Кручинин спустился в трюм и начал подавать оттуда мешки, банки и прочее. Агнесс принимала и складывала рядом.

— Ты, значит, на Аронакса работаешь? — спросил он.

— На правительство Нового Рима, да.

— Ради денег или идейная?

— Во Флоте служить хочу. По-настоящему. Со званием, — ответила Агнесс. — Аронакс обещал устроить меня во Флот, если я приведу Ланского.

Василий оперся о край люка и хрипло рассмеялся:

— Идейная, значит. Ну-ну.

Он снова спустился в люк, потом снова поднялся, выставив на край две запыленные бутылки крепкого алкоголя. Потом еще две. И еще.

Мимо как раз проходил Ланский.

— Кручинин! — окликнул он.

Василий сделал невинные глаза:

— Да я ж чисто для ревизии!

Ланский строго посмотрел на него и пошел дальше.

— Вот из Флота твоего меня турнули, я и запил от безысходности! — обратился Кручинин к Агнесс, будто оправдываясь. Вот этого она не любила. Наслушалась в трущобах таких речей до тошноты.

— А не наоборот? Не за это дело из Флота турнули-то?

— Да нет! Шпана там была на моем дирижабле своевольная… Я эту шпану приструнить пытался. А они это дело не любят. Подобрались еще все… из богатеньких семей, офицерики. А когда из-за их разгильдяйства дирижабль застрял черт знает где без связи, на меня же и свалили. Раздражал я их сильно тем, что порядок навести пытался.

Агнесс понимающе кивнула. Она знала, что мир полон несправедливости. Хоть Кручинин и жаловался, и оправдывался, он хотя бы пытался исправить свою жизнь, а не валялся пьяный в подворотне в трущобах, жалуясь на несправедливость мира.

Примерно через час команда была готова отправиться в путь. У всех были рюкзаки. У Эрика Агнесс заметила еще и нечто, похожее на футляр для гитары. В этот момент она почувствовала на себе внимательный недобрый взгляд его темных глаз. Он ждал от нее удара и был готов ударить в ответ. Крови на его лице уже не было, рана на лбу, обработанная и заклеенная пластырем, теперь не казалась такой страшной. В самом деле, просто царапина. Агнесс поймала колючий взгляд Эрика и подняла брови. Мол, расслабься, я не идиотка, чтобы лезть против твоего капитана в таких условиях.

В этот момент Ланский начал говорить, и Агнесс с Эриком пришлось отвлечься от своих переглядок и посмотреть на капитана.

— Пройдем сколько сможем до заката, — сказал он. — Я понимаю, что после крушения тяжело, но от этого места нужно убраться. Поблизости здесь нормально приземлиться негде, это дает нам фору. Но если люди Аронакса решат проверить, насколько успешно мы убились, начнут именно с места крушения. Кстати, Агнесс, вы позволите? — Ланский подошел к охотнице и взглядом указал на браслет-коммуникатор на ее руке. — Не хочу, чтобы нас отследили по этой штуковине.

Агнесс пожала плечами, сняла браслет и протянула Ланскому. Тот снял с коммуникатора крышку, вынул оттуда крошечный истоковик и протянул его усатому механику Петру. Тот убрал истоковик в прозрачный контейнер, где хранилось еще несколько. Ланский зашвырнул безжизненный коммуникатор в сторону обломков «Прометея».

— Они будут думать, что я погибла… — сказала Агнесс.

— Есть, кому плакать?

Наверное, эти слова не так сильно задели бы Агнесс, если бы он сказал их менее серьезно. Охотники за головами часто подшучивали друг над другом, и порой довольно зло. Это было нормально и весело. Но то, как серьезно Ланский это сказал… Будто специально хотел сделать ей больно. Агнесс отошла в сторону, чтобы в пути быть подальше ото всех. Она всегда была одна, ни к кому не привязывалась, и никто не привязывался к ней. Единственный человек, который имел для нее значение, был дурацкой детской иллюзией, и на деле оказался пиратом, которого она должна убить. Да, ограничиться арестом тут явно не получится. И, да, Агнесс еще не оставила мысли закончить начатое. Она проделала слишком долгий путь, чтобы отступать сейчас. Только сначала надо разобраться, что происходит.

