— Хочу тебя, Тьен.
— Всё будет, девочка моя любимая, — он опять целует мою шею, играя языком, лаская чувствительную кожу, опускается с неспешной лаской к груди, ловя губами ягодку соска. Играет с ним, посасывая и кусая, срывая с моих губ прерывистые стоны. Потом уделяет такое же пристальное внимание второй груди, пока обе не наливаются пульсирующим желанием. А потом выцеловывает пламенную дорожку на моём животе. — Всё будет, Скар. Но не сегодня.
— Что? — вскидываюсь я, а этот гад смеётся.
— Ты не готова, Скар.
— Ты издеваешься? Как это я не готова? Даже будучи девственницей, я понимаю, что самым настоящим образом готова.
На этот раз голову вскидывает он и на мужских губах по мере осознавания моих слов расползается донельзя довольная улыбка.
— Не смейся, — рычу я, злясь на себя. Хотя всё равно ведь узнал бы.
— Я разве смеюсь? Я просто счастлив, что ты будешь только моей.
— Дикарь первобытный. А вдруг я твоя не буду?
— Будешь-будешь. И да, ты делаешь меня первобытным ревнивым дикарём. Никому не отдам, — с рычанием набрасывается на моё тело этот безумец.
Этой ночью я девственность так и не потеряла. Севастьен довёл меня до изнеможения, целуя, лаская и творя с моим телом настоящее безумие, заставляя кричать от наслаждения снова и снова. Но так и не взял меня по-настоящему, несмотря на всё своё возбуждение, несмотря на то, что его буквально потряхивало от желания. Лишь потом, уже в полудрёме я слышала, как мужчина скрылся в ванной и оттуда донёсся мучительный стон. Вернулся он расслабленный, лег рядом, прижал к себе и уснул.
И вот что всё это значит? Хоть убейте, я не понимаю, что происходит.
Утром я просыпаюсь в постели одна. В памяти мелькает смутное воспоминание о нежных губах на виске, да ласковых пальцах в волосах, когда Севастьен уходил. Надо уже подниматься. С удовольствием потягиваюсь, невольно вспоминая прошедшую ночь. Мне бы смущаться, да куда там. И отрицать, что мне было до безумия хорошо, что хочу большего, точно не собираюсь. Не знаю, почему Тьен решил, что я не готова. И к чему именно не готова? Если бы я не видела, как сильно он меня желает, то начала бы уже опять сомневаться в собственной для него привлекательности. Внутри ворочается непонятное предчувствие, но определить, к чему именно оно относится и что именно означает, пока не получается. Чего он ждёт? Или может это способ добиться от меня согласия на его предложение? Дурацкий способ, если из нас двоих неудовлетворённым остаётся именно он. И во мне отчего-то просыпается не менее дурацкая идея соблазнить этого несносного герцога, заставить отбросить все свои непонятные заморочки, потерять контроль, сдаться своим желаниям, как он заставил сделать меня.
В мыслях мелькают безумные картинки, как именно я могла бы это провернуть. Ох. Общение с весьма раскрепощённой Риз всё-таки накладывает свой отпечаток на мои фантазии. Даже уши начинают гореть, стоит только представить… Ух. Не-е-ет. Я на такое не решусь. Или решусь?
От внутренней дилеммы меня отрывает звук открываемой двери. В комнату заглядывает служанка.
— Хоаль, вы уже проснулись? Нести завтрак?
— Через полчаса… Фатма, — не сразу определяю я личность заглянувшей. Она служит тут вместе с сестрой, голоса у них весьма похожи, а лица… Лиц не видно. Да.
— Как пожелаете, хоаль. Хали Севар велел передать вам, что присоединится к утренней трапезе.
А вот это очень хорошо. Тем более, что мне обещали разговор. Может уже и про вчерашнее покушение известно? Почему-то мне не верится, что отравить пытались всех, я больше склоняюсь к мысли, что отравленные гуарии подали только нам с Анишей. А поскольку меня убивать некому, по крайней мере пока ещё, то получается, что покушались на мою новую знакомую. Чем и кому настолько насолила одна из воспитанниц королевы? Соперничество? Или что-то другое, посерьёзней?
Быстренько поднявшись, я бегу в ванную. А когда возвращаюсь, попадаю в руки уже вернувшегося в наши покои Севастьена.
— Доброе утро, душа моя, — находят его губы уголок моих, в волосах смыкается жёсткий захват, заставляя повернуть голову так, как мужчине удобно, и поцелуй углубляется, приобретая более чувственный оттенок, пропитанный откровенным голодом. М-м-м, кажется, я таки решусь. Этот пожар в крови день ото дня становится невыносимей, нестерпимей.
