Тайсон покачал головой.

– Может, Фарли находился ближе всех, а может быть, они продолжали общаться после войны.

– Врач и парализованный наркоман? Сомневаюсь. А на войне они дружили?

– Что-то не помню.

– Наш разговор напоминает мне удаление зубов. Вы не хотите мне рассказывать, что руководило Брандтом и Фарли, когда они подавали заявления в суд, хотя, мне думается, вы знаете.

– Может, как-нибудь потом, Винс, если дело дойдет до этого.

Корва захлопнул кейс.

– О'кей. В пятницу будете вы, я, полковник Гилмер, обвинение, судебный комментатор. Свидетелей защиты и обвинения не пригласят. Да, придут еще двое.

– Кто?

– Карен Харпер. Ее пригласили к полковнику Гилмеру в качестве консультанта.

Тайсон молчал.

– А также полковник Гилмер вызвал Эндрю Пикара.

– Пикара?

– Да. Не для защиты или обвинения, а в качестве своего свидетеля.

– Интересно, о чем же должен свидетельствовать Пикар по желанию Гилмера?

– Ну, очевидно, Пикар рассказал Карен Харпер несколько эпизодов, которые не вошли в его книгу, или же дал прочесть более поздние интервью. Гилмер чувствует, что устные показания – лучший способ дознания. – Корва добавил: – Вы сами болтали с Пикаром.

– Да. Было дело.

– Ну и как прошла беседа? В дружеской обстановке?

– Сплошное разоблачение.

– Он поможет или навредит нам?

– Мы это сразу поймем. Там. Но вы знаете, каковы писатели. Они думают, что устанавливают особые отношения с истиной. Я уверен, что даже Уолли Джонс, этот бумагомарака, писавший гадости о Марси, верит в это и даже пойдет на суд, чтобы его юридически признали тараканом.

– Показания Пикара не могут навредить нам; против нас и так достаточно интриг. Я не хочу, чтобы на суде появился очевидец, которого бы стали мучить перекрестным допросом. Но я обязательно воспользуюсь шансом и не стану возражать против его показаний. Это может оказаться интересным.

– Возможно.

Корва подошел к стенному шкафу и достал плащ.

– Я поговорю с вами завтра. Если вспомните, почему Брандт жаждет вас увидеть за решеткой в Ливенворте, пожалуйста, дайте мне знать об этом.

– Я подумаю. Что меня поражает, так это почему вы с Харпер просто не примете наиболее логичное объяснение поступков Брандта. Он тяготится тем, что пережил в том госпитале. Он устал жить с этой болью.

– Он участвовал в расправе?

– Нет. Он не участвовал. Он, как и я, стоял на целую голову выше остальных мальчишек. Он образованнее и старше их. К тому же он не пехотинец. Его учили на лекаря. Поэтому он был особенно расстроен и сильно переживал случившееся. А теперь он хочет сделать благородный жест. Он ищет справедливости.

Корва задумчиво пожевал губами.

– И он об этом скажет, да?

– Да. Именно так он и скажет. Он также заверит всех, что уважал меня, а я ценил его труд, а то, что ему приходится свидетельствовать против меня, – самый жестокий поступок, который он когда-либо совершал в своей жизни, и что он очень сочувствует мне и никогда не хотел, чтобы все обернулось так плачевно. Но будет лучше для всех, если правда наконец восторжествует и так далее.

Корва застегнул последнюю пуговицу.

– Но в глубине души он так ненавидит вас, что у него желчь подкатывает к горлу. Он вам желал смерти тысячу раз, а когда вас ранило в Стробери-Пэтч, он сделал кое-что... да, кое-что... а последние двадцать лет он только и мечтал, как бы разбить вам лицо прикладом или бросить в контейнер с пиявками. Ведь верно?

– Вполне вероятно.

– И вот однажды... он видит заметку в информационной рубрике газеты первой воздушно-десантной дивизии и воспринимает ее как перст судьбы. Он забывает обо всякой осторожности, не думает о пагубных последствиях для себя, если все выплывет наружу, потому что его суждения полностью затмевает ненависть. Он проболтался Эндрю Пикару. Держу пари, что сейчас его раздирают противоречивые чувства относительно того, что он сделал. Его болтовня получила большую огласку, чем ему хотелось бы. Конечно, он ликует, что поверг вас, но в то же время чувствует, что тем самым навлек беду и на себя. Правда, Бен? Ведь он был свидетелем преступления и тоже скрывал его в течение многих лет. И тем не менее Бен Тайсон нашел способ наконец свести счеты. Я прав, Бен?

