«— Назовите своё имя, звание и последнее место службы.

— Пётр Иванович Чёрных. Рядовой я, служил механиком-водителем на бэтэ-семь в пятьдесят первом стрелковом корпусе двадцать второй армии. Потом был переведён перед самой войной в отдельную ремроту на «летучке» в начале июня, когда нашу часть выдвинули к западной границе в район Себеж-Витебск, господин офицер.

— Как вы попали в плен?

— В июле мы попали в окружение под Невелем. Я со своим подразделением даже не сразу об этом узнал, так как мы были заняты ремонтом танков. Потом на нас вышли несколько бойцов из сто двенадцатой стрелковой, от которых мы и узнали о беде. Ну, мы посовещались и решили тоже отступать.

— Что вы сделали с техникой и инструментами роты?

— Я… мы… старшим у нас был старшина Краюч е нко, он приказал всё поджечь. Я не хотел, но не мог не выполнить приказ, господин офицер.

— Хорошо, я вас понял. Что было дальше?

— Мы решили идти на юг. На следующий день наткнулись на нем… то есть, ваших солдат. И я хочу искренне признать, что они поступили с нами очень благородно. Комиссары нас бы обязательно расстреляли, а солдаты Вермахта просто забрали винтовки, сделали из них костёр, а нас отпустили домой, взяв слово, что воевать против них мы больше не станем. Повторно нас пленили южнее Городка в Витебской области, и опять отпустили. Мы им сказали, что у нас жёны и родители в селе западнее, куда мы и идём. Нам поверили и отпустили. А когда дошли до Шумилово или Шумлино, как-то так, извините, я плохо запомнил название, то там нас задержали военные полицейские. После чего мы на две недели попали в лагерь для военнопленных. В конце августа меня, как ремонтника, взяли помогать вашим солдатам на ремонтной базе под Полоцком. Там я проработал до нападения.

— Теперь очень подробно расскажите, что случилось в тот день и ночь. Что слышали, видели, с кем общались.

— День обычный был. Мы чинили побитую технику, после полудня ещё привезли два грузовика с простреленными двигателями и скатами. То есть, там двигатели были сами-то целые, но пули побили всё вокруг них. В десять вечера мы закончили работать.

— Вы всегда в это время заканчивали работу?

— По-разному, господин офицер. Иногда и за полночь ложились, а когда и до заката заканчивали. Это зависело от многого, например, если заканчивался хороший бензин для генератора или что-то в нём выходило из строя, и нужно было привозить запчасти. Такое случалось, когда возрастала нагрузка во время электросварки. Но в тот день всё было нормально. Поужинали, уснули как обычно, а разбудил нас какой-то мужик лет под пятьдесят. Он выглядел типичным крестьянином, одет… нуу… обычно одет, так и в деревнях ходят, и в городах разные работяги. У него ваш автомат был и ещё пистолет за ремнём. Он начал рассказывать, что со своим отрядом побил ваших солдат и нас освободил. Потом предложил желающим присоединиться к ним, чтобы бить вашу армию. Мы, разумеется, все дружно отказались и даже попытались захватить его, но он убил двоих из нас.

— Он был хорошо подготовлен?

— Очень хорошо! Очень, господин офицер! Это он только убил двоих, а напали на него впятером. Так он кого откинул, кого ударил.

— Почему только пятеро решили напасть?

— Так в подвале не развернуться было. И он встал так специально, будто знал, что мы так поступим, и с самого начала был готов стрелять.

— Оружие у него было в руках?

— А? А-а, нет, он сначала кулаками бил, потом снял с плеча автомат и стал стрелять. Ещё очередь над головами дал. Мы бы его скрутили, не будь у него автомата. Он же из него, ну чиста, как из шланга мог поливать пулями. Ни за понюшку табака полегли бы там все.

— Он был похож на военного?

— Не могу сказать, господин офицер. Мужик крепкий, хотя не молодой, вот речь точно не командирская, обычная крестьянская и словечки такие же. Но драться он горазд, и удар держит. По нему несколько раз попали прямо по голове и в дыхалку, а ему как с гуся вода. Сам всех положил потом. Мне кажется, что не военный он или был им очень давно. Он же за оружие схватился в конце самом, а поначалу на кулачках махался.