— Доброе, муж мой, — произношу, а сама думаю о том, что согласись я, и называть его так смогу с полным правом.
И, словно прочитав мои мысли, он склоняется к уху и, прикусив чувствительную мочку, обещает.
— Только скажи «да».
— Я подумаю.
— Думай, любимая. Думай, — и в голосе его сквозит откровенная уверенность в моём ответе. Отчего хочется этого самоуверенного диктатора покусать.
— Ты обещал мне кое-что рассказать, — благоразумно меняю я тему и в ответ слышу понимающий смешок.
— Сейчас подадут завтрак и расскажу. И новости из дворца тоже.
Вот и получилось так, что пока служанки расставляли на столе еду, я уже едва не приплясывала от нетерпения.
— Спасибо. Я сама позабочусь. Можете идти, — не выдерживаю, когда они принимаются ещё и чай разливать по чашкам.
Женщины склоняются в низких поклонах и молчаливо удаляются, а Севастьен, посмеиваясь, активирует запирающие и охранные заклинания.
— Ну и? Кого травили? — спрашиваю, как только он заканчивает.
— Некую халиту Анишу, — подтверждает мои подозрения Гиерно.
— А почему? И кто? Ты знаешь?
— Знаю, — кивает мужчина, усаживаясь за стол. — Садись, Скар.
— Ты — садист. Я ж умру от любопытства, — ворчу, но послушно занимаю место рядом. Всё равно ведь не скажет, пока не захочет. Наливаю нам обоим чай. — Служанку, небось, допросили со всем пристрастием. Кто её подослал? Соперница? И за чьё внимание?
— А ты как думаешь?
— Если обоснованно, то скорее всего Корима. А так, бесы его знают. На женской половине королевского дворца царят нравы, от которых даже у меня волосы дыбом становятся. Вот ты знал, например, что за право спать с Васиром одна из девиц другой палец откусила?
Севастьен, как раз делающий первый глоток горячего чая, заходится в кашле, едва не опрокинув напиток на себя. Ха. Чувствую себя отомщённой.
— Ты это нарочно? — герцог подозрительно щурит глаза, но кто ж ему признается?
— Вот ещё. Делюсь добытой информацией. В отличие от некоторых.
Мужчина смотрит на меня некоторое время, но я, как ни в чём не бывало, принимаюсь за завтрак. Поняв, что раскаянья от меня ждать бесполезно, качает головой и начинает рассказывать. Наконец.
Оказывается, Анишу пытались отравить действительно из-за расположения принца Корима. Другая такая же воспитанница, которая на празднике даже не присутствовала, сказавшись больной. Королева Зальфия, к слову, довольно часто брала и берёт до сих пор на воспитание девочек-сирот, давая им возможность потом достойно устроиться в жизни. Её примеру, кстати, следуют все состоятельные хоаль в Босварии. Таким образом и дети не побираются на улицах, и женщины могут показать, насколько они пекутся о ближних, что считается женской добродетелью и достоинством. Польза обоюдная. Мальчишкам в этом плане не так повезло. Хотя тут уж как посмотреть. Из приютов ребята уже по достижению шестилетнего возраста зачисляются в школы, именуемые «яншар», которые по сути являются не чем иным, как военными училищами.
Так вот о королевских воспитанницах. Имея превосходное воспитание и поддержку своей благодетельницы, они вполне могут рассчитывать на довольно выгодный брак с достойным мужчиной. Но многие соглашаются и на совсем другую роль — наложницы при высокородном господине. Ну и, конечно, чьё ещё внимание может быть более желанным, как внимание самого принца. Тем более, что принцы-то красавцы, каждый по-своему. И под присмотром матери могут с девицами общаться, выбирая себе по душе. Вот и ведётся негласная война между халитами. А Анише повезло привлечь внимание Корима, чем она вызвала жгучую зависть и ненависть другой девушки Саниры. Та прекрасно знала, что её соперница очень любит гуарии и подкупила служанку, чтобы та на празднике подала Анише отравленное угощение, убедив дурочку, что никто и не поймёт, из-за чего несчастной стало плохо, ведь яд-то был не мгновенного действия. А тут я со своими браслетами. В общем у меня теперь имеется признательность от королевы за спасение её любимицы и верная благодарная союзница в лице словоохотливой халиты. А ещё интерес Корима, о котором Севастьен сообщил мне с весьма мрачным видом. Первый выход в высшее босварийское общество прошёл очень даже плодотворно.
