– Вера Николаевна, – перебил ее более чем нелепые мысли Бездомцев, – а вы не хотите танцевать?
Она не хотела, но вдруг решила посмотреть, как танцует Петров: ей казалось, что он должен танцевать виртуозно, вкладывая в это дело тактический расчет и грубоватую прямолинейность опытного сердцееда.
Бездомцев принял ее руку, и они вышли в соседний «общий» зал, где дым стоял коромыслом и окна звенели от истошного музыкального извержения. Бездомцев восхитительно не умел танцевать и восполнял этот недостаток разговорами, которые мало в чем отличались от его танца.
А Петров (ур-ра, она угадала!) танцевал великолепно. Правда, он не тискал партнершу, не пытался прижать ее к себе, он просто уверенно вел ее по кругу, учтиво предохраняя от столкновений.
– Я смотрю, вы привыкаете к нашему коллективу? – заметил Бездомцев.
– Привыкаю…
– Сегодня в нашей компании два сюрприза: вы и Петров…
Веру Николаевну неприятно задело это сравнение, и она суховато ответила:
– Мне трудно соперничать с Петровым.
– Не скажите, – многозначительно улыбнулся Бездомцев.
Следующий танец Петров посвятил Марии Александровне, потом Тоне, потом два танца пропустил и, наконец, он подошел к Вере Николаевне. Была какая-то сложно-замысловатая музыка, коктейль из русской плясовой и еврейского гимна. Плясали – кто во что горазд, а подвыпивший кавказец, лихо гикнув, даже попробовал изобразить лезгинку. Но Петров и здесь не растерялся, он взял за основу только один ритм и, строго подчиняясь ему, уверенно повел Веру Николаевну.
– Вы уже все знаете обо мне, – монотонно, в нос и куда-то в сторону, заговорил Петров. – Я напоминаю вам плохого актера на хорошей сцене. Вы весь вечер изучали меня и пришли к выводу, что я порядочный проходимец. – Петров улыбнулся и весело посмотрел на Веру Николаевну. – Разве не так?
– Допустим, – она решила не щадить его. – Только не надо со мной говорить в нос: я не девочка из подготовительного класса и не идиотка…
– Вот как! Приму к сведению, – и он опять улыбнулся, и зубы у него были неожиданно хороши.
«А он забавен, – оживляясь, подумала Вера Николаевна. – Вот так, наверное, бедные женщины и попадаются на его удочку».
– Мне кажется, вы должны быть и отличным кулинаром?
– Почему «и»?
– Потому что вы отлично ладите с людьми, танцуете, едите и… Что там еще, вам лучше знать…
– Большое спасибо, – неожиданно серьезно ответил Петров. – Таких комплиментов мне еще не говорили…
Они уже возвращались в свой зальчик, когда Петров, вновь переходя на шутливый тон, сказал:
– А вы неплохой психолог, Вера Николаевна… Оч-чень опасный человек. Я же, увы, гораздо лучше ориентируюсь в анатомии, чем в психологии.
– Ну-ну, – усмехнулась Вера Николаевна, – не умаляйте свои достоинства…
Поздним вечером возвращалась Вера Николаевна домой. Пожалуй, впервые она была на улицах города так поздно и одна. Ярко светили ночные фонари, густо и весело шли люди из городского парка, воздух пах дымом горевших за Амуром торфяников. На юге, где родилась и выросла Вера Николаевна, таких запахов не было, и она искренне удивилась тому, сколь различен воздух этой земли и ее родины.
III
Дома ее встретил Калашников. Поцеловав Веру Николаевну и приняв от нее плащ, он заботливо поинтересовался, понравился ли ей вечер.
– Хороший был вечер, – улыбнулась Вера Николаевна. – Главным образом за счет одного восхитительного типа – тебе надо было на него посмотреть. Артист! Из салона графини Шерер.
– Рад за тебя, – и в самом деле обрадовался оживлению жены Константин Иванович. – А кто он такой, этот артист?
– Новый заведующий хирургическим отделением… А я, Калашников, голодна. У тебя что-нибудь съедобное есть?
Они вместе попили чай с тостами, и Константин Иванович коротко рассказал о совещании. Вера Николаевна, невнимательно слушавшая мужа, перемыла посуду, протерла подоконник и холодильник и, неожиданно перебив Константина Ивановича, спросила:
– А в отпуск мы нынче едем?
