— Мои не могут, — напоминает о себе королева. — Я могла бы создать для вас любые образы, но проблема в том, что мне неизвестно, сколько они продержатся. Но можно ведь замаскироваться и без магии. Волосы покрасить, брови, может бороду. Это очень сильно меняет облик. И грим сделать. А глаза? Так мало ли кого брали в жёны его предки.

— Грим? — удивлённо вскидываю я брови.

— Ну да-а, — она бросает на мужа вопросительный взгляд, словно не уверена правильно ли говорит. — Ну знаете, как актёры в театре.

— Бродячем театре, дорогая. В столичных используются более дорогие магические ухищрения.

— Вот как? Но всё равно вы ведь поняли о чём я, — улыбается королева, стрельнув в меня странно настороженным взглядом.

Но я не успеваю задуматься о необычном поведении Анэллии, как и о том, откуда ей известны такие специфические нюансы актёрской жизни, потому что вижу, как кивает согласно Севастьен.

— Признаться, я тоже об этом думал, ваше величество. Ибо, как вы правильно заметили, иллюзии можно обнаружить, либо они могут спасть в самый неподходящий момент, так что менять внешность буду другими методами.

Смотрю на него и пытаюсь представить с тёмными волосами. Получается слабо. То же самое, кажется, делает и её величество, пристально рассматривая Гиерно.

— Мне даже интересно, какой из тебя получится брюнет, — лукаво улыбается она, вызывая у меня иррациональную злость.

— Что ж, это может сработать, — подводит итог нашему разговору Яргард, — Тогда у вас есть два дня, чтобы подготовиться. Гиерно, ты прорабатываешь легенду, образ, передаешь управление Департаментом Товальдо, вводишь в курс дела свою напарницу, — монарший взгляд обращается на меня — Скар, твоя задача, помимо прочего, изучить верхушку Босварийской знати, хотя бы самых значимых персон, думаю, твой начальник абсолютно прав насчёт того, где нужно искать ниточки ведущие к нужному нам артефактору. Ну и, конечно, обычаи. Сама понимаешь, почему. Вопросы есть?

Вопросов у меня нет. Точнее тех, что я могу себе позволить задать королю. Так что молчу, пытаясь переварить всё, что на меня свалилось. Великая Праматерь, как же это пережить и остаться в своём уме?

— Если на этом всё, разрешите идти, ваше величество. Нам с агентом Соланьяри пора приступать к подготовке, — произносит Севастьен. Голос герцога звучит ровно, но глаза смотрят сумрачно, что заставляет меня нервно поёжиться.

Поднимаюсь, понимая, что никуда мне теперь от разговора с ним не деться. Да и совесть требует извиниться. Повела я себя не самым лучшим образом. Несмотря ни на что, оскорблять его мне не хотелось.

Откланявшись, мы выходим из гостиной её величества. Севастьен впереди, я за ним. Так минуем коридоры жилого крыла, затем гостевое, вестибюль. Молча, в немом напряжении. Прокручивая в голове возможные варианты, что и как сказать, я уже не обращаю внимания, кто нам встречается и как смотрит. И когда герцог протягивает руку, чтобы помочь взобраться в двуколку, рассеянно опираюсь на неё, послушно занимая своё место. Вот он садится рядом, я делаю глубокий вдох, чтобы произнести наконец то, что считаю правильным, и слышу:

— Я прошу прощения, Скарлетт.

Кажется, я даже зубами клацнула от неожиданности. Поворачиваю к нему голову и наши взгляды встречаются. Мой, удивлённый, и его, преисполненный сожаления.

— Нет, это вы меня извините. Я не имела права так говорить. Ваши планы относительно личной жизни меня никак не касаются… — решаюсь и я, но умолкаю, увидев, что взгляд Севастьена снова темнеет.

— Ты ведь так ничего и не поняла, — кривятся его губы в ироничной ухмылке. — Вот скажи мне, Скар, как так получается, что, будучи одним из лучших следователей Департамента, распутывая сложнейшие дела, мастерски проводя допросы и выводя на чистую воду маститых преступников, в личном отношении ты проявляешь столь невероятную, поразительную слепоту?

