Грегор задумчиво постучал отросшим ногтем по столешнице.

— Про мецев я слышал, но думал, что так называется один из твоих кланов.

— Не клан они, а вовсе другой народ! В том и беда. Власти централизованной, как нас с вами, там нет. Племена грызутся друг с другом за пушнину да пашни, коих, ясное дело, на севере мало. Но леса у них богаты живностью и ягодами, а реки — рыбой. И потому мы начали их завоевывать.

— Успешно?

— Это как сказать… Воевать они толком не умеют, но бунтовать горазды. Приходишь, бряцаешь оружием — они тебе кланяются да улыбаются. Чуть отвернулся — засадят копье в спину с такой же улыбочкой. — Магнус развел руки в стороны, едва не задев кубок сына. — Вот и в этот раз прибыл ко мне ставленник наш из одного мецского поселения. Один выжил, да и сам едва ноги унес. Говорит, опять всех наших перебили, кишки по деревьям развесили и дань платить отказались. Это плохо, твое величество. Ибо путь в империю по суше лежит через земли мецев. И ежели интерес к походу на империю у нас с тобой обоюдный, но мне думается, что и бунтовщиков усмирять нужно сообща.

— Справедливо, — согласился Грегор. — Меньше всего я хочу получить копьем в спину, проходя через их леса. Так чего хочет этот народ?

— Хотят быть со всеми на равных. Как это слово… Независимости! Выбирать своего вождя, торговать с нами как союзники, а не захваченные.

— Так дай им это.

— Внутри племен мецев раскол, сами меж собой договориться не могут, — пояснил Долгий язык. — Одни хотят объединиться с нами, другие — наоборот, считают нас великим злом. И ничего не изменится, пока они сами не объединятся да не выберут вождя, с которым можно будет вести дела. Либо пока им кто-нибудь не поможет…

— И чего ты хочешь от нас, вождь рундов? — спросил король. — Чтобы мы пришли на их земли и вырезали всех неугодных?

Магнус покачал головой.

— Проку не будет. Этим летом будет Великий сход. Раз в три года на пару дюжин дней собирается весь север — племена и кланы ведут переговоры, объявляют войны, заключают мир и решают судьбы. Там-то мецы и будут. И я хочу, чтобы ты, король, тоже прибыл туда, да с войском — пусть мецы увидят, что союзники у нас сильные. А если переговоры пойдут не так, то и мечи твои пригодятся…

Грегор внимательно дослушал Магнуса, и внезапно широко улыбнулся, да только от этого оскала на сердце у Альдора стало тяжело. Глаза короля оставались холодными. Как всегда.

— Так и скажи, что на этом Великом сходе объединить их нужно под твоим началом. Здесь собрались политики, нас такими намерениями не удивишь и не напугаешь, мой Огнебородый друг. У севера должен быть один правитель. Тебе от этого будет хорошо, да и мне спокойнее. Так ведь?

— Так-то оно так…

— Могу ли я задать вопрос вождю? — тихо спросил брат Аристид.

— Говори, монах.

— Правильно ли я помню, что Великий сход проходит близ Эксенгора?

— Верно, монах, — кивнул Магнус, явно польщенный знаниями чужака. — У истока Сиры, рядом с горами Фадир и Норнфья. Это священное место для всего севера, ибо там обитают духи — посланники богов. Даже природа там другая: воды не замерзают, а озера настолько горячи, что в любое время года от них исходит пар. Мы собираемся там в период Салстодира — праздника середины лета.

Брат Аристид с благодарностью склонил голову и более не проронил ни слова.

— Путь неблизкий, — прикинул Ланге. — Пока соберем войска, пока дойдем до границы… А какие дороги севернее Тронка, мне неведомо…

— Большой воин говорит дело, — согласился Долгий язык. — Времени на раздумья почти нет, ваше величество.

Грегор сидел, не шелохнувшись.

— Я понимаю, — бесцветным голосом проговорил он, и Альдор понял: сейчас король напряженно размышлял.

Магнус поднялся и поднял чарку:

— Мы разобьем лагерь на поле возле реки и будем ждать твоего решения, вождь Грегор. Времени и у меня немного, но на несколько дней смогу задержаться в Эллисдоре. Об Истерд, — он метнул суровый взгляд на дочь, — поговорим позже. И я хочу встретиться с ней наедине в своем лагере, если ты позволишь.

