— Я рос без матери, ясно? И не хотел бы такой судьбы племяннице. И, Хелен, — он отвёл взгляд и почесал подбородок. Потом вздохнул и все же посмотрел на меня. — Это все бред, что говорил раньше. Я не стану запихивать тебя в психушку или ещё как-то лишать возможности воспитывать дочь. Но будь благоразумна: теперь капиталы Хэйсов, большей частью, в твоих руках.

— Нет. Ты сделаешь так, чтобы все вокруг знали: у этой русской за душой ни монеты. Или что она умерла. Уехала в Америку или любое другое железное доказательство, что деньги остались в вашей семье. Думаю, Шону пора начать отрабатывать свои деньги.

— В самом деле хочешь отказаться от всего?

Все это стоило сказать только ради того, чтобы поглядеть на вытянувшееся лицо Кевина и выпавший из его рук смартфон. Но, пожалуй, стоит немного поберечь его нервы.

— Ты откроешь счет на нас с дочерью, тайный, туда отойдет треть от того, что нам оставил Дон. И домик Киарин тоже остается за мной. Еще хочу, чтобы после совершеннолетия моя дочь получила долю в вашей компании, если сама пожелает. Я не могу решать за нее такие вещи.

— И твой миллион, Хелен, не забывай. Мои консультанты подскажут, как распорядиться им правильно и иметь каждый месяц неплохой доход.

— Хорошо, — я кивнула и потянулась за поильником с трубочкой. Теперь мне постоянно хотелось пить, сильнее — только увидеть свою кроху. Ее приносили несколько раз в день, но все равно непозволительно мало. Доктор Уолш называл меня чокнутой мамашей и говорил, что нужно отдыхать и набираться сил, а для общения с дочкой впереди целая жизнь. Которая может быть и не такой долгой, если кто-то не образумится и не перестанет геройствовать там, где не нужно.

— Хорошо? А как же отречься от состояния ради О'Келли?

— Это наше дело.

Не хотела развивать эту тему. Только не с Кевином. Конечно, я сильно переживала о грядущем разговоре с Гарретом. Он спас нас с малышкой, но при этом роды — это не то, что стоит показывать мужчине, с которым планируешь отношения. Возможно, эти планы только в моей голове. Но как же не хотелось думать об этом. Именно этот мужчина нужен мне, необходим, как воздух.

— Ну да, ну да, — Кевин успел взять себя в руки и уже улыбался. — О'Келли приучился жить без мозга, что ему жизнь без самоуважения?

— Если бы он хотел себе пугливую девственницу, для которой гамбургер и стакан с колой — лучший комплимент — он бы не обратил на меня внимания. А любовь — это всегда жертвы и уступки.

И сейчас, когда после этого разговора прошло больше шести недель, О'Келли и не думал впадать в бездну самоуничижения и сомнений. Несколько раз он приезжал проведать нас с Дарой, каждый день звонил или писал, говорил о чем-то с Адамом и регулярно повторял, что мне нужно быть острожной. И ни разу, ни на единую секунду в его глазах не мелькнула нерешительности, отвращения или страха перед ответственностью сразу за двух ведьм или моими миллионами.

Единственное, что мне не нравилось, его постоянные напоминания об осторожности и том, что где-то рядом со мной расчётливый убийца, уже уничтоживший Ханну. Возможно, он же был виноват и в таинственном исчезновении доктора точно в день моих родов, просто взявшего машину и под предлогом покупки важных лекарств исчезнувшего из Грейстоуна, подброшенной кошке и прочем, но больше охраны и больше осторожности, чем сейчас, представить сложно. Мы с Дарой почти не выходили на улицу, не общались ни с кем из посторонних, и даже с давними обитателям особняка старались не пересекаться лишний раз. С дядей Колей, молчаливым Виталей или Шивон было спокойнее. Изредка к нам заходила Эмма, вежливо интересовалась делами и здоровьем, а после уходила. Наверное, ей тоже было скучно в стенах дома-музея, Десмонд, помощницей которого числилась девушка, вел весьма уединенный образ жизни и, кажется, был помешан на лошадях. Даже звал меня посетить скачки, временами так настойчиво, что становилось все сложнее отказывать.

