«И все же даже у такой эннийской змеи, как она, нашлось слабое место».

— Я довольно ясно дала понять, что больше не хочу тебя видеть, — не отрываясь от своего занятия, проговорила мать. — Зачем ты пришел?

«Еще раз попытаться».

— Поговорить. Мне…

— Ты убил собственного брата, Демос, — отрезала Эльтиния. — Ренара! Самого достойного из всех вас. Моего мальчика… — Она всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — Нам больше не о чем разговаривать.

— Матушка, пожалуйста, выс…

Нервным взмахом руки она заставила его умолкнуть.

— Я пробуду в Миссолене еще несколько лун до Дня Поминовения, а затем удалюсь в Амеллон или вовсе в Сифарес. Перед моим отъездом мы попрощаемся, как того требуют приличия, чтобы не породить ненужных слухов при дворе. А сейчас убирайся! Оставь меня в покое…

Демос взял лучину и зажег свечи возле начавшей темнеть от времени статуи отца — прах Ренара водрузили рядом с ним.

— Мне нужна твоя помощь, мама. Не прощение, не понимание. Наш Дом в опасности, и я не уверен, что смогу в одиночку защитить всех вас.

Она повернула к нему лицо. Ему почудилось, что в глубине ее ввалившихся глаз мелькнула искра интереса.

«Показалось, конечно же. Ей все равно. Уже давно».

— В Турфало я говорил с Грегором Волдхардом, — торопливо заговорил канцлер, боясь, что она в любой момент потеряет интерес. — Он намерен идти на нас войной и не отступится. Совет регентов не считает его серьезным противником и ошибается. Эклузум видит угрозу лишь в ереси, но не хочет видеть армии рундов за спиной Хайлигланда. Все они не осознают до конца, что случится, если Волдхард вторгнется в империю.

— Ты сам заварил эту кашу, и с чего я должна тебе помогать?

«Как избирательно у тебя работает память! Вероятно, скорбь ее отшибла. Именно ты передала мне донос, что послужил поводом отлучить Грегора от церкви. Этот камушек вызвал лавину, которая едва не снесла всех нас. А теперь ты внезапно забыла о своей роли?»

— С того, что мы все еще семья, — сухо ответил Демос и счистил воск с пальца. — Единственное, что у нас осталось — мы сами. Ренара больше нет, да и будь он жив, это мало что бы изменило: он принадлежал Ордену и дал обет безбрачия. Виттория никак не может понести, и я начинаю сомневаться, что сможет, но разводиться с ней не стану. Поэтому единственное наше наследие — Линдр и его потомство. Он тупица и болван, но с крепким семенем. Я прошу тебя присмотреть за ними.

Эльтиния равнодушно пожала плечами и задула лучину.

— За ними успешно присматривают люди, которых ты приставил к детям Линдра.

— Я не хочу его запугивать. Я хочу добиться его верности. Это сможешь сделать только ты.

— То есть теперь ты хочешь подружиться с братом? Одного убил, второго запугал, а нынче желаешь заручиться его преданностью?

«Братья имеют свойство заканчиваться. Если, конечно, твоя высохшая утроба не сотворит чудо».

— Именно так, матушка.

Эльтиния отошла от статуи и подняла глаза на канцлера. Он не смог прочитать, что значил ее взгляд.

— Я не могу понять одного, Демос, — тихо проговорила она. — Наш Дом предали оба брата — и Линдр, и Ренар. Так почему ты оставил в живых одного, но убил другого?

Демос печально улыбнулся.

— Линдр не умеет думать своей головой и легко попадает под чужое влияние. Стоило оставить его без присмотра, как над ним тут же закружились церковники. Но едва мы раскрыли его интригу и пригрозили наказанием, братец тут же сделался шелковым. Он безобиден, мама. Линдр точно теленок, которого можно вести на поводке куда захочется. С Ренаром все было иначе. — Он прикоснулся к холодному мрамору статуи. — Даже после вступления в Орден у него был выбор: предупредить нас об угрозе или присоединиться к заговору Ладария. Он выбрал последнее и использовал свое имя и связи в Эннии, чтобы подставить меня в интересах Великого наставника. Его действия стравили меня с Грегором, вынудили защищаться, и все это вылилось в негласную войну кузенов. Ренар знал, что Изара носила сына императора. Знал, но ни словом не обмолвился, не дал ни единого знака, чтобы я мог предотвратить конфликт с Хайлигландом! Если бы я знал раньше…

— Он предлагал тебе спасение.

