— Давид Аркадьевич? — позвал Евстафьев.

Но Коган, казалось, не слышал его.

— Настасья! — выдохнул он.

Услышав это имя, девушка вскинула голову и уставилась на Когана широко распахнутыми глазами.

— Инокиня Евфросинья, — испуганно пролепетала она. — Но… откуда вам мое мирское имя ведомо?

— И то правда! — Пелагия подозрительно глянула на Когана. — Откуда тебе, лекарю чужеземному это известно? Али встречались раньше?

— Н-нет, — после паузы тихо ответил Коган. — Не встречались… Обознался я.

— Ну, а коли обознался, Яган, или как тебя там кличут, то хватит рабу Божию смущать и пора за дело браться, — отрезала Пелагия.

— Да, конечно… — Коган, моргнув, отвернулся, поставил на столик чашку со взваром и подошел к кровати.

Пелагия настороженно рассматривала венозный катетер в руке царя, пластиковые бутылки с растворами и шприцы.

Пожав плечами, коснулась рукой лба царя, что-то пробормотав про себя.

Годунов застонал и открыл глаза. Взгляд его плавал, левая щека обвисла и слегка трепыхалась на выдохе.

Монахиня покачала головой. — Ох, государь, угораздило же тебя, помилуй Господи…

— Мы вводим ему необходимые лекарства через вену, жилу то есть, — пояснил Коган, указывая на катетер. — Сейчас ему нужен уход, поить и кормить его можно с ложки, маленькими порциями, чтобы не поперхнулся…

— Знаю, лекарь, — кивнула Пелагия. — Случалось мне и таких выхаживать… А это что за диковина? — спросила она, указывая на пульсоксиметр.

Коган пустился в пространные объяснения, которые прервало появление царственной семьи в сопровождении Симеона Годунова и Ирины.

— Вставай, соня!

Ярослав проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечи.

Голова была тяжелая, словно и не ложился вовсе. Кажется, ему опять что-то снилось, но в памяти остались только смутные неясные воспоминания о каком-то пожаре.

Над ним склонилось любопытное круглое лицо Глафиры.

— Что случилось? — пробормотал Ярослав.

— Князь тебя ждёт, давай поторапливайся!

Князь? Какой еще князь? Наскоро ополоснувшись, он заметался по комнате в поисках одежды и обнаружил её выстиранной, и даже отутюженной, на лавке рядом с кроватью.

В зале, где накануне они беседовали с Годуновым, за столом расположился давешний знакомый, встречавший его у ворот.

— А, волхв! — приветствовал он его, усмехаясь. — Любишь ты, погляжу, бока греть в постели! Садись, ешь, нам надобно быть во дворце вскорости.

Завтрак состоял из молока, хлеба, рассыпчатого творога со сметаной и мёда.

— Выглядишь лучше, — заметил князь, разглядывая Ярослава, пока он торопливо поглощал еду. — Вот только одежка у тебя какая-то скоморошья…

— А где Симеон Никитич? — решился спросить Ярослав.

— На службе государевой, где ж ещё, — удивился князь. — Ему столько спать недосуг! Велел тебя в третьем часу во дворец доставить, так что пора бы нам уж отправляться.

По пути во дворец Ярослав пытался привести в порядок мысли. Кажется, в лице Симеона, он приобрел временного союзника. Однако, не стоило, пожалуй, обольщаться, рассчитывая на помощь главы Тайного приказа в поисках креста и, тем более, возвращении в своё время. Очевидно, интерес Годунова был связан, в первую очередь с возможностью усиления его собственных позиций и получении преимущества над политическими противниками. Нет, крест придется искать самому, хотя более всего эти поиски походили на попытку найти иголку в стоге сена. Единственной зацепкой была фамилия Беззубцева, но обладатель её сейчас находился в тюрьме, и, судя по информации, почерпнутой из рукописи, жить ему оставалось недолго.

Конечно, можно попытаться договориться с Годуновым об освобождении узника, но тот наверняка заподозрит неладное и начнет расспрашивать — а правда ему вряд ли понравится.

