— Ничего вы не понимаете! — неожиданно рассердился Хронин. — Вы думаете, это — умозрительные выкладки, а я посвятил им более десяти лет и подтвердил экспериментально! Я видел альтернативные реальности различных временных срезов!

— Прошлого, или будущего? — уточнил Селезнев.

Хронин поморщился.

— Зависит от того, что вы под этим подразумеваете. Ведь здесь все упирается субъектно-объектные отношения. То, что вы считаете настоящим может стать в любой момент как прошлым, так и будущим, и наоборот, прошлое, или будущее — внезапно оказаться настоящим.

— Проще говоря, — улыбнулся Селезнев, — вы изобрели машину времени?

— Не говорите глупостей, — отмахнулся Хронин. — Никакой машины времени не существует!

— Но вы сейчас говорили…

— Просто потому, что времени, как такового — тоже, — перебил Хронин. — Оно существует лишь как система координат в нашем сознании. Поэтому, никаких машин для перемещения, в рамках этой системы, не требуется — нужно лишь изменить психологические установки.

— То есть, все дело — в голове! — резюмировал Селезнев, поднимаясь с кровати. — Ну, ладно. Спасибо вам, Эдуард Христофорович, за уделенное время! Нам пора, отдыхайте.

— Вы всё упрощаете, — угрюмо отозвался Хронин, — но наша субъективная реальность находится именно внутри нас. Измените установку — изменится реальность. И это происходит постоянно…

При этих словах Хронина Ярослав замер.

— Яр, ты идешь? — донесся до него голос Селезнева откуда-то издалека.

— Сейчас, — отозвался он, — ты иди, Сань, я догоню.

Селезнев глянул на него с недоумением, и, пожав плечами, вышел из палаты.

Оставшись с Хрониным, Ярослав поймал на себе его пристальный, необычно серьезный взгляд.

— Хотите что-то спросить? — тихо проговорил мужчина.

Ярослав помедлил. — Вы говорили, — начал он неуверенно, — про меняющуюся реальность?

Хронин кивнул.

— Реальность, такая, как мы её себе представляем, существует лишь в нашем воображении, — он понизил голос почти до шепота, — но порой эта реальность дает сбои. Это происходит, когда наше сознание на самом деле настроено на другую, альтернативную реальность, в которой события развиваются по-другому. Но мы не можем одновременно воспринимать обе реальности, и тогда возникает то, что врачи называют кризисом, расщеплением личности, или схизмой!

Он издал сдавленный смешок. — Схизма, она же — шиза, понимаете?

В памяти Ярослава неожиданно всплыли обрывки семинара — кажется, что-то такое на нем говорилось: название шизофрении произошло от двух греческих слов — «шизо» — расщепление, и «френос» — ум.

Хронин продолжал тихо смеяться. — Схизма! — проговорил он. — Они думают, что расщепление сознания — это болезнь, но они заблуждаются! Это лишь предпосылка к изменению реальности! Нужен лишь шаг, толчок — и тогда схизма станет хиазмой! Перекрест, понимаете?

Слово «хиазма» тоже вызвало у Ярослава какие-то ассоциации с анатомией, но он не мог вспомнить, что именно.

Хронин внимательно следил за ним. — Понимаете теперь? — повторил он.

Лицо сделалось очень серьезным, он почти вплотную приблизил его к Ярославу.

— Помогите мне! — внезапно выдохнул он. — Они следят за мной! Я знаю, они доберутся до меня, если вы не поможете мне!

Ярослав отшатнулся. — Кто — они? — спросил он хрипло.

— Они! — повторил Хронин, и оглянулся по сторонам. В глазах его появился возбужденный блеск. — Они следят за всеми, и за вами — тоже! Они хотят изменить реальность!

Ярослав вскочил на ноги, но Хронин, как будто этого не заметил. Он скорчился на кровати, хватаясь за горло и хрипя, выкрикивая отдельные несвязные фразы.

— Душат! Они меня душат! Не дайте им!

Чей-то смех заставил Ярослава вздрогнуть. Обернувшись, он увидел, как второй пациент, до сего времени никак не дававший знать о себе, сейчас сидел на кровати и, указывая на него пальцем, скалился, заливаясь истерическим, пронзительным смехом.

«Дурдом какой-то» — пронеслось в голове Ярослава. Вторая мысль была: «Так это он и есть!»

— Сестра! — крикнул он, распахивая дверь в коридор. — Кто-нибудь!

— Что случилось? — раздался голос сзади.

Алена!

Её глаза удивленно расширились, когда она узнала его, потом гневно сузились.

— Вы! — возмущенно воскликнула она. Потом перевела взгляд на бьющегося на кровати Хронина и, ахнув, бросилась к нему.

— Галоперидол, четыре кубика! — бросила она побежавшей медсестре. — И реланиум!

— Все хорошо, Эдуард Христофорович, все хорошо, — приговаривала она, придерживая его, пока сестра сноровистыми движениями вводила иглу в вену. — Успокойтесь, вы в больнице, вам ничто не угрожает…

Хронин и правда, присмирел, и теперь уже ничего не говорил, только дышал тяжело, постепенно расслабляясь.

Ярослав поймал его взгляд, но теперь он был пустым, словно тот не узнавал его. Секундой спустя веки его опустились, грудная клетка мерно поднималась и опускалась, Хронин спал.

— Что… вы… здесь… делаете?! — Алена задыхалась от гнева. — Кто вам позволил сюда приходить?!

— Вообще-то, нам этого пациента дали на клинический разбор! — огрызнулся Ярослав.

— Вы спровоцировали у него приступ! — яростно прошипела Алена.

— Может, хватит мне выкать?! — взорвался Ярослав. Абсурд происходящего, словно какая-то зараза распространявшийся вокруг него в этот день, уже достал его до печенок. — Если я чем-то обидел тебя, или что-то сделал не так — просто скажи, объясни по-человечески, в конце концов!

Краем глаза он заметил, что медсестра, открыв рот, наблюдает за ними, забыв про пациента.

Видимо, Алена тоже обратила на это внимание.

— Юля, — сказала она сестре, не сводя глаз с Ярослава, — кажется, этому студенту тоже потребуется доза галоперидола. Двойная. У нас ведь есть свободные койки?

— Полно! — с энтузиазмом отозвалась Юля. — Особенно, в женском отделении!

— Идите в аудиторию, молодой человек, — бросила Алена. — А с вашим преподавателем я еще поговорю.

Ярослав посмотрел на её раздувшиеся ноздри, потом на глядевшую с неподдельным интересом медсестру, снова на Алёну, и, кипя от злости, развернулся и зашагал прочь из палаты.

К тому времени, когда он вернулся в учебный класс, половина одногруппников вместе с доцентом еще отсутствовала.

Чувствуя необходимость привести мысли и чувства в порядок, он спустился на первый этаж и вышел на крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом, где наткнулся на Селезнева, безмятежно дымящего сигаретой.

— Ну как, пообщался вдоволь? — усмехнулся он при виде Ярослава. — Обрел родственную душу?

— Дай-ка и мне, Сань, — вместо ответа попросил Ярослав.

Тот удивленно хмыкнул, протягивая пачку. — Случилось чего? Ты что-то сам на себя непохож сегодня.

— Случилось… — Ярослав глубоко затянулся и закашлялся от непривычно крепкого дыма. — Видимо, действительно, непохож, если собственная девушка делает вид, что не знает тебя.

Выслушав его сбивчивый и эмоциональный рассказ, Селезнев протянул: — Да, дела.

— Думаешь, со мной что-то не так? — задал Ярослав мучивший его вопрос. — Может, у меня уже действительно крыша едет?

Саня махнул рукой. — Да брось! Обычное переутомление после смены. Со мной похожее бывало — как-то после восьми часов в операционной по пульту телевизионному разговаривать пытался. Долго довольно, причем, пока коллеги ржать не начали.

— Тогда что происходит? Почему она так себя ведет?

Селезнев выпустил струю дыма из ноздрей. — Женщины! — философски сказал он. — Кто их разберет? Может, ты новую стрижку не оценил, или, там, про годовщину отношений забыл. Моя как-то неделю дулась, когда я молоко обезжиренное по ошибке купил. Решила, типа, намек был, что она толстая. И ведь не объясняла ничего!

Ярослав невольно улыбнулся, испытывая некоторое облегчение. Конечно, Селезнев прав — Алена явно на что-то разозлилась, и, видимо, сильно. Понять бы еще на что.

— А может, ей не хочется ваши отношения светить на кафедре, — продолжал рассуждать Селезнев. — Такое тоже бывает.