Его тон, предельно ровный, поскольку мужчина изо всех сил сдерживает бурлящие внутри эмоции, но глаза выдают лорда с головой, вызывая нервную дрожь во всём моём теле. И к страху эта дрожь имеет отношение разве что самую капельку. Отчего-то мне вспоминается тяжесть и агрессивная твёрдость мужского тела, прижимающего меня к стене и в животе появляется тянущее чувство, которое даже с моим опытом не понять невозможно. Утопая в его взгляде, я даже не сразу понимаю, что он произносит, а поняв… поняв, отвожу взгляд и откидываюсь на спинку сидения. Что я могу на это сказать?

Сейчас уже, после той злой отповеди, что он устроил мне там в коридоре, после разговора с королевой, успокоившись, я действительно начинаю понимать на что и на кого он намекал, но… но не могу… отказываюсь верить, что герцог сказал это всерьёз. Слишком упорно я вбивала себе в голову, что мы не пара и быть таковой не можем, долгие годы находила аргументы один другого убедительней, чтобы не думать, не мечтать, не надеяться. И сейчас не хочу. Вот только, разве ж глупое сердце разума слушается?

Не дождавшись от меня ответа, Севастьен, вздохнув, отвязывает поводья и трогает коляску с места.

— Я не сделал тебе больно? — бросает на меня косой взгляд.

— Нет. Свою силу вы, как всегда, хорошо контролируете, — отвечаю, чуть дёрнув уголком рта в намёке на улыбку.

В этом плане я знаю, что говорю. Как бы я не стенала после наших совместных тренировок, после изматывающих спаррингов, насколько бы жёстким тренером он не был, даже в самых стремительных и страшных атаках, герцог всегда держал всё под контролем и никогда не подводил моё доверие… в этом плане.

— Скар, думаю, нам нужно поговорить. Спокойно и откровенно.

Наверное, он прав. Но готова ли я быть с ним откровенна? Это вряд ли. Но как-то наладить наше общение в преддверии поездки и сложного задания точно нужно. Поэтому осторожно киваю. Мужчина замечает и довольно кивает:

— Хорошо. Тогда может пообедаем вместе? — и снова быстрый оценивающий взгляд на меня.

— Не думаю, что в этом есть необходимость, — хмурюсь я. — Мы можем поговорить и сейчас.

— И тем не менее, поскольку нам сегодня предстоит очень много работы, а ты, как и я, скорее всего даже не завтракала, считаю, обед нам очень даже необходим, — с непроницаемым выражением лица произносит Гиерно.

— Ла-адно. Уговорили. Давайте, пообедаем.

Он удовлетворённо хмыкает и вскоре наша коляска останавливается возле довольно популярного у знати ресторана, а мне остается надеяться, что в это время там будет мало посетителей, ибо не хочу привлекать внимание больше, чем уже привлекла во дворце. Изображаю полное равнодушие, пока иду рядом с Гиерно, проигнорировав предложенную руку. Не надо нам сейчас соприкасаться, мне голова ясная нужна. Моё желание частично исполняется и в зале действительно немноголюдно. К нам тут же подходит служащий и почтительно склоняет голову.

— Ваша светлость, рад вас приветствовать. Изволите обедать в вашем кабинете, или в общем зале?

— В кабинете, — коротко бросает Севастьен и, слегка приобняв меня за талию, увлекает в нужном направлении.

Жар мужской ладони ощущается даже через ткань кителя и рубашки, посылая толпы обжигающих мурашек по всему телу. Мне бы отстраниться, увильнуть, ведь дорогу можно показать и без этого, но я поддаюсь своей слабости и желанию чувствовать его прикосновение, даже если это глупо.

Кабинет, в который меня проводит Гиерно, впечатляет сдержанной роскошью убранства. Тёмно-сапфировые стены, мягкие диванчики, изящные стулья с гнутыми ножками и круглый столик, накрытый ослепительно белой скатертью, золотые светильники, и полная уединённость. Как только мы делаем заказ и нас обслуживают, даже официант испаряется, закрыв за собой дверь. Ну что ж, для разговора это, пожалуй, хорошо, вот только в этом маленьком помещении его аура слишком ощутима, а внимание, которое полностью сосредоточено на мне, ощущается почти на физическом уровне.

— О чём вы хотели поговорить? — не то чтобы я горела желанием начинать этот разговор, но нервы уже слегка не выдерживают.