Выслушав эту немного бессвязную речь, я молча протянул пластиковое удостоверение. Генерал удивленно забормотал, выхватывая из контекста отдельные фразы: "Полковник Савельев… личный представитель главкома… имеет право… все части и военнослужащие ВВКС обязаны…"

Вгляделся в цифровое фото, увеличив его до предела. Потом посмотрел на меня, словно впервые видел.

– Да не подделка это, – пришел ему на помощь Оладьин, – мне из Москвы накануне звонили, рассказывали об этом попрыгунчике, спрашивали, не наш ли. Я не подтвердил, думал другой.

– Хорошо, – все еще ошарашенный Свекольников, присел за стол, – о ком будет идти речь? Сразу подчеркну – Оладьина не дам, стану около него с пистолетом и пристрелю, если начнете отбирать.

– Тогда Сидорова и Коро… мичмана Возгальцева.

– Лучших забираешь. Ладно, им необходимо повышение, а то закисли на курсах. Но все, больше никого не получишь.

Я улыбнулся. Очень уж комичен был генерал.

– Надеюсь, товарищ генерал, кадровики быстро оформят перевод.

– Оформят, только нужно подтверждение штаба главкома.

– Я подтвержу.

Кадровик, знавший прибытии оч-чень важного офицера, примчался с файлами личных дел через двадцать минут. Мы даже не успели выпить по кружке чаю.

Раскрыли дела на компе, Свекольников поставил свою электронную подпись, а я – печать главкома.

Кадровик, увидев мои манипуляции, ахнул и словно стал меньше ростом. С такой печатью я мог совершить любые кадровые перестановки на курсах. Разумеется, начальника курсов и его зама мне не даст тронуть Захаров, а вот остальных…

К этому времени появились Сидоров и Возгальцев. Свекольников сообщил им о смене места службы. Сидоров возмутился. Мичман промолчал, но было видно, что он тоже хочет изложить свое мнение о паршивых начальниках.

Я в начале разговора отодвинулся в тень громоздкого старинного шкафа, но решил вставить свои пять копеек:

– Товарищ подполковник, в период войны нужно пренебрегать своими личными интересами.

Это я очень точно скопировал слова Сидорова, произнесенные нам в один из первых дней учебы. Но подполковник не обратил внимания на юмористический подтекст, раздраженный неприятной новостью. Тоже не узнал. У них тут массовая потеря памяти?

Я подошел к столу. Сидоров мазнул глазами лицо, отвернулся, глядя на Свекольникова. Потом вздрогнул, вернул взгляд обратно на меня.

– Савельев, чтобы курицы несли кубические яйца!

Я красуясь, вытянулся. Возгальцев, также ахнувший, даже ущипнул себя, пытаясь прийти в привычное состояние.

– Это я вас перевел на новое место службы, – пояснил я, – что вам не нравится? Будете служить у беркутов, в Москве. Мечта любого офицера. Подполковник Сидоров, вы назначаетесь заместителем начальника Учебного центра по летно-тактической работе, а вы, капитан Возгальцев, поскольку в свое время просили о теплом местечке, – заместителем начальника по строевой и физической работе.

Возгальцев дернул себя за реденькие волосы, показывая, как он себя проклинает за необдуманные слова.

Мой голос потяжелел:

– У вас есть какие-то возражения, товарищи офицеры?

– Никак нет!

Чувствовалось, что они произнесли эти слова автоматически, подчиняясь гипнозу властного голоса.

– Замечательно, – я повернулся к генералу, – надеюсь ограничений в отборе курсантов не будет.

– Да нет, – пожал плечами генерал, – правда, курсанты, как вы знаете, уже распределены. Хотя, что я говорю, с вашими-то полномочиями…

– Тогда, товарищи офицеры, – обратился я к своим новоявленным подчиненным, – начинайте просматривать личные дела курсантов.

Информация эта было сверхсекретная, но Свекольников оставался невозмутимым. Оладьин открыл рот, чтобы возразить, и беззвучно закрыл. Спорить со мной было бесполезно.

– Я сейчас слетаю в соседнюю часть сушек, возьму несколько машин с двойным управлением и договорюсь о снабжении горючим и боеприпасами. Транспортом обеспечите, товарищ генерал?

