стойте! – орет, выскакивая из собственной машины, даже не заметив, кто был за рулем. Но его не слышат, грузят каталку в машину, захлопывают дверцы. — Стоять, я сказал!

Он отталкивает фельдшера, попытавшегося преградить путь, распахивает дверцу, запрыгивает в салон. Замирает над телом. Дрожащими пальцами открывает лицо и орет.

— Убью!

Он вылетает из машины, хватает фельдшера. Тот машет руками, хрипит, пытается отбиться, но Тимур сильнее. Ярость бьет по нервам раскаленным молотом адреналина. Гонит вперед. Наказать того, кто не уберег, хотя обещал.

— Где?! Муж где?!

Тот бормочет невнятно, указывает на подъезд, у которого сидит на корточках Игнат. Безучастный.

— Убью, – ревет, ринувшись к другу.

Несколько метров. Всего несколько метров пройти. Трудно. И боль сшибает с ног, бьет под дых, выворачивает наизнанку. А перед глазами ее лицо. Изрезанное, с распухшими губами и черной дырой во лбу.

Тимур падает на колени. Кто-то помогает встать, что-то говорит, зовет его. Не сейчас. Тимур отмахивается от звонкого голоса, кажущегося знакомым. Потом разберется, не сейчас. Сбрасывает с себя чьи-то руки. Шагает к Игнату. Хватает за грудки, встряхивает. Тот смотрит отрешенно, а улыбка на лице совершенно дикая. Не человеческая.

— Ты же обещал! Обещал, сука! — бьет в живот. Игнат хрипит, сползает по стене. Тимур снова поднимает его. — Как ты мог? Как? Ты…

Еще один удар в живот, следом в челюсть. И снова в живот. Под кулаком хрустит кость, из разбитой губы брызжет кровь. Игнат не сопротивляется, только улыбается. И до алого марева перед глазами хочется стереть с него эту улыбку, залить ее кровью. И Тимур бьет, вымещая злобу и боль, что-то говоря. Бьет, чтобы убить. Хочет так, что самому страшно, и он знает, что сможет. Сейчас, за нее. И смог бы, если бы не Русалка.

Она рыжим вихрем врезается между ним и Игнатом за долю секунды до нового удара, виснет на нем, обхватив руками и ногами.

— Тииим! — кричит, ловя его руки и пытаясь поймать его взгляд. — Тииим… — шепчет, лихорадочно целуя, сорванным дыханием умоляя вернуться к ней, в реальность. И он возвращается, когда ее запах затапливает легкие, наполняя их персональным кислородом жизни.

Подхватывает ее, прижимает к себе разбитыми в кровь руками. И дышит, дышит, дышит. Легкие огнем горят, их на кусочки рвет. А у него перед глазами мертвое лицо Белки. И это полная хрень. Потому что рядом Русалка, всматривается в его лицо, а он только Белку видит. И ничерта не понимает.

— Тим…Тим, посмотри на меня. Слышишь? — теребит, гладит ладошками скулы. — Тимур…

— Все хорошо, Русалка, — отвечает, чувствуя, как по венам яд растекается. Отравляет его без шанса на спасение. И он не знает, как с этим справиться. Потому что вдруг отчетливо понимает, что сейчас, в эти самые секунды он потерял не только Белку и лучшего друга, но и ту, без которой разучился дышать.

— Хорошо? — не верит и правильно делает.

Нихрена ни хорошо и уже не будет. Пока ублюдок, что убил Белку на свободе – Тимур будет идти по следу. Один, потому что нет у него больше помощников. Был один, да и тот сейчас пошатываясь входит в подъезд. Навсегда выстраивая между ними железобетонную стену.

Тимур знает: Крушинин не выйдет из квартиры, пока не поймет, кто убийца. А может уже понял. И если так, то одного он его не отпустит.