— Спасение? — прошипел Демос. — Знаешь, как звучало это спасение? Смерть или изгнание всего нашего Дома без возможности вернуться в земли Криасморского договора до шестого колена, если я признаю вину. Не одного меня, а всех нас — тебя, Линдра с детьми, Витторию… — Он начал задыхаться от волнения и обилия свечного дыма. — И все почему? Потому что в моей крови течет колдовская кровь. Твоя, мама! Эннийская! Лишь за это он был готов лишить нас всего. Я не мог позволить это Эклузуму, — прошептал он. — Не мог допустить, чтобы вы…. Вас…

Эльтиния не выдержала. Эхо ее сдавленных рыданий прокатилось под арочными сводами низкого потолка. Демос рухнул на колени и прижался щекой к рукам матери.

— Мне нет прощения, знаю, и я не смею его просить, — шептал он, позволяя слезам течь по обожженному лицу. — Мне предстоит жить с этим и гореть вечно за то, что я сделал и еще сделаю. Я убийца, интриган и политик. Но я Деватон, мама. — Он поднял на нее глаза и, к своему облегчению, не увидел в них той необузданной ненависти, с которой она на него глядела. — Я всегда защищал и буду защищать всех вас. Даже от самих себя. Даже кровью, сталью и огнем. Я просто не могу иначе.

Тело матери содрогнулось, она вырвала руки из хватки Демоса и торопливо вытерла лицо краем вуали.

— Не унижайся, сын. Не оправдывайся. Не ищи прощения. Как бы ни было больно это признавать, ты действительно унаследовал все черты наших кровей — и бельтерианских, и эннийских. И главой Дома стал не только по праву рождения. А потому встань и более никогда, слышишь, никогда не смей показывать слабости даже предо мной.

Демос молча поднялся, опираясь на трость.

— Ренар предал нас и заслужил наказание, — продолжила Эльтиния. — Как герцогиня и старшая женщина Дома, я это понимаю. Но как мать, никогда этого тебе не прощу. — Она подняла полные слез глаза на статую. — И все же мое предназначение, как женщины Деватон и твоей матери, помогать тебе. Я тоже проявила слабость, покорилась горю, отдалась скорби без остатка и на время забыла, что враги всюду. Это было ошибкой. — Она поправила вуаль и разгладила складки на юбке. — Я помогу тебе, но не ради тебя и твоей политики, но ради внуков — ныне живущих и будущих. Они не заслужили наказания за грехи идиотов-отцов.

«Уже что-то».

У Демоса защемило сердце. То ли от облегчения, то ли от предвкушения грядущих опасностей.

— Спасибо, матушка, — он потянулся было к ней, но понял, что еще рано навязываться. Сегодня и так произошло слишком много важного.

Эльтиния ласково прикоснулась к сжимавшей меч руке каменного Ренара и повернула голову к Демосу:

— После всего, что случилось с нами за эти годы, все, что я могу сейчас — постараться, чтобы гибель Ренара не оказалась напрасной.

— Разумеется, — с готовностью согласился канцлер.

«Меньше всего я хочу узнать, что он погиб зря»

— Но если ты не убережешь Линдра, клянусь, я сама убью тебя.

Грегор Волдхард обид не прощал и не забывал. Альдор знал, что ему еще аукнется выходка в Турфало, и его не спасут ни многолетняя дружба, ни высокое положение при дворе, ни сам Хранитель со всем вознесшимся в Хрустальный чертог святым потомством. Если король захочет от кого-нибудь избавиться, он найдет способ.

Они провели в Гацоне несколько шумных дней, а затем, сердечно распрощавшись с Рейнхильдой, отправились в долгое путешествие обратно в Эллисдор. Все это время эрцканцлер жил в ожидании наказания.

Но кары не последовало.

На людях Грегор держался как ни в чем ни бывало: иногда шутил, порой гневался, усердно молился и выходил в народ. Альдор заметил, что настроение толпы переменилось: люди, что некогда обожали и были готовы пролить кровь за молодого короля, ныне все чаще молчали. Все реже барон видел улыбки и смеющиеся лица, когда Грегор выходил к черни. Кое-где народ роптал и даже писал прошения: юг Хайлигланда лишился возможности торговать с имперцами и терпел бедствия. Но король был непреклонен в решении отправиться в Священный поход.