— Конечно.

— На том все, мой союзник. Благодарю за гостеприимство. — Магнус допил вино и проворчал что-то по рундски, пролив немного на подбородок. Рубиновая жидкость стекла по длинное бороде на живот. — Но не тяни с решением. Я не буду ждать вечно.

Знакомство с эннийской саблей далось Артанне тяжело. Руки, привыкшие к тяжелым мечам и щитам северян, никак не могли приспособиться к свистящей легкости южной стали. Хайлигландское оружие требовало от бойца силы и выносливости: один удар — одна отнятая жизнь. Эннийское же превращало бой в завораживающий танец, а само фехтование — больше, чем в искусство смерти. Только ты, противник и звон металла. И лишь от тебя зависит, чем окончится бой.

Воин, с которым тренировалась Артанна, был чертовски хорош. Он играючи положил бы на лопатки даже Медяка, а уж Симуз был одним из лучших фехтовальщиков на материке. Раб-рикенаарец, ниже вагранийки почти на голову, но, тонкий и гибкий, точно травинка, во сто крат превосходил ее ловкостью. Его звали Хашилем, и он был единственным, кто заставил Артанну настолько остро почувствовать себя ничтожеством.

Каждый день на вставала перед рассветом и, умывшись, выходила на балкон, откуда открывался роскошный вид на Сифарес. Попивая кафу — популярный среди эннийской знати густой горький напиток черного цвета — она наблюдала, как город начинал лениво ворочаться, готовясь встретить новый жаркий день. Затем за ней приходил Хашиль и провожал вниз, где в одном из многочисленных внутренних двориков Эсмий приказал устроить для нее тренировочную площадку. Там рикенаарец гонял ее много часов, пока солнце не начинало выжигать воздух. А вечерами, сразу после заката, Хашиль снова давал ей крепкую взбучку, но уже при свете факелов. Это длилось днями на пролет, и в этой безжалостной рутине Артанна потеряла счет времени.

Мышцы, лишенные тренировки больше года, поначалу отзывались лишь болью. Артанна чувствовала себя деревянной и старой — ни силы в членах, ни гибкости, ни быстрой реакции. Это раздражало и злило, но в конечном итоге именно злость, раздражение и осознание собственной никчемности раз за разом заставляли ее подниматься и атаковать Хашиля.

Однако он неизменно побеждал. Пока что.

Сталь просвистела возле самой ее щеки. Артанна инстинктивно отшатнулась, перенесла вес на левую ногу и отбила удар. Мгновением позже она ощутила острую боль ниже колена, нога подкосилась, и вагранийка рухнула на песок, успев вскинуть оружие для защиты. Но Хашиль уже оказался за ее спиной. Артанна вздрогнула, ощутив прикосновение металла к разгоряченной шее.

— Думаешь только об оружии, — сказал рикенаарец, опустив саблю. — Но оружие воина — не только сталь. Руки, ноги, голова — там крепкая кость. Все идет в ход. Ты постоянно об этом забываешь.

— Когда-то помнила и пользовалась. Но ты слишком быстрый.

— Скорость спасает жизнь, вагранийская госпожа.

— Не поспоришь.

Хашиль никогда не спрашивал, было ли ей больно, и Артанне это нравилось. Незачем распускать нюни и жалеть себя. Она потратила достаточно времени на скорбь, воспоминания, планирование мести и мысли о побеге незнамо куда. Все это было пустым. А на деле вышло так, что, лелея жалость к себе, она потеряла свою суть. Перестала быть бойцом. Разучилась, черт возьми, драться и стала слабой. Встреча с Хашилем оказалось горьким лекарством, открывшим ей глаза на то, в кого она превратилась. Воистину говорили, что бой с умным противником ставит мозги на место. И потому вагранийка билась, не жалея себя и пытаясь настигнуть упущенное.

Артанна поднялась, поморщилась, потирая ударенное колено, отряхнулась, и в очередной раз взвесила в руках саблю, поразившись ее легкости.

— Как перо, — она пыталась говорить по-эннийский, отчего ее фразы всегда звучали сухо и рублено. — Не могу приспособиться.

Хашиль улыбнулся: