— Совсем не припоминаешь? — засмеялся Ярослав. — Ладно, хватит, признаю, здорово у тебя получается. Я на какой-то момент почти поверил!

И он потянулся к ней, чтобы приобнять.

От звона размашистой пощечины у него зазвенело в ушах.

Алена отступила на шаг и смерила его негодующим взглядом. — Вы вообще кто? — возмущенно спросила она. — Студент? Или лежите у нас?

— Что тут происходит? — раздался голос доцента.

— Да вот, какой-то молодой человек, — Алена кивнула в сторону Ярослава, — приглашает меня выпить с ним кофе.

— Ах вот как? Видимо, очень настойчиво приглашает? — усмехнулся доцент, глянув на Ярослава поверх очков. — Вы чей студент, юноша, какая группа?

— Сорок вторая, — буркнул Ярослав, чувствуя, как кровь густой волной приливает к лицу.

— Сорок вторая? Отлично. Пройдете, пожалуйста, в аудиторию, семинар скоро начнется.

Ярослав посмотрел на Алену, но та, отвернулась, сделав вид, что больше не замечает его. Провожаемый насмешливым взглядом доцента, он направился в сторону аудитории.

В висках стучала кровь, Ярослав ничего не понимал. С чего вдруг Алене понадобилось разыгрывать этот дурацкий фарс?! Выставлять его на посмешище перед всей кафедрой… Какая муха ее укусила? Он прокручивал в памяти их последнюю встречу — все было как обычно, ничего не предвещало. И ведь сама же сказала ему про этот чертов кофе!

Вяло приветствовав одногруппников, он плюхнулся за стол.

Его сосед Селезнев, здоровенный блондин, удивленно покосился на него.

— Случилось чего?

— Да так, — Ярославу не хотелось говорить.

— Со смены, — понимающе кивнул Саня.

— Доброе утро, коллеги!

В аудиторию зашел доцент. Тот самый! Ярослав почувствовал, что готов провалиться сквозь землю. Только его не хватало.

Большая часть семинара прошла как в тумане. Доцент что-то говорил и говорил, про различные формы шизофрении, клинические проявления, манифестацию, патогномоничную симптоматику и прочая, но мысли Ярослава упорно возвращались к Алене и ее странному поведению. Он решительно не находил ему объяснений, и от этого внутри закипала злость.

Толчок локтем в бок вывел его из размышлений.

— Кемаришь? — участливо осведомился Селезнев. — Пошли, нам пациента дали.

В руках он держал листок с фамилией и номером палаты.

Ярослав потряс головой. Аудитория опустела.

Теоретическая часть занятия подошла к концу, настало время самостоятельной работы в парах — встретиться с пациентом, пообщаться, собрать анамнез, поставить предварительный диагноз.

— Совсем поспать не дали ночью? — спросил Селезнев, пока они продвигались по коридору в поисках нужной палаты.

— Пару часов подремал, — отозвался Ярослав, и, желая перевести разговор на другую тему, спросил: — А что с нашей Марьей? — имея в виду старшую преподавательницу, проводившую у них семинары.

— С какой Марьей? — удивился Селезнев.

— Ну, с нашей, — Ярослав нахмурился — фамилия, как назло, вылетела у него из головы. — Этот доцент долго ее замещать будет?

— Ты даешь! — хохотнул Селезнев. — Лебединский у нас с начала семестра цикл ведет, ты что, на всех семинарах спишь, что ли?

— Как с начала цикла? — Ярослав остановился.

Селезнев покачал головой. — Отдыхать надо после смен, Ярик! — наставительно сказал он, добродушно обнимая его за плечи. — А то тебя отсюда могут не выпустить. Давай, идем!

Палата, рассчитанная на восемь человек, сейчас была почти пуста. На дальней койке, лицом к стене, лежал человек, по-видимому, спавший. Еще один сидел на кровати у окна, с блокнотом и ручкой в руках. При их появлении он поднял голову, и уставился на них, подслеповато щурясь.

— Хронин? — с порога спросил Селезнев, и человек торопливо закивал.

— Это я.

Он выглядел лет на пятьдесят, с взлохмаченными, тронутыми сединой волосами, высоким лбом и глубоко посаженными синими глазами, казавшимися выпуклыми за толстыми стеклами очков.

