Хьюни больше прославился своими сочинениями, чем актёрской игрой, но здесь он подхватил этюд как надо и стал импровизировать.

– Юная Финнет, понимаете, была дочерью мельника, чистой душой и телом. Её отец был человеком неверующим – история случилась в те времена, когда население Бренланда и Коннорда составляли большей частью язычники, не выделявшие Трёх братьев среди других богов, – Хьюни напустил на себя вид экзальтированного богомольца – на мгновение даже Бриони, подглядывающая в щель в борту повозки, неожиданно для себя поверила в его истовую набожность, – и отец её устыдился дочери, что ходит, проповедуя людям слово Троих, и позорит его за то, что отец живёт с бесстыжей девкой без положенного храмом брака, – Хьюни ухватил стражника за локоть и придвинулся так близко, что тот отшатнулся. – И тогда он со своей блудницею схватили Финнет, спящую, и бросили в мельничные жернова, но те не повернулись, видите, не причинили ей вреда. Тогда они ночью потащили её к колодцу и сбросили в него, чтобы девица утонула, но утром…

– Чего ты тут мелешь? – привратник выдернул руку.

– Я рассказываю вам о пророчице Финнет, – терпеливо пояснил сочинитель, – и о том, как деревенские женщины поутру пришли к колодцу набрать воды, а Финнет поднялась пред ними из глубины, сияя, будто богиня, и глаголела им истину о Трёх Братьях, Шестичастном пути и Учении о гуманном обращении с домашними животными…

– Хватит, мужик! – взвыл привратник, но когда казалось, что он уже готов отпустить их на все четыре стороны, фургончик под Бриони закачался и закряхтела открываемая дверца. Она плюхнулась на пол и натянула одеяло до самой шеи.

– А это ещё кто? – спросил второй стражник, ввалившись в повозку и нависая над девушкой.

Бриони застонала, но не открыла глаз.

– Почему эта девчонка здесь? – гаркнул он. – А ну, покажись!

Принцесса почувствовала, как грубая лапища схватила одеяло и потащила к себе, и руками прикрыла живот – и тряпичный узел, засунутый под старенькое ношеное платье.

– Пожалуйста, сир, пожалуйста! – заголосил Финн. – Это моя жена. Мы везём её к колодцу пророчицы молить о благополучном разрешении от бремени. Никто из других наших детей не выжил…

– Да, – ввернул Хьюни из-за его спины, – мой шурин очень страдал из-за этого. Что-то с его женой не в порядке, болезной бедняжкой, – мы думаем, это какая-то порча. В последний раз она разродилась каким-то ядовитым чёрным комком, воняющим тухлой рыбой…

Несмотря на страх, Бриони едва удержалась от смеха, когда стражник резво выскочил из фургончика.

Наконец городские ворота позади них скрылись из виду, и принцесса выбралась посидеть на облучке повозки, мирно трясущейся по Королевскому тракту вдоль реки Эстер, сверкающей переливами волн под утренним солнцем.

– «Гуманное обращение с домашними животными»? – фыркнула она. – И «тухлая рыба»?

Хьюни снисходительно глянул на девушку.

– Я знавал одну бабёнку в Большом Стелле, от которой вечно несло тухлятиной. И можешь мне поверить – у неё тоже находились свои поклонники.

– Не говоря уж о стае котов, которые таскались за ней повсюду, – хохотнул Финн. – Отлично сработано, принцесса. Вижу, вы не забыли наши уроки, – он прижал руки к тугому пузу. – «О, моё бедное дитятко! Ах, я несчастная!» Куда как убедительно!

Бриони не удержалась и захихикала. Впервые за долгое время ей выдался случай посмеяться.

– Жулики, вот вы кто!

– И всё-таки при этом актёры будут почестнее большинства благородных, – заметил Хьюни.

Улыбка Бриони погасла.

– Кроме Фейвала.

Хьюни тоже посерьёзнел:

– Да, кроме него.

К ночи они доехали до местечка Дорос Эко, укреплённого городка, приютившегося у подножия холмов над рекой. Вечер выдался холодный и ветреный. Бриони, укутавшись в плащ, наблюдала, как Эстир Мейквелл колдует над котелком – и вдруг поняла, что впервые за долгие месяцы чувствует себя… свободной. Нет, не абсолютно свободной, но тяжесть, давившая на сердце, груз людских подозрений и ожиданий, каждый день изнурявшие её в Бродхолле, исчезли. Она всё ещё была напугана – да что там, в ужасе – от того, что случилось с её жизнью и любимыми ею людьми, но здесь, под открытым небом, в окружении тех, кто не хотел от неё ничего такого, чего она с радостью не сделала бы, Бриони скорее верилось в лучшее.