— Кто-то согласился из вас пойти с ним?

— Нет, господин офицер, никто.

— Вы сказали, что спали, когда этот человек пришёл к вам.

— Да, так и есть, господин офицер.

— Звуков нападения не слышали? Выстрелы, гул моторов, крики, что-то другое?

— Ничего не было. Я с остальными проснулся от криков того мужика с автоматом.

— Хорошо. Что было после расправы и агитации?

— Он ушёл. Через час или два пришёл другой, помоложе, сказал, чтобы мы уходили, а не то ваши солдаты нас станут пытать и убьёт в отместку за убитых ремонтников. Точно время не могу указать. Часов-то ни у кого не было, а в том состоянии время было не определить точно.

— Как выглядел новый гость?

— Молодой, лет двадцать. Очень высокий, метра под два, широкоплечий. Одет был в плащ, как у ваших мотоциклетчиков. А ещё он был татарином или похожим на татарина. Но по-русски говорил чисто, как по писанному, никакого акцента.

— Если бы вы не видели его лица, а только слышали голос, то приняли бы за татарина?

— Нет, решил бы, что это русский. Какой-нибудь москвич, так как очень складно слова говорил, без всяких рязанских или вологодских словечек.

— Какое у него было оружие с собой?

— Видел только большой нож на ремне поверх плаща. Больше у него ничего не было.

— Он агитировал вас присоединяться к отряду?

— Нет. Просто спустился к нам в подвал, посмотрел внимательно, прям как в душу глянул, и сказал, чтобы разбегались после отъезда его группы и не попадались к вам в руки.

— Кого-то ещё из нападавших вы видели?

— Нет, только татарина и того мужичка с автоматом. Но зато я видел их собаку.

— Расскажите об этом поподробнее. Не упускайте ни единой детали, это очень важно!

— Подробно не рассмотрел, прощу прощения, господин офицер. Видел, что она огромная, как телок-бычок годовалый. А ещё у нее светились глаза сами собой.

— Уверены в последнем? Это мог быть блик от света фар.

— Я… нет, не уверен. Вроде бы света не было рядом, только луна светила и лампочка над воротами в цех. Просто, глаза у пса горели красным, не как у лис или зайцев, ну или там у кошек, когда на них фонарём посветишь. У них жёлтые глаза или зелёные и блестят, а эти прям, будто горели изнутри. Я их увидел от порога подвала и ноги отнялись от страха — такой ужас она наводила. Меня потом товарищи на руках в сторону отнесли, чтобы проход не загораживал. Сам-то я ещё полчаса ходить не мог.

— Далеко собака была от вас?

— Шагов пятнадцать точно. Проскользнула, словно тень чёрная, зыркнула и пропала. Другие её не видели, я потом спрашивал у них…».

Быстро прочитав копию допроса пленного, майор передал листы обер-лейтенанту. Дождавшись, когда он ознакомится, и спросил:

— Что думаете, господа?

— Теперь мы точно знаем, что русские используют специально обученных собак-убийц. Наличие страшных красных глаз, полагаю, не физиологическая особенность животных, а мера дополнительного устрашения со стороны русских диверсантов. Как в «Собаке Баскервилей», — произнёс Арне. — Скорее всего, это пятна светящейся краски на морде у пса. И судя по реакции русского, этот рисунок оказывает значительный деморализующий эффект.

— Полностью согласен, — кивнул Людвиг.

— К сожалению, никаких следов про спецшколу кинологов я не нашёл. Есть несколько обычных, которые подготавливали собак для пограничных застав и для сотрудников НКВД в прочих службах, вроде городской милиции.

— Уже два наших подразделения были уничтожены неизвестно кем и неизвестно как, — покачал головой майор с недовольной миной. — Диверсантами захвачены несколько сотен винтовок, пулемёты, тысячи патронов, а в последней акции ещё и бронетехнику взяли с собой. Причём никаких следов, куда они её увезли, нет!