— Гилби, гляди-ка, — подозвал он. Вал понял, что только что увидел лицо Сеппа. — Нас подслушивали.

— Кажется, я знаю этого юнца. Он из «Сотни». Вот незадача.

Почему-то сейчас голос Гилби, того, что так горячо подзуживал Сеппа на предательство, звучал хладнокровно. Такие ноты появлялись в голосах людей в одном случае — когда они не испытывали к своей жертве жалости. Он не жилец — вот что осознал Вал в этот момент.

И бежать было некуда.

— Ну-ка помоги мне его вытащить, — Гилби уставился на наемника немигающим ледяным взглядом и, свесившись с парапета на полкорпуса, попытался схватить его — узловатые пальцы царапнули воздух прямо перед носом наемника. Вал увидел оттопыренный карман с торчавшей из него бумагой. Он хотел отпрянуть, но отшатнуться от тянувшихся к нему рук можно было только в пустоту ночи. И вместо этого он, не ожидая от себя такой прыти, подтянулся и, удерживаясь одной рукой за осколок парапета, второй выхватил документ из кармана Гилби. Все случилось так быстро, что, казалось, сердце сделало всего пару ударов.

— Ах ты сучонок! — прорычал гвардеец.

Вал скользнул вниз, нашарив ногами более-менее надежный выступ. Ситуация складывалась идиотская: они не могли дотянуться до него, а он не мог взобраться на стену, не рискуя быть с нее сброшенным.

— Сеппи, подержи-ка меня. Сотничек слышал слишком много.

Гилби вновь свесился с парапета, на этот раз еще ниже. Позади него белело встревоженное и напряженное лицо Сеппа. Наверняка он только что сильно пожалел о согласии участвовать в заговоре. Вал ухмыльнулся и тут же поразился этой своей улыбочке. Он оказался в смертельной опасности, эти двое точно не оставят его в живых, если схватят. Но ему хотелось смеяться. Возможно, потому, что сейчас тупица Гилби совершал ту же ошибку, что и сам Вал, когда только нашел это место — слишком низко свесился. Тогда он тоже едва не сорвался вниз, но спасли суровые тренировки Белингтора.

— Сепп, держи же меня!

— Я пытаюсь…

Гилби выскальзывал из рук подельника и сползал все ниже, сыпя ругательствами и размахивая руками в воздухе. Но тщетно — ухватиться было не за что.

— Прости, мужик. — Вал опасливо подобрался к Гилби и вытащил любимый нож из сапога. В отличие от гвардейца, он знал каждую трещину на этой стене. — Я погибать от руки предателя не стану. И тебе не позволю сделать то, что задумал.

Он полоснул ножом ему по горлу. Быстро, четко поставленным ударом — все, как учил Черсо. Гилби захрипел и задергался. Перепуганный Сепп не удержал бившееся в конвульсиях тело, и Гилби, хрипя, полетел в темную пропасть.

— О боже…

— С божьей помощью, да, — отозвался Вал, припав к стене. — Что делать будем, мужик? Одного я уже отправил в Хрустальный чертог. Правда, не уверен, что его дорога к Хранителю будет безоблачной. Гилби свою участь заслужил, но тебя я убивать не хочу. Ты же до последнего сомневался, пока он тебя уговаривал, я слышал. Так может решим все миром, а? Ты сам пойдешь и сдашься Шварценбергу, а я расскажу, что здесь произошло, покажу бумагу… Кстати, где то серебро, что вам дали за работу?

Что-то просвистело мимо Вала, шмякнулось о выступ, отскочило к другому, лопнуло, блеснуло белым, и по звону Вал понял, что это и был тот самый кошель.

— Хорошо, я расскажу Шварценбергу, как все было, — сказал Сепп, осторожно подойдя к парапету. — А было вот как. Ты убил моего товарища, уж не знаю, почему. Наверное, потому, что он услышал, как тебе предлагали открыть ворота, дали бумагу и серебро. От серебра и бумаги ты, может, избавишься. Но когда я подниму тревогу, а утром внизу найдут тело Гилби с перерезанной глоткой, посмотрим, кому поверят.

— Ах ты ж… — только и мог сказать Вал.

— Сиди на своей стене, что уж. Бежать тебе некуда. Ты здесь никто, Сотенчик, как и все твои наемники. И Гилби был прав: скоро наверняка найдутся еще желающие открыть ворота Эккехардам, — насмешливо проговорил гвардеец, отошел от стены и принялся орать во всю глотку. — Тревога! Убили гвардейца! Тревога…

Вал с опаской посмотрел вниз, в пугающую пустоту. В ушах гремел стук его собственного сердца.