– Давай я помогу, Эстир, – предложила она.

Женщина посмотрела на неё с нескрываемым подозрением.

– Это с чего бы вдруг, принцесса?

– Потому что хочу помочь. И потому что не хочу сидеть и смотреть, пока трудятся другие. Я всю жизнь только этим и занималась.

Сестра Педдера Мейквелла фыркнула:

– Неужто это так плохо? – и указала на пару морковок и усатую луковицу. – Ну, развлеките себя тогда. Второй нож вон там. Нарежьте их мне.

Бриони постелила на колени полотенце и принясь крошить овощи.

– Почему ты здесь, Эстир?

Женщина не смотрела на неё.

– Что за вопрос такой? Где же мне ещё быть?

– Я имею в виду: почему ты путешествуешь с театром? Ты миловидная женщина, и наверняка ведь были такие мужчины, которые… которые оказывали тебе знаки внимания. Неужели никто из них не попросил твоей руки?

Недоверчивый взгляд мгновенно вернулся.

– Если уж на то пошло – да, были, хоть это и не вашего ума дело… – женщина внезапно побледнела. – Простите, ваше высочество, я забылась…

– О, да пожалуйста, Эстир, можешь забываться сколько угодно. Мы ведь были… мы были почти друзьями. Можем ли мы стать ими снова?

Эстир Мейквелл хмыкнула.

– Легко сказать. По вашему желанию, моя леди, меня могли бы казнить. Одно ваше слово нужному человечку – и я уже томилась бы в башне, ожидая палача. Или меня высекли бы на городской площади, – она вновь озабоченно покачала головой. – То есть, я, конечно, не думаю, что вы бы так поступили. Вы добрая девушка… настоящая принцесса, если вы понимаете, о чём я…

Да уж, нормального разговора у них с Эстир никак не выходит. Бриони сдалась и сосредоточилась на резке овощей.

Шли дни, и принцесса уже начала вновь привыкать к ритму дорожной жизни. Она отдала актёрам все остававшиеся деньги, так что пока они могли нигде не выступать, но готовили декорации, реквизит и костюмы для пьес, которые Финн, Хьюни и Мейквелл собирались представить публике по возвращении в Королевства пределов. Ко всеобщему изумлению юный Пилни, однажды игравший на сцене мужа Бриони, втрескался в дочку трактирщика – не обманщика Бедояса, а хозяина «Морской лошади» – и остался в Тессисе, готовиться к свадьбе и помогать будущему тестю. И Бриони обнаружила, что в связи с этой утратой – и много менее умилительным дезертирством Фейвала Улийца, – на неё свалилась ответственность за большую часть ролей как женщин, так и юношей. Это было увлекательно и даже весело, но на сей раз она не могла избавиться от мысли, что всё это только на время, что теперь она гораздо больше принадлежит той своей настоящей жизни в реальном мире, к которой ей очень скоро предстоит вернуться, чем во время путешествия к Тессису.

Одним из очевидных доказательств этому служили новости, собираемые ими в попутных городках и от других странников. В то время, когда они двигались на юг, люди говорили о событиях в Королевствах пределов, делились слухами о войне с фаэри и смене власти в Южном пределе, и об осаде Иеросоля автарком. Слухи об автарке ходили и теперь, но стали страшнее и путанее. Одни пугали, что он сравнял Иеросоль с землёй и теперь идёт войной к северу, на Сиан. Другие полагали, что он, напротив, зачем-то отправился в Джеллон и напал на тамошний народ. А третьи уверяли, что автарк плывёт в Южный предел – новость показалась Бриони нелепой, но всё же очень её напугала. Что нужно этому чудовищу в её крохотной стране? Неужели это правда? Не спешит ли она навстречу положению дел много худшему, нежели даже опасалась? Конечно, были и другие слухи, заставлявшие её беспокоиться ничуть не меньше, а то и больше. Если Иеросоль и в самом деле пал, то где же её отец? Да и жив ли ещё Олин? Неудивительно, что участие в спектаклях уже не приносило принцессе такой же радости, как прежде.