Разъярённая фея не заметила того, что почти мгновенно понял Страшик – с каждым отрывистым взглядом в зеркало детина менялся на глазах: его кривой рот выправился, бесследно растаяли бородавки на носу, подтянулись обвислые щёки, распрямилась спина. Теперь за стойкой стоял уже не прежний безобразный хозяин, а настоящий красавец. Правда, перепуганный насмерть.

На шум притопала вислоухая Отта – и удивлённо вытаращила глаза:

– Ой, Бубырь! Да неужели ж это ты?! Что они с тобой сделали? На кого ты теперь похож?

– Я знаю, на кого похож, – улыбнулся Страшик. – В нашем Торгуй-Городке на площади такой дядька стоит, старинный, каменный. Аполлон называется.

Хозяин в ужасе уставился на своё отражение:

– Нет-нет-нет, это не я, не я! Отта, я не виноват! Это всё они, понимаешь, колдуны проклятые, понаделали своим зеркалом! Верните мне моё прежнее лицо, колдуны! Или я пропал.

Отта повернулась к Растрёпе:

– А вы всех так заколдовываете?

– Всех не всех, а вот тебя – запросто, – ответила Растрёпа, поворачивая зеркало к Отте.

Минута-другая – и теперь уже не прежняя длинноухая страхолюдина, а милая румяная женщина с аккуратными круглыми ушками стояла перед ними.

– Отта, гляди-ка! – вскричал Бубырь. – Они ж, понимаешь, и тебя заколдовали!

– Угу, – не отрывая от зеркала глаз, кивнула довольная Отта, – и мне так очень нравится.

– И мне нравится, – согласился Бубырь, опасливо разглядывая преображённую Отту, – но нас же с тобой посадят в тюрьму! Нельзя нам быть такими уродышами.

– Не посадят, не успеют, – возразила Отта, – мы сбежим. Граница-то рядышком!

И не обращая внимания на Растрёпу и Страшика, Бубырь и Отта живо выгребли из кассы деньги, пошвыряли в мешок какие-то вещи – и выскочили за дверь.

– Вот дуркнутые, – возмутилась фея, – даже спасибо не сказали!

Она сердито ткнула зеркало в руки Страшику. Юный мастер был потрясён случившимся: ему всё не верилось, что это он, Страшик – сам, своими собственными руками – смастерил вещь, которая так прекрасно преображает людей. Правда, что бы он мог один, без волшебной палочки…

– Это чудо, настоящее чудо! – шептал Страшик.

– Чудо будет, если мы сейчас же не поумираем с голоду, – заявила Растрёпа. – Пойдём-ка поищем у этих горе-хозяев какой-нибудь еды.

Страшик убрал зеркало в сумку, они отправились на кухню – и вскоре вернулись оттуда с целой горой провизии. Растрёпа тут же стала жадно поглощать пирожки, копчёные колбаски, яблоки и варёные яйца: Страшик был поражён её непомерным аппетитом.

– Ешь, нечего таращиться, – с набитым ртом бубнила Растрёпа, всё подливая и подливая в свою кружку молока из пузатого синего кувшина. – Терпеть не могу, когда на меня глазеют!

Страшик смущённо отвернулся.

– Ну и местечко, – продолжала ворчать жующая фея, – пирожки все чёрствые: это вам точно не волшебный пирог феи Суфле! И котлеты горелые, просто гадость – вовсе не похоже на вкуснейшие котлеты Феи-Матушки. И неудивительно: каковы хозяева, таковы у них и котле…

Она замерла на полуслове: дверь со стуком распахнулась, и в закусочную ввалилась целая толпа солдат. Солдаты были в жёлтых мундирах с блестящими пуговицами и высоких красных шапках. Все как один они были безобразны – каждый на свой особенный лад.

Солдаты шумно уселись за соседний стол.

– Эй, Бубырь! – заорал один из них, пучеглазый верзила. – Накрывай столы, ночная стража пожаловала! Красотка Отта, наливай нам скорее вина!

Но никто не отозвался.

– Чего они там, заснули, что ли? Эй, хозяева, быстро сюда, а то заарестуем! – гаркнул пучеглазый.

Солдаты заржали и дружно застучали кулаками по столу. Пучеглазый недовольно оглядел комнату – и наконец заметил Страшика и Растрёпу.

– Смотрите-ка: уродыши! – радостно воскликнул пучеглазый. – Вот нынче везуха! Теперь нашему капитану придётся раскошеливаться: за каждого такого уродыша по пять монет отвалит, не меньше.

