— Где она сейчас?
— У меня. С ней Кирилл и психиатр. Алекс посоветовал – мировой мужик. Когда я уезжал – она рисовала.
…Это было спустя три месяца после того, как Ася потеряла ребенка и едва не умерла сама. Игнат ставит чашку на подоконник. Ася вздрагивает и смотрит на него.
— Снова прошлое? — и не вопрос даже, констатация факта.
Игнат кивает, а Ася протягивает ему сигареты и зажигалку.
Закуривает…
…Со временем Ася ожила, стала снова улыбаться. И рисовать. Желающих разукрасить свое тело оказалось не так уж и мало. Но это потом, а сперва она боялась. Отказывалась рисовать что-то на людях. И чтобы побороть ее страх, Игнат стал ее первым клиентом.
— Ты серьезно? – улыбалась Ася, когда он разделся и заявил, что она может использовать любую часть его тела. Игнат кивнул.
— И ты не боишься? – не унималась Ася, рассматривая его, словно видела впервые. — Татуировка – это же навсегда. Или тебе сделать временную? Кажется, такие тоже есть… - она призадумалась, закусив кончик карандаша.
— Делай, какую хочешь, - улыбался Игнат тому, как она разглядывала его, будто диковинную зверушку.
— А рисунок?
— Целиком и полностью отдаюсь твоей фантазии, - он развел руками.
— И где хочу? – она лукаво сощурилась, скользнув взглядом по его бедрам и ниже.
Игнат усмехнулся, расстегнул ремень.
А Ася хохотала так счастливо и заливисто, что не удержаться.
Их поцелуй был со вкусом акварели и смеха. Нежный, долгий и непозволительно искренний. Единственный, который так и не перерос в нечто большее…
…Игнат выдыхает облако дыма. Смотрит в ночное небо, где висит бесстыжая луна. В ту ночь тоже было полнолуние. И Ася сделала-таки ему татуировку.
«Only God can judge me» у самого сердца.
— Если ты не веришь в Бога, — сказала она в ту ночь, растирая пальчиками заживляющий крем по витиеватым буквам на его груди, — Он будет верить в тебя.
И Он верил, раз Игнат, чье тело трижды пробито пулями, до сих пор топчет эту землю.
— Ася… — сглатывает колючий комок, внезапно забивший глотку.
— У него семья, Игнат, — перебивает Ася с печальной улыбкой. И у Крушинина, повидавшего на своем веку столько дерьма, что хватит на десяток жизней, в груди болезненно сжимается.
— У него дочь, Ася. Всего лишь ребенок…
— Всего лишь ребенок, — эхом откликается Ася. И он слышит боль в каждом ее вдохе и выдохе, в каждом слове, произнесенном вслух и невысказанном. — Его дочь.
И тут же вздыхает, кладет розу на подоконник рядом с чашкой Игната.
— Зачем он вернулся, Игнат? — и смотрит так, что кишки наружу выворачивает. Он пожимает плечами, уходя от ответа. — Ты же его лучший друг! — она впервые за десять лет повышает голос. Сжимает кулаки, яростью нокаутируя его. — Ты не можешь не знать!
— Мы не виделись десять лет, Ася, — спокойно парирует Игнат, на этот раз отделываясь полуправдой.
— Врешь.
— А если скажу, что он прилетел за тобой?
Она широко распахивает глаза, в которых черными точками проступает боль. И не верит, а ведь он не лжет. Тимур действительно вернулся за Асей, а еще, чтобы, наконец, поставить в их прошлом жирную точку.
— Спустя десять лет? — смеется, уткнувшись лбом в стекло. — С чего бы?
— Потому что любит, — в который раз за этот вечер повторяет Игнат. — И потому что его любишь ты. Это же так просто. А еще потому, что мне надоело играть в этот долбанный, никому не нужный спектакль. Надоело изображать счастливого мужа. И по шлюхам бегать надоело.
Кулаком по подоконнику и спрыгивает с него. В несколько шагов добирается до раковины, наливает в стакан ледяной воды, выпивает залпом. Чувствует на себе пристальный взгляд изумленных рыжих глаз.
Бедром опирается о раковину, избегая смотреть на Асю, вздыхает, пятерней прочесав отросшие волосы.
— Я уже не мальчик, Ася. Я семью хочу, детей. И тебе семья нужна, понимаешь? Нормальная семья, а не эта жалкая пародия. Даже этот дом…его Руслан не нам подарил, а тебе и Тимуру. И все это…
— Крушинин, ты что, влюбился?
