– Терновый мост, – медленно повторила она.

– Но что это? – требовательно спросила Мероланна. – От одного взгляда на них мне становится худо. Что там такое?

– Они… с их помощью они нападут на замок, – ответила ей Утта, и только произнеся это вслух, сама вполне осознала, что догадка её верна. – Они переберутся по ветвям, как по осадным лестницам, через бухту и стены замка. Перелезут через них, как муравьи, и убьют всех. Не так ли?

– Да, – кивнул Кайин. Казалось, что происходящее его печалит. – Полагаю, она в самом деле убьёт всякого, кого встретит. Я никогда не видел её в такой ярости.

– Вы… – герцогиня судорожно вздохнула. На мгновение Утта испугалась, что пожилая дама вновь упадёт в обморок. – Вы… чудовище! Да как вы можете… так легко говорить об этом, будто… будто… – она развернулась и, пошатываясь, побрела в дом. Чуть спустя жрица Зории услышала, как женщина медленно спускается по лестнице.

– Я должна идти с ней, – поколебавшись, сказала Утта. – Неужели нет способа отговорить вашу повелительницу от этого ужасного штурма?

– Она не повелительница мне, и это ещё полбеды. Напротив, король – мой повелитель, и если Ясаммез что и ненавидит, так это предательство, а особенно – в семье.

– В семье?

– Разве я никогда не говорил вам? Леди Ясаммез – моя мать. Она родила меня много, много лет назад, и мы уже давно стали чужими друг для друга.

На его бесстрастном лице эмоций отразилось не больше, чем если б он поведал слушателям пустую, хоть и занятную историйку, но Утта не могла избавиться от ощущения, что за его словами скрывается нечто гораздо большее – просто обязано скрываться.

– Я отнюдь не единственный ребёнок, когда-либо рождённый ею, но почти уверен, что единственный из них, кто до сих пор жив.

– Но вы упоминали, что полагаете, будто однажды она казнит вас. Как может мать сделать подобное со своим ребёнком?

– Мой народ не таков, как ваш народ. Но даже среди нашего племени леди Ясаммез – случай необычный и исключительный. Любовь она питает не к своим отпрыскам, но к потомкам своей сестры. И хотя она носит в себе Огнецвет, Ясаммез – в отличие от всех прочих, владевших им, за всю нашу историю, – несёт его в одиночку.

Утта лишь озадаченно покачала головой.

– Я ничего не понимаю. Что за огнецветы?

– Огнецвет. Существует лишь один. Это дар нашего великого повелителя Горбуна Перворожденным, в знак любви, которую он питал к одной земной женщине – Сумму, матери моей матери. И это наследство, переданное детям, которых он породил с ней.

Кайин увидел выражение её лица и, прервав рассказ, пояснил:

– Конечно же, ваше племя знает Горбуна под другим именем – Купилас-целитель.

В других обстоятельствах Утта пропустила бы его слова мимо ушей, как бред сумасшедшего – мужчина говорил неестественно медленно и равнодушно, словно во сне, чем действительно походил на безумца, – но она уже лично повстречалась с ужасной Ясаммез; это, да ещё усаженные шипами порождения могущественной магии этой грозной женщины не давали жрице так просто отмахнуться от сказанного им.

– Вы говорите… что ваша мать, Ясаммез, была рождена от… бога?

– Это ваше слово, не моё, но – да. В те давние дни существа, каких вы зовёте богами, были могучими властителями, а ваш народ и мой служили им – а иногда и делили с ними ложе. И время от времени между этими великими и краткоживущими их слугами зарождались настоящая дружба и даже истинная любовь. И по любви или нет, а случалось, что такие союзы приносили свои плоды – тех, кого вы зовёте полубогами и полубогинями, героями и чудовищами.

– Но Купилас…?

