Енк поднял руку над собой и стал говорить:

— Я клянусь зачищать свой народ и вести его к процветанию. Перед лицом Бога я беру на себя ответственность за жизнь каждого гражданина Пацифы. Я берусь провести переселение моего народа из погибающего мира в мир живой! — сказав это Енк, поцеловал клинок Сюйци и поклонился.

Генералам было трудно скрывать шок и негодование, но на кану стояла жизнь высшего звена, и все как один они ответили ему:

— Клянемся поддерживать нашего императора! Клянемся безоговорочно выполнять приказы! Клянемся следовать за нашим императором по пути, который он выбрал для нас! — генералы поклонились. — Да здравствует император Енк Сус Сано! — подняв обе руки вверх, завершили они клятву.

Было видно, как трудно им было говорить это, ломая себя, но все до одного справились. В глазах всех других звеньев это выглядело так, как будто бы элита поддерживает Енка.

Енк кивнул и обернулся лицом к экрану:

— Я призываю всех сохранять спокойствие, мы уже ощущаем перемены в климате и начало разрушений, но если все будут внимательно соблюдать инструкции, то никто не погибнет. Я не прерываю трансляцию, я призываю каждого гражданина принять участие в нашем совете, — произнес он. — В тот или иной момент я буду обращаться к разным звеньям и разным инстанциям, просьба быть очень внимательными и пустить мою трансляцию в каждый конец империи и на все спутники, если это до сих пор не сделано.

— Это сделано, — тут же получил ответ один из генералов, удивившись тому, как быстро люди отреагировали на его призыв.

Рабыня Сус подняла заплаканные глаза в небо. Воздух был уже отравлен, не было слышно работы фильтров. Их последнее звено погибало. Она прижимала к коленям внуков, спешила увести их в дом, не позволяя им видеть своё понурое лицо. Паника и беспорядки на улицах поутихли. Люди словно смирились. Они были замурованы внутри прочного стеклянного пузыря, наполовину утопленного в твердь планеты, и теперь уже без воздуха. Бежать было некуда. Висела скорбная атмосфера обреченности. Сус не переставала задавать себе вопрос: зачем господь позволил ей прожить столько и увидеть это? В последнем звене люди не жили так долго, как удалось ей. Из одиннадцати детей и тридцати внуков многих уже не было в живых, они пропадали на воине и на стройке. Каждый уносил в иной мир кусочек ее сердца, и ей казалось, что от него уже ничего не осталось, но что-то все же еще билось внутри, билось ради тех, кто был жив. Три дочери все ещё были с ней, а оставшиеся сыновья все воевали. Сус молила бога о том, чтобы хотя бы один из ее рода уцелел.

По громкоговорителям подтвердили, что для их звена перекрыли кислород.

Сус положила на седую голову руки и зарыдала, вслед за ней стали рыдать и дочери, и внуки. Приподняв голову, она увидела картину бесконечного горя и отчаяния. Ее сердце сжалось так сильно, что она не выдержала и закричала!

— Нет, прекратите! Не бывать этому, мы не проведём наши последние часы в слезах. Встать, всем встать, — приказала она. И стала поднимать одного за одним.

— К столу, — командовала она.

Припасов съестного уже не было, подачу припасов прекратили уже неделю как. И все же в тайниках ее были припрятаны две последние лепешки. Сус разложила ломтики по тарелкам, разлила по чашам последнюю воду и попросила выслушать ее.

Внуки и дети Сус прошли через многие испытание, они были покорны и умели уважать.

Все смотрели на старейшую своего дома внимательно, и никто более не смел лить слез, так как она не велела.

— Я запрещаю вам бояться, — произнесла она, — нам выпала большая радость уйти в иной мир семьёй. Всем вместе умирать совсем не страшно! Наши души, соединившись, полетят на тот свет, и уже скоро мы встретим тех, кто ушёл раньше нас.