— Влюбился? — переспрашивает, ошарашенный ее проницательностью. Впрочем, они никогда и ничего не скрывали друг от друга, когда-то давно здраво рассудив, что в этом мире им больше некому доверять. И давно научились понимать друг друга с полувзгляда. — Нет, Ася, я не влюбился, — потому что то, что он чувствует, не укладывается даже в банальное слово «любовь». Это что-то гораздо большее. Настолько, что не умещалось в нем. А без нее вообще не имело смысла. Острая потребность быть рядом, просыпаться с ней в одной постели, и быть только ее. — Это нечто большее, Аська. Нечто большее…
И память снова бьет под дых воспоминаниями…
…Он не успел на похороны. Степан Прохоров, с которым Игнат прошел огонь и воду, погиб, спасая его, Крушинина. Закрыл собой, приняв в свое тело львиную долю пуль, предназначавшихся Игнату. Того тоже зацепило и он провалялся в госпитале больше месяца, ни на минуту не забывая последнюю просьбу напарника присмотреть за его дочуркой. И фотографию ее в васильковом платье и с белыми лентами в темных волосах берег как зеницу ока. А еще он точно помнил, что уже где-то видел эти большие синие глаза и шальную улыбку. Вспомнил не сразу, а когда вспомнил чокнутую самоубийцу с моста, которую он вытащил в ночь, когда искал Асю, — решил, что непременно познакомится с ней.
Выписавшись, он долго не решался идти к ней. Все-таки дочка его друга. Но что-то необъяснимое тянуло его к этой девушке. И с букетом ромашек он позвонил в дверь ее однушки с старом районе едва ли не на окраине города.
Он уже знал, что ее зовут Даша, ей двадцать шесть, и она работает хирургом в детской городской больнице. Миниатюрная, живущая на грани, как ее маленькие пациенты. Но нереально сильная — профессия определяет многое, если не все.
Даша открыла не сразу. Игнат уже почти ушел. Но когда увидел ее – бледную, измученную, с траурной лентой в темных волосах – понял, что уже никогда не бросит.
В тот день она поделилась, что потеряла не только отца, но и мать, которая повесилась через неделю после смерти Степана. Она много говорила о родителях, которые разошлись, когда Даше стукнуло шестнадцать. Об отце, который всегда был женат на работе, как говорила ее мать. И о матери, которая слишком сильно любила отца. Она говорила, а у самой в глазах стояла стылая осень, блестящая невыплаканными слезами.
Тогда он видел только один способ вытащить Дашку из того болота, в котором она увязла – подарить ей улыбку. Они проводили вместе все свободное время. Гуляли по вечерним улочкам города, катались на лошадях и пропадали в парке аттракционов. Ели пиццу и сладкую вату, пили коктейли в кафе и заедали мороженым, и просто болтали. И сердце в груди Игната стучало сильнее, когда он видел Дашкину улыбку. Искреннюю, открытую, в которой он, сам того не подозревая, тонул сильнее с каждым днем…
— Тогда у нас только один выход, Крушинин, — улыбается Ася, оказавшись всего в шаге от него. Он и не заметил, как она подошла так близко. Проводит ладонью по его плечу, а потом обнимает порывисто. И смеется тихо и радостно. — Ты не представляешь, как я рада, что ты нашел свою единственную, — отстраняется, заглядывая в его глаза. И Игнат сам заражается ее улыбкой. Но у них есть незаконченный разговор.
— Тебе нужно встретиться с Тимуром, Ася. Вам давно пора поговорить.
— Не увиливай от темы, Крушинин, — шутливо толкает его в плечо. — Как ее зовут? Чем занимается? Я хочу все-все знать.
Усаживается на край стола напротив Игната, всей собой говоря, что она готова слушать.
— Это ты увиливаешь от темы, Крутова, — намеренно делая акцент на ее фамилии, которую она так и не сменила после развода. Видит, как она морщится. Но Игнат не собирается извиняться. Она – женщина его лучшего друга, хоть сейчас и законная жена Игната. Ему изначально не нравилась эта бредовая идея со свадьбой. Но когда Тимур подписал документы о разводе, а Ася вдруг потерялась в собственной боли — он и ввязался в эту игру, которая затянулась на десять лет. — Мы с тобой как договаривались?