– Какие чувства испытывал Горбун к Сумму, не дано знать никому, поскольку оба они нынче мертвы, но не думаю, что совру, если назову это любовью. И дети, которых они породили вместе, были не похожи на всех прочих – и они стали правителями моего племени. Все, кому Горбун был отцом, получили дар, называемый Огнецветом – пламя бессмертия, пылавшее и в самих богах. В Ясаммез и её сестре-близнеце Ясудре оно горело особенно жарко – и в Ясаммез пылает и посейчас, потому что она никому не передала его. На самом же деле, конечно, никто из троих перворожденных детей Сумму – моя мать, её сестра Ясудра и Аянн, их брат, – не дали своему дару истощиться. Ясаммез пронесла свой Огнецвет сквозь столетия одиночества и стала самой древней и, возможно, самой могучей среди нас. Ясудра и Аянн не оставили его для себя, как их сестра, но передали своим общим детям – королям и королевам моего народа. И так Огнецвет сохранялся в их крови безукоризненно чист…

– Подождите, Кайин. Вы говорите, что первые ваши король и королева были братом и сестрой?

– Да, как и весь королевский род, произошедший от этой единственной пары, Ясудры и Аянна, в каждом поколении оберегающий чистоту Огнецвета.

Утте понадобилось некоторое время, чтобы осмыслить сказанное, прежде чем она смогла задать новый вопрос.

– Так… у вас тоже есть этот Огнецвет?

Он беззлобно рассмеялся.

– Нет, нет. Моя мать, Ясаммез, ни единожды не умалила собственного дара, поделившись им, вот почему она прожила так долго. Никто из её детей не удостоился Огнецвета. Вместо этого она установила для себя обязанностью всю свою бессмертную жизнь опекать род сестры. А теперь одна из потомков Ясудры, наша королева Сакри, умирает. Чтобы отомстить, Ясаммез решила пойти войной на ваше племя и уничтожить его, но мой повелитель, король, заставил её заключить сделку, названную Стеклянным договором. Однако договор утратил силу, и это, как очевидно, вновь дало Ясаммез свободу развязать войну против ненавидимых ею людей.

– Ненавидимых? Но за что? Вы сказали «месть». Почему она так жаждет уничтожить нас?

– За что? – по лицу Кайина невозможно было ничего прочесть. – Потому что это вы, люди – а точнее, люди Южного предела, – убиваете нашу королеву.

Они уже вышли из туннеля, но Феррас Вансен так и не отпустил плечо Яшмы, хотя из-за этого капитану и приходилось идти неудобно согнувшись. Судя по раскатистому эху, они вышли к той пещере, которая звалась Большой бальной залой, но, разумеется, наверняка он этого знать не мог. Вансен чувствовал себя беспомощным, будто младенец или калека – как же фандерлинги умудрялись разглядеть хоть что-то в этой темнотище? И как вообще он мог надеяться сражаться наравне с ними, не говоря уж о том, чтобы вести их в бой, если он ни зги не видит там, где и фандерлинги, и их противники легко находят дорогу? С каким нетерпением он ждал момента, когда сможет открыть свой фонарь!

– Здесь дышится легче, – Молот Яшма почти коснулся уха капитана губами. – Но дальний конец заглушен – значит, где-то идёт верхний поперечник, но его отродясь тут не было. Ничего не понимаю.

Вансен тоже ничего не понимал, но, скорее, потому, что не был фандерлингом – начальник стражей мог с тем же успехом вещать на древнеулосийском.

– Заглушен? Верхний поперечник? Да что это значит-то?

– Тихо, – шикнул Яшма.

Вансен только и успел, что удивиться такому ответу – в следующий миг фандерлинг дёрнул его вперёд и вниз, так что капитан упал на колени – и тут же металл яростно тюкнул о камень позади них: что-то острое взрезало воздух и ударило в скалу в том месте, где они только что стояли.

– Что это? – прошипел Феррас, не смея говорить громко. – Что за..?

– Ловушка! – его снова дёрнули – теперь только вниз, поскольку Яшма упал на живот. Хватка у фандерлинга оказалась на удивление крепкой, даром что ростом он был с мальчишку. – Не задирай башку!