– И вы не скучаете? – она открыто и доверчиво смотрела на него детски-порочными глазами.

– Почему же – скучаю, – сдержанно ответил Тихон и поднял свой стаканчик.

Они выпили. Потом, чуть позже, Тихон заметил, что Лена отпила лишь половину, и в душе порадовался за нее.

– А почему вы остались в городе? – настойчиво продолжала допытываться Лена, закуривая и морщась от дыма.

«В самом деле – почему? – задумался Тихон. – Привык к городу за пять лет учебы в институте? Так к деревне-то мне привыкать не надо, я там родился, вырос, однако же, деревню свою бросил, живу в общежитии. Кто его знает – почему…»

– Наверное, психологический фактор свою роль сыграл, – по-ученому ответил Тихон.

– Как это?

– Да так… Я все детство и потом, когда уже в школе учился, особенно – в старших классах, о городе только и слышал. Все говорили, что там не надо вкалывать, как в деревне, по двенадцать часов в сутки. О тех, кто уехал в город и там устроился, отзывались, как о счастливчиках… Так вот и готовили во мне будущего горожанина…

Лена, казалось, внимательно слушала, задумчиво и серьезно глядя на Тихона. Но в одну из пауз она неожиданно сказала:

– Вы знаете, Тихон… Конечно, извините меня…

И он, вначале непонимающе уставившись на нее, вдруг густо покраснел и поспешно отвел глаза.

– Вы немного проводите меня? А то там так темно и страшно, – капризно пожаловалась она, поднимаясь со своего сиденья.

А ночь и в самом деле таинственно и настороженно поджидала их, и стоило сделать несколько шагов от костра, как она ожила непонятными звуками, дохнула в лицо ощущением чьего-то незримого присутствия. И вначале вполне естественным показалось Тихону, что Лена судорожно схватила его за руку, прижалась, путая и сбивая шаг. Он почувствовал ее дыхание где-то у самого уха и не сразу различил ее слова:

– Только не уходите далеко, пожалуйста, – попросила она. – Я умру от страха, если вы уйдете…

От темной ночи и прикосновения Лены, от ее шепота и запаха волос, значение слов становилось как бы шире, вбирая в себя и еще что-то, лишь подразумевающееся в интонациях голоса, в деталях этой неожиданной ситуации…

– Я не уйду, – хрипловато пообещал Тихон. – Я здесь постою.

– Спасибо… Ой, до чего же темно, – она растворилась в ночи, но продолжала говорить: видимо, ей было легче переносить страх при звуках собственного голоса.

А Тихон, слушая ее удаляющийся голос, вдруг со всей определенностью понял, что каким-то образом уже связан с этой молоденькой девочкой, что невидимые нити протянулись от нее к нему, и уже невозможно не реагировать на эту призрачную связь. И опять он подумал, что Валерке самое время вернуться, но подумал как-то вяло и отстраненно, лишь слегка удивившись тому, что Лена вдруг перестала вспоминать о нем, своем «Валерике». Чем это объяснить – он не знал, но сладкая тревога, томительное ожидание чего-то тайного, что обещала ему слепая, беззвездная ночь, прочно поселились в нем…

– Вы не ушли? – Лена была где-то совсем рядом, на выходе из ночи, и Тихон, напрягая зрение, потянулся к ее голосу.

– Здесь я…

– Фу, слава богу, – облегченно вздохнула Лена, вырываясь из ночи и цепко хватаясь за руку Тихона. – Теперь ведите меня, – она засмеялась, видимо, от удовольствия благополучно пережитого страха.

Когда они вернулись к костру и Тихон не без сожаления почувствовал, как отпустила его пальцы маленькая, теплая рука, он счел необходимым напомнить своей спутнице по июньской ночи о тех реальных вещах, которые, казалось бы, он и она никак не должны были забывать.

– В самом деле, пора бы ему уже вернуться, – ворчливо сказал он.

– Я же говорила, я говорила вам, что он разозлился, – горячо откликнулась Лена. – Мы опоздали на полчаса, и он завелся… Вы ведь не знаете, как он ревнует меня к каждому столбу, – с плохо скрываемой гордостью добавила она. – А тут вдруг я с интересным мужчиной задержалась на целых полчаса…

Она и еще что-то говорила, доверчиво и беззащитно взглядывая на Тихона, ища у него поддержки и сочувствия. А Тихон из всего потока ее слов отметил только два обстоятельства: то, что она назвала его «интересным» мужчиной и что Валеркин план, кажется, благополучно осуществляется…

Они выпили еще по одной стопке, наконец-то съели приготовленные рожки по-флотски, побаловались чайком, а там Лена протяжно зевнула, и стало понятно, что пора на покой.