– Что вы имеете в виду. Винс?

Корва ткнул пальцем в собеседника.

– Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, черт вас побери совсем. Вы готовитесь к процессу над Бенджамином Тайсоном, на котором также станут судить и Стивена Брандта. Я правильно излагаю свои мысли?

– У вас слишком светлая голова для итальянца.

– А вы слишком мстительны для такого хладнокровного янки, коим являетесь. Боже, сицилиец ждал бы двадцать лет, чтобы расквитаться по законам вендетты, но... – Он затряс головой. – Но я думаю, что вы чокнутый. И если вы хотите именно этого... то должны хотеть этого очень сильно. Очень жаль, что вы пальцем не пошевелили, чтобы противостоять призыву в армию, не дали понять Харпер, что стали жертвой человека, люто ненавидящего вас, и не согласились на сделку с правительством. Теперь я понимаю, что вамидвижет.

Тайсон вручил Корве зонтик.

– Вы отчасти правы. Но все это довольно сложно. Мне тоже нужен этот трибунал. Улавливаете?

– Улавливаю. – Корва открыл дверь. – Цена остается та же – двести долларов в час и четыреста за каждый час в суде, даже если вы сумасшедший и хотите поразвлечься.

– Едва ли. Винс. И все же я рассчитываю, что вы спасете меня в конце концов.

Корва рассмеялся, повернулся и вышел, крикнув на ходу:

– Идите распишитесь в штабе. Сейчас же!

– Спасибо за ленч. – Тайсон закрыл дверь и вошел в пустую комнату. – Да, мы с Брандтом будем топить друг друга, но только один из нас выплывет.

Бен Тайсон поставил кофейную чашку на стол, покрытый белоснежной скатертью, и выглянул в окно обеденного зала офицерского клуба. Чайки парили в мрачно-сером небе; холодный ветер гнал облака сплошной вереницей, вздымая темные волны пролива.

– Птицы свободны.

– Очень проникновенно, – заметил Корва, намазывая толстым слоем масла тост. Он оторвался от своего омлета. – Эта форма немного великовата вам, лейтенант.

– Загляну к своему портному.

Корва показал вилкой на орденскую ленту с крестом.

– Что это у вас на груди? Никак крест косоглазых?

– Да. Вьетнамский Крест за храбрость. Мы больше не называем их косоглазыми, Винс.

– Я знаю. – Корва проглотил большой кусок омлета. – Странно, правда? Носить награду, врученную страной, которая больше не существует. Есть над чем задуматься.

– Над чем?

– Ничто не вечно в подлунном мире. Вавилон и Рим, Карфаген и Сайгон.

– Город Хошимин.

– Точно. – Корва вернулся к своему завтраку.

Тайсон налил ему еще кофе.

– А вы получили медаль за храбрость?

Корва закивал головой.

– Бронзовую звезду.

– Расскажите мне об этом.

– У этой истории две версии. По одной я получил Бронзовую звезду.

– А по другой?

– А по другой... я рыл туннели. Целый лабиринт под землей рядом с Дакто. В некоторых местах эти обезьяны делали туннели такими узкими, что могли пролезть только они. Ну а я статью – настоящий вьет. Поэтому я полз по этой чертовой дыре, извиваясь, как червь, с зажатым в руке пистолетом. Темно, как у негра в одном месте. Потом я включил фонарик и столкнулся лицом к лицу с неприятелем. – Корва положил в кофе сахар.

Тайсона раздражало наступившее молчание.

– Вы не собираетесь рассказывать дальше?

Корва усмехнулся.

– Нет. Никаких продолжений. – Он наклонился к Тайсону. – Знаете, почему итальянская армия проиграла во Второй мировой войне?

– Нет. Так почему же она проиграла?

– Вместо снарядов они заказывали не то, что надо.

Тайсон закурил сигарету.

– Не понял.

Корва пожал плечами и огляделся.

– Знаете, кто сидит за нами? Не оборачивайтесь.