– Калашников смутился, начал что-то объяснять, но так ничего толком и не объяснил.
– Прекрасно! – заключила Вера Николаевна и ушла в ванную комнату.
Пока набегала вода, Вера Николаевна неторопливо разделась и подошла к зеркалу. Она долго изучала свое лицо и вдруг с горечью подумала: «Гос-споди, а ведь я старею… Хотя мне кажется, что я еще не начинала жить, что я только на пути к настоящей жизни… Что же это такое – настоящая жизнь?»
«Что же это такое – настоящая жизнь? – вновь подумала она, одиноко лежа в постели: Калашников любил работать по ночам. Она давно смирилась с этим, а вот привыкнуть так и не смогла. – Неужели только вот это: работа, дом, муж, посуда, магазин, работа? И так изо дня в день, из года в год, до первых морщин, потом – до седых волос и… Дом, анатомка, кладбище. И это – настоящая жизнь? То, ради чего я появилась на свет, училась ходить, смеяться, любить прекрасное, вообще – любить… Значит, все это ради дома, мужа, посуды, магазина, работы? Нет и нет! Где же в таком случае моя настоящая жизнь? Может быть, в детях, которых у меня нет? В детях – возможно… Но ведь не только в них. У детей должна быть своя настоящая жизнь, у родителей – своя. Так где же она?»
– Мысли Веры Николаевны хоть и были беспорядочны, но упрямо кружили на одном месте, словно почуяв какую-то добычу, которую непременно хотели настичь и получить в виде желанного трофея.
– Калашников! – громко крикнула Вера Николаевна. – Ты можешь оторваться от стола?
– Да, конечно, – Константин Иванович появился в дверях.
– Объясни мне, пожалуйста, что такое настоящая жизнь?
Константин Иванович удивленно вскинул густые брови, озадаченно погладил подбородок и, явно недооценив вопрос, начал обстоятельно объяснять:
– Это, Верочка…
Нет, не понял Константин Иванович жену, как не понял и того, что после таких вопросов следует немедленно бросать самую спешную работу, бежать, лететь, ехать хоть с самого края света, чтобы обнять и успокоить Женщину.
IV
У них установилась забавная привычка: за десять минут до приема Петров, если он бывал свободен, заходил к Вере Николаевне и в том шутливом тоне, который он усвоил по отношению к ней еще в ресторане, заводил какой-нибудь пустяковый разговор. Вера Николаевна уже при одном только виде опрятной, подтянутой фигуры Петрова, невольно настораживалась.
– Ну вот, уважаемая Вера Николаевна, – переступая порог, говорил Петров, – оказывается, вы в городе знаменитый человек.
– Вы что же, обо мне сведения собираете?
– Как вы плохо обо мне думаете, – вздыхал Петров и садился на стул для пациентов. – Просто о вас всюду говорят…
– Говорят, очевидно, о моем муже? – уточняла Вера Николаевна.
– Никак мне не хочется верить, что у вас есть муж, да еще такая знаменитость…
– Вадим Сергеевич, у вас не повышенное давление? Давайте проверим.
– Всегда мечтал быть знаменитым, но кто-нибудь опережал меня: космонавт, предприниматель, диктор телевиденья, модный актер… Теперь вот – ваш муж.
– Оставьте в покое моего мужа! – возмутилась Вера Николаевна.
– Извольте, – покорно согласился Петров. – Между прочим, Вера Николаевна, я ему совершенно не завидую…
– У меня начинается прием.
– Приняли бы вы меня – по личным вопросам? – Петров засмеялся.
– А вы женитесь! – посоветовала Вера Николаевна. – Вот и обеспечите себе ежедневный прием по «личным вопросам».
– Я подумаю, – согласился Петров.
Постепенно разговоры по утрам превратились в привычку, а там, Вера Николаевна и заметить не успела, в необходимость. Если Петров по каким-то причинам не заходил, она весь день хандрила, была раздражительна, объясняя это себе переутомлением и влажным климатом. В такие дни Вера Николаевна неизменно вспоминала свой родной юг, подруг и знакомых, теплые ночи у моря и само море, таинственно живущее среди земли. На юге, думала Вера Николаевна, совершенно иная жизнь и поэтому там невозможны такие люди, как Петров. Только на краю земли мог сохраниться этот тип мужчины: старомодно-интеллигентный, ироничный и пошловатый одновременно.