– Что, спать будем? – буднично спросила она, небрежно сваливая в одну кучу немытую посуду и остатки продуктов. Перехватив удивленный взгляд Тихона, улыбнулась и вопросительно сказала: – Посуду я завтра помою, ладно?

Тихон поднялся и пошел от костра.

Прежняя темная ночь обступила его со всех сторон, и лишь Венера слабо брезжила из глубин космоса, пристально и бесстрастно наблюдая земную жизнь. И что ей было до какого-то там Тихона и его переживаний, связанных с семнадцатилетней беременной девчонкой, волею случая оказавшейся соучастницей его загородного одиночества.

Вернулся Тихон примерно через час, когда костер окончательно погас и лишь угли смутно просвечивали из золы. Полог в палатку был прикрыт, и там, за этим пологом, стояла такая тишина, словно бы в палатке никого не было. Осторожно обойдя оставшуюся кучу дров, Тихон нашел свой рюкзак и удивленно застыл над его неожиданной пустотой. Он пошарил вокруг, но спальника не было, и в это время из палатки его окликнула Лена:

– Тихон, это вы?

– Да…

– Боже мой, что же это вы такое делаете? – горячо и обиженно прошептала Лена, и Тихон представил, как сузились ее горячие карие глаза, пересеченные вертикальными, как у кошки, зрачками.

– А что я делаю? – напугался Тихон…

– Где вы пропали? – голос у нее стал капризно-плаксивым. – Разве можно так: ушли, бог знает куда, и оставили меня одну. А я что только не передумала за это время… Тут кто-то все время скребется возле палатки и нюхает – я думала, что с ума сойду… Больше не делайте так, хорошо?

– Хорошо, – Тихон и в самом деле почувствовал себя виноватым.

– И приходите скорее… Я ваш спальник сама из рюкзака достала… Это ничего?

– Н-ничего, – Тихон растерянно выпустил рюкзак, и он с шорохом упал на землю.

– Вы слышите? – встревожилась Лена. – Что это?

– Рюкзак упал, – севшим голосом откликнулся Тихон.

– Идите же скорее! – нетерпеливо приказала Лена. – А то я ни за что не усну. – Она тихо засмеялась: – Или вы меня боитесь? Не бойтесь – я не страшная, да и постелила вам в самом уголочке…

– Я не боюсь – чего мне бояться? – пробурчал Тихон, на самом деле едва справляясь с дыханием, едва проталкивая слова сквозь пересохшие губы. – Мне что-то пить хочется… Вы чайник куда поставили?

– Чайник? – удивилась Лена. – Да зачем вам чайник, выпейте лучше пива…

И он с радостью ухватился за эту мысль. Отыскав бутылку, Тихон запрокинул голову и опорожнил ее на одном дыхании. Потом, смиряя удары сердца, прислушался:Тихону было сладко и тревожно медлить именно в эти минуты, когда он уже почти наверняка знал, что произойдет дальше…

– Ну, где же вы там?

– Иду, – сухими губами проскрипел Тихон, и как бы со стороны увидел себя и в самом деле идущим к пологу палатки, тяжело темнеющей от выпавшей росы.

– Только хорошо закройте палатку, чтобы мы утром не замерзли, – попросила Лена, и Тихон про себя отметил, как интимно и многозначительно звучит это «мы».

По голосу он определил, что она лежит в левом углу и, пересиливая что-то в себе, ломая это что-то, полез в правый угол, уже стыдясь и спазм, перехвативших горло, и лихорадочного стука сердца.

– Где вы? – он почувствовал, как ее рука шарит в темноте. – Я боюсь одна… Мне хол-лодно…

И столько наивной беспомощности прозвучало в ее голосе, так он был прост и греховен, такие малиновые подголоски послышались в нем, что Тихон, до боли сжимая зубы и крепко жмуря глаза, с коротким, беспамятным стоном посунулся в ее сторону, обнимая и притискивая к себе мягкие, податливые плечи.