Девочка останавливается нескольких шагах от меня, совершенно спокойно реагируя на то, что Тимур по-прежнему прижимает меня к себе. А ведь она должна…что-то же должна делать. Как-то реагировать. А она ведет себя так, как будто это обычное явление: мне стоять в обнимку с ее отцом. Как будто мы…
Не позволяю себе додумать эту глупость.
— Кроссовки, — уточняю, когда она долго не отвечает, явно не понимая, о чем я спрашиваю.
Вертит ногой, демонстрируя свое художество во всей красе, и довольно улыбается.
— Ага. Нравится?
— Еще как, — теперь улыбаюсь я. — Я тоже раньше обувь расписывала, — выбираюсь из объятий Тимура, подхожу к девочке и присаживаюсь напротив нее на корточки. Пальцем повторяю алый завиток, перетекающий в английскую букву «J». Интересно, что она значит?
— Я Юля, — проследив мое движение, говорит девочка. — А ты Стася, я знаю.
— Да? И откуда же?
— У папы есть твоя фотка, — не уходит от ответа маленькая девочка Юля, — и он часто зовет тебя во сне.
Бросаю взгляд на Тимура, но тот никак не отвечает на заявление дочери. Он, кажется, даже не слышит, о чем мы говорим. Только смотрит на нас, как зачарованный. А я не заостряю внимание на ее словах. Никогда не понимала людей, которые стараются выпытать у ребенка как можно больше подробностей о жизни его родителей, пользуясь детской открытостью и наивностью.
— Мне девять лет. Моя мама умерла, когда я родилась, и я не страдаю по этому поводу, потому что мой папа суперкрутой и я его очень люблю, — выдает она на одном дыхании. Я таращусь на нее во все глаза, а за спиной слышу тихий смех. — Перебор, да?
И смотрит на отца. Его «ответ» я не вижу, но замечаю, как смешно морщит носик Юля.
— Короче, это чтобы без лишних вопросов. А то достали уже, — и вздыхает так тяжко, что я невольно прыскаю со смеху. Напряжение как рукой снимает. И я ловлю себя на мысли, что правильно поступила, приехав этим утром сюда.
— Часто спрашивают?
— Да постоянно, — отмахивается она. — А еще сколько моему папе лет и нет ли у него подружки. И вздыхают потом так, — и она демонстрирует, как вздыхают те, кто спрашивает. Тимур за спиной смеется уже открыто, а я держусь из последних сил. — А что ты делаешь? — ловко переводит тему. — Ну…работаешь?
— Работаю, — соглашаюсь я. — Я тебе говорила, что раньше разрисовывала обувь, — она кивает. — А теперь разрисовываю людей.
И вижу, как в ее медовых глазах вспыхивают искорки интереса.
— Покажешь? — просит с придыханием. — Пожалуйста-пожалуйста.
— Юлия Тимуровна, — строго одергивает Тим, — вам не пора ли уже ехать, а?
— Ну пааа, — протягивает Юлька, становясь в одно мгновение самым обычным капризным ребенком. — Ну это же так круто! Можно, Стась? — и снова на меня.
— Легко, — улыбаюсь, зная, что это действительно не займет много времени. Мне есть чем удивить эту малютку. — Тим? — теперь у Тимура прошу разрешения я. — Это займет всего две минуты, — поспешно добавляю я, — и ехать никуда не нужно.
Тим хмурится, но все-таки кивает. А я поворачиваюсь к Юле вполоборота и медленно задираю шифоновую рубашку, под которой живет черно-алый Феникс, обнимающий меня своими крыльями.
— Офигеть, — протягивает ошалевшая Юлька.
Но я не слышу ее, только рваное дыхание Тима и его обжигающий взгляд, потому что он один знает, что скрывает своим чернильным телом нарисованная птица.
— А можно потрогать? — просит Юлька, едва не пританцовывая на месте.
Я смотрю только на Тима, под чьим взглядом плавится кожа. Я физически ощущаю, как под рубашкой расползаются ожоги. Пальцы подрагивают, выпуская ткань рубашки, но тут же собираю ее гармошкой, выпуская на волю феникса.
— Конечно, можно, — криво улыбаюсь, позволяя маленьким пальчикам коснуться тела птицы на талии. — Не бойся, принцесса, — на этот раз улыбка совершенно искренняя и легкая, как перья этой самой сказочной птицы, — мне уже не больно.
— Юля, — перебивает Тим хрипло. Девочка смотрит на отца, а ее пальчики гладят феникса. — Юля, найди, пожалуйста, Руслана и езжайте, ладно?
— А как же завтрак? — хмурится девочка, пряча ладошки в карманы комбинезона.