– Конечно, – ответил Свекольников, заинтересованный, как я смогу заставить поделиться известного на всю Сибирь своей скупостью подполковника Нелыпина.

Психология. Когда к командиру 125 отдельного полка ПВО явился полковник беркутов, весь в парадной мишуре и орденах, предъявил удостоверение, подписанное самим главкомом, и вежливо попросил в общем-то о сущей мелочи, подполковник не знал куда меня посадить, не глядя подписал требование и приказал помпотеху и интенданту срочно обеспечить машинами и комплектующими и перегнать все в точку Х.

Мы поговорили полчаса, выпили по кружечке кофе и расстались, довольные друг другом.

Сидоров и Возгальцев, опираясь не столько на личные дела, сколько на свои впечатления, к моменту моего возвращения отобрали восемнадцать человек.

Щедрость Нелыпина оказала большое впечатление на всех, в том числе на Свекольникова. Он что-то пробормотал и больше не возражал на мои действия.

Я приказал Сидорову и Возгальцеву устроить предварительную тренировку курсантов, а сам стал устраивать главный прогон, окончательно определяя, годен ли кандидат в беркуты. Первым посадил Шахова. Я его уже помнил по боевым полетам и заранее определил, что возьму с собой. Марат не подвел, четко выполнял мои команды и показал, что основа для выковывания классного пилота у него есть.

– Принят, – коротко резюмировал я.

Сели. Оладьин попросил меня подойти в штаб для выполнения бюрократических формальностей. Возвращаясь обратно, услышал обычный треп. Марат возбужденно говорил:

– Да я почувствовать ничего не успел, он как начнет командовать. Руки и ноги сами работали.

Я подошел и прочистил горло. Курсанты споро выстроились, замерев, только в глазах прятался смех – совсем недавно мы стояли в одном строю, а теперь им приходится тянуться перед беркутом в чине полковника. Мне же было не до эмоций.

– Курсант Лошкарев, в машину!

Димка споро двинулся к сушке, при этом, как мне показалось, перекрестился. Я не дал ему времени на раскачку.

– Подсоединить системы! Режим полета комбинированный! Включить антиракетную систему! Взлет. Курс 90, высота шесть! Скорость крейсерская! Скорость максимальная! Впереди три шершня, имитировать атаку! Куда сразу пушками, выпустить ракеты! Впереди карась, ваши действия?

Боксер, он и в Африке боксер. Сразу полез в атаку.

– Идиот, прости господи!

Я переключил управление на себя и на высокой скорости выполнил каскад фигур высшего пилотажа, помогая себе соплами реактивных установок. На практике проверено, даже локаторы бортовых компов карасей не выдерживали и снимали целеуказание. После этого оставалось только драпать.

Сели на аэродром. Оладьин, пришедший к месту испытания и впечатленный нашим полетом, только покачал головой. А я с интересом смотрел на своего испытуемого. Димка, весь сырой, кое-как выполз из машины и на заплетающихся ногах сделал несколько шагов. Потом не выдержал и осел на траву.

– Стыдитесь, вы же заканчиваете Новосибирские курсы, – смеясь, поддел я его и вызвал следующего.

За пару часов я прогнал через проверку всех восемнадцать. Троих пришлось списать. У двоих оказалась слабоватой реакция, а у третьего проявилось такое пограничное эмоциональное чувство как трусость. Я приказал Сидорову срочно подготовить документы, а сам отправился к Свекольникову – попрощаться и договориться о процедуре выпуска.

Через два часа, после обеда, все курсанты были подняты по тревоге и построены на плацу. Как и договорились, мы со Свекольниковым встали в ряд, а Оладьин, скомандовав курсантам команду смирно, отдал рапорт нам двоим, при чем меня, как представителя главкома, назвал первым.

После рапорта выступил генерал. Он был сух и лапидарен. За прошедшее время ораторские качества у него не улучшились и, понимая это, он был краток.

Я выступать не стал, не слышали, что ли, меня мужики. Вместо этого кивнул Оладьину. Тот скомандовал:

– Нижеследующие курсанты, – он перечислил фамилии пятнадцати, прошедших испытания и выходящих при назывании фамилии из строя, – на основании распоряжения представителя главкома приказом по Новосибирским учебным курсам объявляются досрочно закончившими цикл обучения и выпускаются с квалификацией "военный пилот" с получением звания сержант.