Между тем Ярослав все больше укреплялся в уверенности, что не может допустить казни Беззубцева — в конце концов, он попал в тюрьму из-за него, а значит, его смерть — следствие появления Ярослава в прошлом, которое изменило будущее, то есть, его, Ярослава, настоящее…

Перед входом во дворец они подверглись обыску — князю пришлось оставить саблю и предъявить пропуск на Ярослава, подписанный, по-видимому, Годуновым.

Следуя за князем по коридорам каменных палат, Ярослав восхищенно крутил головой. Он не подозревал, насколько огромным и запутанным был царский дворец в семнадцатом веке. Застывшими истуканами высились стражники, слуги скользили безмолвными тенями. Толстые ковры на полах приглушали шаги, а огромные ростовые иконы на стенах и росписи на потолках придавали дворцу сходство с каким-то экзотическим храмом в восточном стиле.

За очередным поворотом они едва не наткнулись на двоих бояр, стоявших у окна.

Ярослав узнал того, что постарше — Шуйский!

Боярин, очевидно, тоже узнал его — в глазах промелькнуло изумление, смешанное с тревогой, но тут же исчезло, и Шуйский расплылся в улыбке.

— Андрей Андреич, княже! — воскликнул он, переводя взгляд на спутника Ярослава. — Позволь поздравить от души!

— Благодарствую, Василий Иваныч, — сдержано отвечал князь.

Второй боярин при этих словах повернулся к ним и Ярослав узнал и его — это был тот самый человек, который увез Ирину в Москву.

В отличие от Шуйского, он не обратил на Ярослава никакого внимания, но уставился на князя с плохо скрываемой ненавистью во взгляде.

— Телятевский, — процедил он сквозь зубы.

— Басманов, — слегка поклонился князь.

Шуйский как бы невзначай осторожно тронул Басманова за рукав. Тот резко дернул рукой.

— Главный воевода, значит, — катая желваками произнес он.

— Выходит, так, — пожал плечами Телятевский.

— Ну, стало быть, повоюем, — зловеще выдохнул Басманов, продолжая сверлить его взглядом.

— Отчего ж не повоевать, — усмехнулся Телятевский. — Ты, вижу, в бой так и рвешься.

Басманов вспыхнул и подался было вперед, но Шуйский буквально повис у него на руке.

— Доброго дня тебе, князь, — пропел он, растягивая губы в улыбке, — и доброго здравия государю Борису!

С этими словами он отступил, увлекая за собой злобно сверкавшего глазами Басманова.

— Чего это с ним? — спросил у князя Ярослав, когда они отошли подальше.

Телятевский ухмыльнулся. — Петр Федорович никак не может примириться с тем, что теперь ему мне кланяться придется, хотя отец его при Иоанне Васильевиче покойном выше моего деда был…

— Вон оно что, — пробормотал Ярослав.

Они остановились у высоких дверей, возле которой замер караул из четверых стрельцов.

— Обождем здесь, — сказал Телятевский. — Ребята сейчас доложат.

Ждать пришлось недолго — не прошло и минуты, как дверь отворилась и на пороге появился Симеон Годунов, поманивший их к себе.

— Ярослав! — воскликнула Ирина, когда они вошли в комнату.

Она сидела на постели рядом с лежащим стариком. Рядом замерли две монахини, за ними возвышался Коган. Евстафьев, корпевший в углу над дефибриллятором, при появлении Ярослава поднял голову и расплылся в улыбке.

— Вот, царевна, тот самый Ярослав, егоже ты разыскать велела, — торжественно объявил Симеон. — Обещал я тебе, что из-под земли достану, коли нужда будет — так оно и вышло!

— Спасибо, Симеон Никитич, — Ирина прижала руки к груди. — Вы мой герой!

Она с любопытством взглянула на спутника Ярослава, отвесившего ей почтительный поклон.

— Князь Телятевский? Поздравляю с назначением главнокомандующим, или как это у вас там называется?

— Благодарю, царевна, — промолвил Телятевский, склоняя голову. — Многая лета и доброго здравия батюшке вашему и государю Борису!

— Пользуясь оказанной мне честью, — продолжил он, — хочу замолвить слово за дальнего родича моего и преданного слугу вашего. Коль уж мне, волею Божией и велением царским предстоит покинуть Москву и оставить пост свой, позволь, царевна, предложить вместо меня преданного слугу государева, Прокопия Ляпунова.