***

Чем дольше они шли, тем больше Агнесс отвлекалась от своих тяжелых мыслей на окружающую действительность. Они были в джунглях. Именно таких, какие Агнесс себе представляла, когда думала об экспедициях исследовательских дирижаблей. Деревья были огромны, высотой этажей в десять, не меньше. Иногда их кроны смыкались в единый свод, но листья все еще пропускали свет, и все это напоминало зеленые витражи. Под этими сводами летали птицы самых яркий, немыслимых цветов: красно-синие, желто-розовые… Они пели и кричали, наполняя все вокруг ощущением бурлящей жизни.

Краем глаза Агнесс заметила какое-то движение. Перевела взгляд и увидела, как лиана хищно потянулась к Ланскому. Рука Агнесс непроизвольно дернулась к револьверу, но капитан сам устранил угрозу: разрубил лиану мачете. Агнесс на всякий случай достала нож. Тут он будет наиболее эффективен. Оказалось, джунгли не только впечатляюще красивы, но и опасны. Конечно, она об этом знала и вовсе не забыла, залипнув на яркие цвета, каких в жизни никогда не видела!

По джунглям они шли примерно час. За это время на Агнесс несколько раз пытались напасть лианы, и она рубила их, как делал Ланский. Примерно на третьей лиане она почувствовала азарт. Иногда поглядывала на остальных. Они тоже неплохо справлялись. Кроме хрупкой Ромашки: ее прикрывал Эрик, отрубая мачете лианы и возле нее, и возле себя. Проблема была не в том, что у Ромашки не хватило бы сил. Она эти лианы по большей части не замечала. Все время была как будто мыслями где-то не здесь. Смотрела по сторонам, отвлекалась на цветы и ярких птиц. Агнесс вспомнила одну героиню из докатастрофической легенды, которая собирала цветы у реки, упала и тихо утонула, не осознав опасности.

Примерно через час пути они вышли на поляну, на которой росли ярко-фиолетовые бутоны размером с человеческую голову. Когда Агнесс проходила мимо одного из них, он раскрылся. Развернул лепестки в солнечно-желтую крапинку и потянулся к Агнесс. В нос ударил сладкий запах. Охотница вскинула было револьвер, но на ее руке повисла Кендре:

— Нет-нет-нет! — заговорила эта похожая на учительницу женщина, опуская револьвер Агнесс. — Они безвредны! Они просто думают, что ты бабочка!

Охотница приподняла бровь:

— Думают? Цветы?

— Да-а! Здесь много таких растений! Они мутировали из-за Катастрофы. Они пропитаны Энергией. Потому из них можно добывать невероятно эффективные эликсиры. Этим занимается Ромашка.

— Но это же магия… — магия была строго запрещена в Новом Риме и на территории большинства суверенных королевств. Ученые сошлись во мнении, что именно магия стала причиной Катастрофы, и никто не хотел ее повторения. Потому магию запретили.

— Технически нет. Ромашка не пропускает Энергию через себя. А значит, это относится к технологиям.

Вот такое простое деление. Пока Энергия является источником питания для механизмов — это технологии. Как только человек пропускает ее через себя, преобразуя силой собственной воли и мысли — это магия. Считалось, что именно несовершенство человеческого разума делает магию опасной.

Агнесс усмехнулась:

— Да даже если бы и была магия, вам-то что? Вы все равно вне закона.

— Не скажи! То, что мы вне закона, не означает, что мы не осознаем опасности, которую несет в себе сочетание Энергии и человеческого фактора. Никто не хочет повторения Катастрофы…

***

Конечно же Энтони лично присоединился к экспедиции Аронакса. Он не мог допустить, чтобы его брат пал жертвой конфликта Аронакса и Ланского. Эрик покинул Дивлэнд почти десять лет назад, и это была отвратительная история. Энтони сам изгнал его. Нет, это было правильным решением, это было необходимо для блага королевства. Все, что делал Энтони, было исключительно для блага Дивлэнда. Но теперь, когда прошли годы со дня смерти их отца, короля Эдварда, гнев народа и знати смягчился. Энтони рассчитывал вернуть брата во дворец, признав умалишенным. Добрый король Дивлэнда позаботится о непутевом младшем брате.

Они летели на дирижабле военного образца под названием «Юпитер». Путешествовал король Дивлэнда налегке, но с комфортом. Одежду в дороге носил походную: неброский, но изящный серый сюртук из плотной ткани с ненавязчивым узором, плотные черные штаны и высокие сапоги, способные защитить от сырости, если они угодят в какое-нибудь болото. С ним была верная трость с набалдашником в форме головы льва с глазами-истоковиками, и столь же верный слуга. Всего один.