~~

Тайсон выскользнул из двери и прошел вниз по коротенькому коридору. Тони Скорелло стоял у входа в родильную палату. Тайсон увидел, что в нее бросили белую фосфорную гранату. Если ее бросил Скорелло, подумал Тайсон, то теперь он выглядел так, словно хотел вернуть ее назад.

Но не только вернуть, но и дотянуться до нее не представлялось возможным. При воспламенении белый фосфор обладает особенными свойствами: приклеивается как напалм и горит ярко-белым пламенем, потому что при взаимодействии с воздухом происходит реакция окисления. При этом потушить его невозможно. Вилли Питер, так его называют, поскольку солдаты всему дают какие-нибудь вымышленные имена, разлился по беленым стенам палаты, набитой до отказа людьми, и Тайсон заметил, как загорелось у дальней стены огромное распятие.

Тони Скорелло повернулся к нему, на грязном лице виднелись подтеки от слез, его рот судорожно дергался, до Тайсона доносились нечленораздельные звуки. Автомат Скорелло валялся у его ног, и он непроизвольно хлопал в ладоши, как восхищенный ребенок.

Тайсон оттолкнул Скорелло в сторону и шагнул в дверной проем палаты. Почти десять кроватей занялись от огня, чадили москитные сетки, развешенные в углах, словно гигантская паутина. Большинство детских кроваток были свалены в кучи. Голая женщина стояла, шатаясь, в проходе между кроватями. Горела самая ближняя от Тайсона кровать, и сквозь огонь и дым он увидел очертания женщины, лежавшей так спокойно, словно это была индианка, решившаяся на самосожжение.

Тайсон обратил внимание, что ставни открыты и дождь попадает внутрь. Где-то в почти уничтоженном госпитале генератор все еще вырабатывал электроэнергию, потому что три лопастных вентилятора крутились на бешеной скорости и горели настольные лампы на столах дежурных медсестер.

Тони Скорелло неожиданно вбежал в горящую палату, Тайсон последовал за ним. Невыносимое зловоние валило с ног; плоть, волосы, пепел, сам фосфор и обуглившиеся кости изъеденных фосфором тел.

Тайсон нашел Скорелло сидящим на полу, с закрытым руками лицом. Рыдания сотрясали его тело.

– Матерь Божья. Матерь Божья. Я не делал этого. Не делал.

Тайсон оставил его и вернулся к двери, на которой висела табличка на французском: «Инфекционное отделение». Он вошел, захлопнув за собой дверь.

Сестра Тереза, облаченная в белую льняную рясу, сидела на краю единственной кровати, ее руки покоились на коленях. Тайсон подумал, что столь сосредоточенный вид граничит с помешательством. Его раздражало, что она не выполнила его инструкцию и не спряталась под кровать. Он сказал по-французски:

– Стреляют. – Потом вспомнил вьетнамскую фразу: – Здесь опасно.

Она кивнула в знак согласия, но осталась сидеть.

Тайсон лихорадочно подбирал французские слова, пытаясь выяснить, где находится выход на крышу.

Она сказала по-английски:

– Я не хочу бежать.

– Черт! – Тайсон схватил ее за руку и поднял с кровати. Несколько секунд они не мигая смотрели друг на друга, ее глаза наполнились слезами.

Заглушая готовые вот-вот вырваться наружу рыдания, она спросила:

– Почему они это делают?

У Тайсона на языке вертелось множество объяснений, но он ничего не ответил.

Сестра Тереза положила голову ему на плечо и заплакала, заголосила, как ребенок.

Тайсон быстро посмотрел наверх и увидел, что лопасти вентилятора замедляют свой бег. Сквозь подошву армейских ботинок, он чувствовал теплоту горящей внизу палаты. Толстые стены комнаты не защищали от грохота стрельбы, и воздух пропитался едким запахом горящих тел. На улице все еще лил дождь, и вдруг огненный язык молнии взметнулся и лизнул рябое небо. От неожиданности Бенджамин сильно стиснул все еще рыдающую в его объятиях сестру Терезу. Никогда раньше он не испытывал в душе такое горестное волнение.

– Боже мой! – прошептал он. – Боже мой, а мне казалось, что я знал их. – В сумерках подсознания словно кто-то произнес: «Ты знал их. Ты всегда знал. Ты знал, что они сделают это однажды».

~~

–Нет!!! – Тайсон бросил спичку, тупо уставясь на черное пятно ожога. Пальцы ломило от боли.

– Что? – Марси склонилась над его обожженной рукой. – Дать выпить?

– Нет, спасибо.

Подняв голову, она пытливо всматривалась в его лицо.