— Позавтракаете в дороге.
— Тим, что происходит?
Настораживаюсь я, чувствуя, как меняется тон Тимура и как послушно его дочь убегает в дом искать какого-то Руслана.
— Куда ты отправляешь дочь? Зачем? И кто такой Руслан?
— Допрос? — привычным жестом выгибает расчерченную двумя тонкими шрамами бровь. — Хотя, думаю, у меня найдутся ответы на все твои вопросы. И один из них сейчас явится сам.
Я раскрываю рот, чтобы узнать, что он имеет в виду, но тут же захлопываю его, потому что на крыльце появляется высокий мужчина с Юлькой на руках. Маленькая озорница оплела мужчину руками и ногами, как мартышка и что-то весело щебечет ему на ухо. А он…улыбается по-мальчишечьи весело. И эта улыбка безбожно швыряет меня в прошлое, когда я подкрадывалась к нему со спины и часами подглядывала, как он рисует.
Руслан Огнев. Он был огнем, ярким, живым, расцветающим как солнце и никогда не затухающим. У него горели глаза. А когда в его руках оказывались кисти – он выпадал из реальности, творя новую вселенную, яркими красками расписывая собственную реальность.
Он был огнем, а стал пеплом. Выжженный взгляд, острые черты лица и застывшие на коже демоны. И даже искренняя улыбка ровным счетом ничего не меняет. Похоже, его безумие так никто и не сумел укротить. И теперь оно рвалось из него чем-то тяжелым и черным.
Но…это Руслан. Брат Славки, мой друг и мой учитель.
Он спускает с рук Юльку и делает шаг ко мне.
— Настена, — раскидывает руки, чтобы обнять, но я отступаю.
Каждым позвонком ощущая тихую ярость Тима, ледяной сосулькой встрявшей где-то в спинном мозгу.
Но Руслан не был бы собой, если бы дал мне ускользнуть. Еще один широкий шаг и он все-таки заключает меня в объятия. Приподнимает над землей, радуясь, что я жива и стала такой красоткой. Я обнимаю его, под ладонями ощущая стальные мускулы и каждый натянутый до предела нерв.
— Я рада, что ты здесь, — улыбаюсь, когда он ставит меня на землю.
Он лишь кивает в ответ, но вовсе не разделяет мое мнение.
— Ладно, ребята, не буду вам мешать. Сварог, мы уехали. Телефон для связи у тебя есть. Держи меня в курсе.
Юлька обнимает отца, целует его в щеку. Он крепко обнимает ее, просит слушаться Руслана. Именно просит, не приказывает, не поучает, а просит, как взрослую. И она соглашается.
— Рад был повидаться, Настена, – щелкает меня по носу. — Идем, мартышка, карета уже ждет.
И, подхватив дорожную сумку и черноволосую принцессу, уходит в противоположную от входа сторону. Это озадачивает.
— С восточной стороны есть спуск на набережную, — поясняет Тим, видя мою растерянность. — Там их не увидят твои «топтуны».
И всем своим видом показывает, что в курсе моей проблемы. Ну что ж, так даже проще.
А он больше ничего не говорит, только в дом зовет, а когда мы оказываемся внутри, Тимур сразу уходит на второй этаж. И горькое сожаление колет затылок. Я ожидала другого, помня, ощущая кожей ожоги, оставленные его взглядом. Но никак не равнодушия и вот такого…побега.
Да, он злится, наверное даже в бешенстве. Я чувствую напряжение, искрящее между нами. Это сродни воздуху перед грозой. Вот-вот грянет. И наверное, я должна сказать Тиму спасибо за эту передышку, но хочется догнать его, прижать к стенке и забыть обо всем.
Выдыхаю и не спеша иду по коридору вглубь дома. Здесь пахнет пылью и одиночеством. Такое ощущение, будто и не жил никто вот уже много лет. Странно, учитывая, что у Тима – маленькая дочь. Но…никаких следов ребенка. Совершенно. Будто Юлька мне примерещилась. И спазм перехватывает горло. Почему все кажется обманом, игрой на публику? И с каждым шагом эта мысль только крепнет.
Я иду по коридору мимо громадной кухни, уставленной навороченной бытовой техникой; просторной столовой. Останавливаюсь на пороге. Пусто. И гулкое эхо от моих шагов. А когда-то посреди столовой стоял длинный дубовый стол, накрытый ажурной скатертью. Белоснежная, она всегда как будто хрустела от крахмала. А в центре стола стояла ваза с маленькими фиалками, пахнущими весной. В любое время года. Где только их Тимур доставал? Улыбаюсь.