Страшик и Растрёпа встревоженно переглянулись.

– Только с нами не забудь поделиться, Дудка. А то мы тебе помогать не будем, – заметил сосед пучеглазого, похожий на гориллу Макакак. – Уродыши-то, гляди, молоденькие, шустрые: без нас тебе нипочём их не переловить.

Растрёпа под столом пребольно пнула Страшика ногой.

– Надо смываться, – шепнула она, прикрывая рот надкусанным ломтиком сыра. – В этом месте все подряд дуркнутые, точно тебе говорю!

Фея осторожно поднялась из-за стола, за ней привстал и Страшик.

– Куда?! Сидеть! – рявкнул Дудка.

Он вскочил, за ним – все остальные стражники. Растрёпа рванулась к двери, но не успела сделать и двух шагов: её схватили и, как она ни отбивалась, скрутили верёвкой; та же участь постигла и отчаянно лягающегося Страшика.

– Чёрт, вот угораздило же нас именно сюда свалиться, – вопила рассвирепевшая Растрёпа, – это какая-то особенно неправильная страна!

О, к сожалению, юная фея была права: они действительно попали в Особенную страну.

Капитан Тузпик, начальник стражников, играл в карты на деньги.

Он играл сам с собой: во-первых, подражая правителю страны, Самому́ Мордарию, который в играх не признавал никаких противников, кроме себя самого.

А во-вторых, потому, что играть в караулке было больше не с кем.

Игра была страстью капитана Тузпика, смыслом его жизни: увидев карты, он забывал обо всём на свете. Да вот беда: стоило лишь ему ввязаться в игру, как он тут же проигрывал всё до последней спички. Капитан уже проиграл и доставшийся ему по наследству старый бабушкин дом, и дедову копилку с серебряными монетами, и лучший папашин костюм в полоску, и кусачего мамашиного кота редкой длинноухой породы. Да и всю свою капитанскую зарплату на десять лет вперёд.

Он ухитрился проиграть даже неприкосновенный запас солдатских сухарей, хранившийся на караульном складе, за что всякого другого сразу бы выгнали со службы. Но капитан Тузпик был любимцем главного Жителя страны – Самого́ Мордария, Са́мого из Самых. Капитан нравился Мордарию потому, что был почти таким же безобразным, как сам правитель. То есть, как здесь было принято изъясняться, почти таким же особенным.

Капитан Тузпик был большеногим, длинноруким и толстопузым, да ещё и лопоухим в придачу, с лицом красным – и при этом длинным, как огурец. За все эти неоспоримые достоинства капитану прощали его бесчисленные проступки и даже обещали дальнейшее повышение по службе.

Итак, капитан сидел в караулке и играл сам с собой.

– Ну-с, – приговаривал он, заглядывая то в одну кучку карт, то – в другую, – что тут у нас? Ага, да у нас три туза! Мы под нас ходим валетом? А мы нашего валета – нашим тузом по носу! А мы нам – ещё валета? А мы сверху – ещё туза! Ага, нам не нравится? Вот мы и проиграли? Зато мы – выиграли! Эй, мы! Гоните-ка нам наши денежки!

Но не успел он сгрести в свою сторону стопку монет, аккуратно сложенных на серединке стола, как в караульное помещение ввалились его подопечные – Дудка и Макакак. Они буквально волокли за собой связанного Страшика и упирающуюся Растрёпу.

– Смотрите, капитан, – вопил Дудка, – мы схватили настоящих уродышей, первый сорт!

– Сами вы – уродыши, – огрызнулась Растрёпа. – Ну-ка развяжите меня!

– Это я их поймал! – похвастался Дудка.

– Не ты, а мы поймали! – возразил Макакак и обратился к начальнику: – Мы хотим вознаграждения, капитан!

– Какие такие «мы»? – забеспокоился Дудка. – Не слушайте его, капитан! Это мне, мне одному вознаграждение полагается! Этих уродышей я первый увидал! Я, я, я – и больше никто!

– Молчать! – рявкнул капитан Тузпик, вскакивая из-за стола. – О каком это вознаграждении вы здесь болтаете, бездельники и лентяи? Клянусь козырной дамой, мне ещё не попадалось ни одного стоящего уродыша, которого бы вы…

Капитан замер на полуслове: он наконец разглядел Страшика и Растрёпу.