– Сдается мне, что несколько капель тебе принять просто необходимо.

– Если тебя испугал мой вид, то это еще ни о чем не говорит. Я всегда так выгляжу. – Он отвернулся и подался всем телом ближе к камину, выдерживая паузу. – Позднее в ту ночь, в бункере, он пришел в себя.

– Кто?

– Тони Скорелло. Ну не совсем. Мы все за последние несколько недель были выбиты из колеи и вели себя, и действовали ненормально, но Скорелло даже приготовил в столовой по чашке кофе. Его руки были об мотаны бинтами. Я подумал, что он обжегся. Потом он играл з карты. Я наблюдал за ним при свете огарка.

Марси недоуменно смотрела на мужа. Он замолчал, глядя на весело плясавшие язычки пламени в камине, потом добавил словно в пустоту:

– Ты знаешь, только теперь я осознал некоторые вещи. Я мог бы увидеть его снова. Я бы их всех мог увидеть.

Она встала перед ним на колени и взяла его руку.

– Бен... пожалуйста, – забеспокоилась Марси, – пожалуйста, не погружайся в это.

~~

Утром следующего дня Бен Тайсон сидел за круглым столом в глубине террасы и потягивал маленькими глотками дымящийся кофе. Стол за ночь отсырел, но он даже не позаботился закатать повлажневшие рукава.

Прохладный утренний воздух бодрил его, и он заметил, как от его дыхания шел пар. Тайсон посмотрел вдаль на бухту, где над водой пенился легкий туман. Над мостом Норт-Хевен словно застыло закутанное в облака солнце, чайки, нарушали утреннюю тишину неожиданно пронзительными криками.

Марси вышла из кухни, набрасывая на ходу короткий красный халатик. Голосом хриплым спросонья, она сказала:

– Что-то ты сегодня рано. Наверное, пол в гостиной оказался недостаточно удобным для ночлега. Тебе надо было меня разбудить.

– Господи, что я только не делал, даже лягался.

Он перевел взгляд на водную гладь бухты. Его внимание привлек вельбот, маневрирующий между спрятавшимися в тумане разметочными буями в двадцати футах от берега. Вода сошла, и Тайсон мог разглядеть согнутую спину человека, измерявшего багром глубину.

Марси укоризненно покачала головой.

– Я и не знала, что ты уезжаешь сегодня утром. Я подумала, что ты останешься с нами хотя бы на несколько дней.

Тайсон безразлично пожал плечами.

Она прошлась босиком по влажным доскам террасы и, облокотившись на перила, осмотрела лужайку. Бен с наслаждением разглядывал ее ноги, бедра и ягодицы, просвечивающие сквозь тонкий шелк кимоно.

Марси повернулась к нему и вопрошающе посмотрела прямо в глаза.

– А сегодня-то тебя что тревожит? Про тебя сплетни или про меня?

– Про тебя, – не подумавши ответил он.

– О Боже! Ты все еще думаешь об этом?

– А что изменилось?

– Почему ты все это не выбросишь из головы?

– Не знаю, почему. – Отпив еще глоток кофе, Тайсон произнес как можно спокойнее: – Я думал, что выше ревности и собственнических предрассудков. Но... теперь, когда газеты напечатали полное собрание сочинений о сексуальных похождениях моей жены, я чувствую себя как-то глупо. Мне кажется, что я ненормальный.

Марси взорвалась.

– Эх, мужики!.. Бог ты мой! Все вы помешаны, черт бы вас побрал, на том, сколько... – Она перевела дыхание. – Забудь об этом. Я не собираюсь подливать масла в огонь.

Тайсон вяло пробормотал:

– Попробую. – Но подумал, что теперь уже Марси с некоторым пресыщением относится к той фотографии и всякого рода наговорам, поэтому у нее появилась нетерпимость к своей «почетной известности». К своему удивлению, Тайсон обнаружил, что целый рой дешевых журналов в погоне за сенсацией бросился перепечатывать этот снимок, не засекречивая женские прелести. Вдобавок еще несколько журналистов посвятили Марси свои статьи, что-то вроде серьезных исследований жизни и взглядов молодой радикалки, которая вела активный образ жизни, будучи и работающей женщиной, и женой, и матерью. И все же, считал Тайсон, вся эта писанина была не чем иным, как хорошо замаскированной травлей. Кто-то поставил себе Цель – достать его через Марси. Неделю назад Слоун показал ему рекламную афишу, основанную на фотографии из журнала «Лайф», которую приобрел для него его знакомый в одном из магазинчиков их городка, торгующих всякими визуальными скабрезностями. Плакат озаглавили «Счастливые денечки».