После рождения девочки его будто выбросили из жизни семьи Хэйс. Все вокруг хлопотали, решали какие-то вопросы, договаривались, нянчили младенца и строили планы на будущее. Десмонда же просто не замечали. Даже Шивон, прислуга, то и дело попадалась ему на глаза с пушистым свертком из одеял на руках, в котором дремала крохотная Дара.

И имя. Дурацкое, неподходящее для наследницы Хэйсов, как и фамилия. Хелен уперлась и записала дочь как Дару Ксуйски, на фамилию, которую ни один приличный ирландец не сможет повторить. Малышке бы подошло что-то более звучное и поэтичное. Возможно, “Киарин”. Девочка так сильно походила на погибшую жену Десмонда, на самого Дона — тонкими чертами лица, громадными потусторонними глазами и пушком темных волос на макушке. Она должна носить фамилию Хэйсов, взрослеть в Грейстоуне и получить правильное образование, научиться обращаться с лошадьми. А не слушать деревенские колыбельные туповатого О'Келли, который так и крутился рядом. При каждом удобном и нет случае он оказывался в поместье, пробирался в комнату Хелен и возился там с Дарой, точно та была его дочерью, а не Дона. И русская всегда радовалась таким визитам, готовилась, прихорашивалась и расцветала.

На Десмонда же она не обращала внимания вовсе. Здоровалась при встрече, интересовалась делами и самочувствием, бросала пару фраз о погоде — и на этом все. Хелен ни разу не вышла за пределы установленных ею самой рамок и не попыталась сблизиться. И с поразительным упорством игнорировала все попытки флирта. Даже к Кевину, про длительные отношения с англичанкой или итальянкой которого не знали только камни в фундаменте Грейстоуна, она проявляла больше участия и чувств.

Эмма была единственной, кто с пониманием относился к проблемам Десмонда, подбадривал его и подталкивал к Хелен. Это же было бы правильно: ребенок и капиталы останутся в семье, под его присмотром и опекой. Поэтому Десмонд не сдавался, и однажды Хелен все же согласилась сходить с ним на скачки. Проветриться немного, как она сказала.

Адам в открытую выразил недовольство этой поездкой, но все же помог организовать: выделил водителя и охрану. Сама же Хелен выглядела беззаботной и такой же ровно приветливой, как и всегда. Очень элегантная в своем темном, обманчиво простом платье и шляпке с легкой вуалью. Так могла одеться Киарин, если бы дожила до этого дня и познакомилась с дизайнерскими нарядами от японского модельера, только-только начавшего набирать популярность в Европе.

Хелен с вежливым интересом слушала рассказы о лошадях и том, как проходят скачки, разглядывала собравшихся здесь дам в их причудливых головных уборах, выпила бокал коктейля, а после согласилась поставить немного на Сумрачного Ворона. Десмонд долго распинался, описывал прошлые победы жеребца, его рейтинг, то, что недавно Ворон болел и поэтому временно выбыл из числа фаворитов, но ходили слухи, что владельцы специально раздули шумиху и готовятся сорвать большой куш на тотализаторе через подставных лиц. Если подсуетиться, на этом можно неплохо заработать. Русская внимательно слушала, кивала, изучила статьи в интернете и снимки жеребца, а после подала десять евро для ставки.

Десять. Евро. Только десять. Одной купюрой. Тогда, когда можно было в несколько раз умножить состояние, просто взяв немного со счетов, Хелен вытащила из сумочки одну купюру, смеясь отдала ее букмекеру и помахала перед лицом Десмонда полученным талоном.

— Тысячу лет не играла в такие игры. Последний раз еще в студенчестве, когда мы с подругами договорились подарить друг другу по лотерейному билету на Новый год.

После она спокойно прошла на их места, сложила руки на коленях и с интересом следила за заездом, в котором ожидаемо выиграл Сумрачный Ворон, забрала свои семнадцать евро, поставила их на какую-то квелую кобылу из следующего заезда, внезапно сорвала куш и заработала ещё почти пятьдесят евро. После абсолютно счастливая направилась к ждущему водителю, мотивируя тем, что нужно кормить дочь.