— Здравствуйте. Мы — студенты, хотели бы с вами побеседовать, не возражаете? — Селезнев широко улыбнулся.

У Сани вообще был талант общения с людьми — он каким-то образом располагал к себе буквально с первых же секунд общения.

Вот и сейчас Хронин, растерянно заморгав, расплылся в ответной улыбке, и, зачем-то сняв очки, начал суетливо протирать линзы. — Конечно, конечно, — пробормотал он. — Я с удовольствием, если вам интересно…

— Расскажете о себе? — предложил Селезнев, опускаясь на койку напротив, заскрипевшую под его весом.

— Ну… — пациент пожал плечами, — Хронин Эдуард Христофорович, пятьдесят девятого года рождения, по специальности — инженер волоконно-оптических систем. Окончил МГТУ Баумана…

Он умолк, хмуря брови.

— Как оказались здесь? — подсказал Селезнев.

— А, это старая история, — мужчина вздохнул. — Все началось примерно лет восемь назад, когда я занимался исследованием свойств лазера в рамках одного любопытного проекта. Мне приходилось параллельно читать большое количество литературы, и случайно попалась статья одного голландского физика, о теории пространства и времени, которая меня очень зацепила. Я внимательно изучил ее, а потом решил попробовать применить к ней разработанную мною ранее математическую модель для решения некоторых задач в области оптики… Результат оказался крайне любопытным и многообещающим, так что я сосредоточил все свои силы на дальнейшем изучении теории, работать над которой продолжаю по сей день…

Он обвел глазами окружающие их стены и улыбнулся: — В некотором смысле, это — моя лаборатория.

Селезнев едва заметно хмыкнул, покосившись на зарешеченное окно.

— Здесь хорошие условия, — словно оправдываясь, пояснил Хронин. — Есть возможность работать в спокойной обстановке и можно еще трудиться во дворе на свежем воздухе — это очень помогает структурировать мысль.

— А ваша семья? — спросил Ярослав. — У вас есть жена, дети?

По лицу Хронина пробежала тень. — Дети — взрослые, — вздохнул он, — а супруга ненавидит мою работу, точнее — тот проект, над которым я сейчас работаю. Она думает, я свихнулся на нём.

По его лицу промелькнула грустная улыбка.

— Считаете, она неправа? — мягко спросил Селезнев.

— Как вам сказать… — Хронин помедлил. — Все дело в том, что считать нормальностью. Вам, должно быть, известно, что существует грань, за которой свойства изучаемого объекта определяются исключительно восприятием наблюдателя? В то же время, сам наблюдатель меняется в зависимости от свойств объекта наблюдения. Принцип взаимоизменяемости субъекта и объекта. То есть, на каком-то этапе, реальность становится относительной…

Он снова принялся протирать очки.

— Понимаете, — тихо проговорил он, — мои исследования… они… выходят за рамки обычных представлений об организации времени и пространства. И некоторые опыты, хм… выглядят странно в глазах окружающих.

— Например? — заинтересованно спросил Селезнев.

— Это сложно объяснить… — Хронин покачал головой. — Дело в том, что время… оно нелинейно. Мы привыкли представлять его как своего рода континуум, но это не так, совсем не так. Время — это куб! Да-да! Трехмерный куб… Нам кажется, что это прямая линия, но, на самом деле всё иначе — мы существуем одновременно во всех измерениях — прошлом, настоящем и будущем! Можно даже сказать, что настоящее — это параллельная альтернатива прошлому, а будущее — настоящему. И любое наше действие вызывает резонанс во всех измерениях сразу!

Он поглядел на затуманившиеся лица ребят и покачал головой.

— Вот, смотрите, — он начал лихорадочно набрасывать что-то на листке блокнота.

— Это — куб. Наше сознание находится в его центре, как бы вписанная окружность… — карандаш порхал по бумаге, — и точки соприкосновения окружности с гранями куба и есть проявления хроноидентификации. Но центр сознания при этом остается в том же месте, то есть — время относительно! Это-то вы понимаете? — с надеждой спросил он, поднимая на них глаза.

— Понимаем, — утешил его Селезнев.