Артанна и Симуз выжидали удобного момента для встречи с Десари дольше, чем хотелось эмиссару. Вагранийка чувствовала его нетерпение, но с уважением отмечала, что на осторожность это не повлияло. Симуз хотел сохранить все в тайне, а в доме Эсмия было невозможно даже пустить ветры, чтобы об этом тут же не прознала стража, слуги и парочка апотекариев.

Время тянулось длинной вереницей похожих друг на друга дней. Эннийское лето жгло воздух с неумолимой силой, Артанна страдала от жары и духоты. Даже морской воздух не приносил облегчения, и ей оставалось лишь прятаться в стенах дворца да коротать время в тени садов. С Медяком они все так же виделись редко и тайком: с Эсмия станется заинтересоваться внезапной дружбой людей, у которых нет причин к взаимной симпатии.

Устройство самой встречи на себя взял Симуз, от Артанны же требовалось просто не вызывать подозрений. С удивлением она обнаружила, что это оказалось довольно легко: достаточно было выстроить распорядок дня таким образом, чтобы проводить как можно меньше времени в одиночестве. Это усыпило бдительность соглядатаев Магистра и позволило изредка выбираться на встречи с Симузом. До рассвета и после заката она тренировалась с Хашилем, а завтракала в обществе вагранийской родни, общение с которой изрядно потеплело. Даже Рошана, казалось, начала интересоваться жизнью Артанны. Когда жара становилась невыносимой, Артанна проводила время с Фештаном — часто в библиотеке, которую Эсмий разрешил им посещать. Это позволило ей изучить все доступные книги на предмет хоть какой-то информации о фхетуш, однако поиски принесли мало полезного. Зато Феш приходил в восторг от трудов по истории древних времен, саг о старых богах и героях старины. Вечерами вагранийцы часто выбирались в город — непременно в обществе самого Эсмия. Магистр налаживал связи, знакомил Артанну и Феша со знатными эннийцами, планировал, договаривался, торговался. Именно в такие вечера Симуз мог повидаться с дочерью — Артанна делала все, чтобы подольше задержать Эсмия на каком-нибудь приеме.

Постепенно в ее в голове родился план.

— Через четыре дня в Магистрате состоится прием по случаю прибытия нового посла то ли Таргоса, то ли из империи. Как обычно, праздновать будут до глубокой ночи, — рассказывала Артанна. Они с Симузом укрылись от чужих глаз в дальнем конце сада, куда вагранийке удалось проскользнуть незамеченной.

— Таргоса, — уточнил Медяк. — Я знаю.

— Это наш шанс.

— Не глупи. Эсмий обязательно возьмет тебя с собой.

— Значит, нужно сделать так, чтобы я не смогла поехать. Скажусь больной.

Эмиссар умолк, обдумывая вариант.

— Сомнительная затея, — наконец отозвался он. — Магистр тут же пришлет к тебе лекарей, и они не отойдут ни на шаг, пока не убедятся, что твоей жизни ничего не угрожает. А если выяснится, что не случилось ничего серьезного, от приема не отвертишься.

Артанна кивнула, поправив выбившуюся из прически седую прядь.

— Я знаю, — сказала она. — Поэтому нужно сначала напугать его за пару дней до события каким-нибудь приступом, а потом, когда угроза минует и останется лишь слабость, просто остаться во дворце. — Она повернулась к Медяку. — Ты же сведущ во всяких снадобьях и отравах. Может среди них найдется что-нибудь подходящее?

— Погоди.

Симуз выглянул из-за аккуратно подстриженного куста и расслабился, не найдя на тенистой садовой дорожке ни души.

— Показалось. Есть одна мысль, но тебе она не понравится. Все будет по-настоящему: с болью, страданиями, долгими часами на ночном горшке и слабостью во всех членах. Иначе никак. Любой обман раскроется очень быстро.

— Переживу, — пожала плечами вагранийка. — Но как избавиться от лекарей?

— Завтра я передам тебе два снадобья. Сначала примешь первое: оно вызовет острый приступ, словно ты чем-то отравилась. Это настоящее отравление, поэтому готовься к соответствующим последствиям. Пару дней будет жутко хреново, придется потерпеть. Затем, накануне церемонии, принимай второе снадобье — с животом оно ничего не сделает, но вызовет кратковременную слабость. А остальное — мое дело. Я все устрою.