Сус прикрыла глаза и стала перечислять имена детей и внуков, которых уже не стало. Список этот был длинным. Многие ушли совсем недавно, строя звездолеты для верхних звеньев. Сус отчётливо и с выражением произносила каждое имя, проговаривая лучшее, что могла вспомнить о человеке. Кислорода уже почти не оставалось, и ей становилось трудно говорить, но она не замолкала. Уже приближаясь к концу, она произнесла имя Енка, своего одиннадцатого ребёнка, недоразвившегося мальчика, рождённого уже после смерти супруга. Ребенка, которого ей было жальче всех.

— Енк был особенный ребёнок, — тихо произнесла она. — Он был очень болезным, но никогда не плакал, настоящий маленький воин. Он не просил ласки, всегда оставался в тени, молчал, но, видит бог, я всегда любила его. Енка забрали очень рано, ещё мальчишкой. Мой самый талантливый ребёнок! Он был алмаз! Я всегда говорила ему это. День, когда пришло письмо с вестью о его гибели, был очень страшным для меня.

Сус еле сдержалась, чтобы не пустить слезу.

В дверь рабыни Сус неожиданно постучали. Никто не хотел вставь и открывать ее, но колотили так сильно, что одна из дочерей выбежала из-за стола и отперла.

— Экраны!! — закричала соседка, ворвавшись и сбив ее с ног.

Внучка Сус включила связь. Над столом возник полупрозрачный куб, на каждой грани которого транслировали странного, незнакомого человека, наполовину нагого, бледного, в крови, с сияющим клинком в руках. Он стоял на фоне императорских интерьеров и с неподвижным лицом что-то говорил.

— Звук! — закричала Сус.

Внуки увеличили громкость.

— Это Енк Сус Сано! Он убил императора, — произнесла соседка.

Рабыня Сус вскрикнула, прижала обе руки к груди и встала. С трудом, но она стала узнавать сына. Взрослый, худой и мужественный, он стоял перед ней. Его выдавали пронзительные, смелые глаза, как у зверька. Такой тяжёлый взгляд, исподлобья, мог принадлежать только Енку, словно он все время был настороже.

— Живой, — прошептала Сус.

— Еще какой живой, — комментировала соседка. — Он возобновил подачу кислорода во в наши звенья.

Сус очень громко зарыдала. Она трясла головой и не могла поверить в то, что видела.

Ее сын публично произносил клятву императора. И генералы присягнули ему. Это выглядело как чудо. Енк говорил о спасении для всех. Он держался спокойно, он знал, что делал. Одним только мудрым и уверенным взглядом он погасил сразу весь страх во всех звеньях. Прекратились всхлипы и стоны, из людских тел ушла дрожь, люди схватились за Енка как за соломинку. Это было похоже на магию, но, кроме высшего звена, его приняли сразу все.

Атла осталась с Ликой наедине. Она крепко сжимала ее руку, успокаивая так, словно забыла, что эта девочка не способна бояться. Молодая самка ската несла их к Краме. Оболочка капсулы, внутри которой они находились, была полностью соткана из живой материи, дышала, жила и покорно слушалась мыслей хозяина. Она то съеживалась, то щетинилась, временами выпуская сладковатый органический запах внутрь салона. В середине капсулы на полу было отверстие, служившее окном.

Атла смотрела вниз на проносящиеся под ногами звезды, держала Лику и думала о Марсии. Постепенно она чувствовала, как обрывается связь с ним. Она физически ощущала, как он удаляется от нее, мчась в свой город, и это причиняло ей боль. Где-то внутри неё появилась тревога о том, что он забудет ее.

Эта мысль пришла к ней неожиданно и доставила много боли. Она стала отгонять её от себя, точно назойливую осу, пытаясь раздавить ее в ладонях, но все попытки были бесполезны, мысль уже закралась в сознание и стала жалить. Ее воображение рисовало, как войдя в свои город спасителем и героем, он будет окружен безграничным вниманием. Безумную ревность испытала она в этот миг, закусив губу, но, посмотрев на свои ладони, которые еще хранили следы его тепла, она успокоилась и улыбнулась. Марсий очень ее любил.

Она обняла Лику и переключила свое внимание на маленькую рыжеволосую девочку, которую впору было считать своей дочерью.

— Ты особенная? — спросила Лика у Атлы, с любованием разглядывая девушку.