Макс тихонько сидел на полу, собирая книги в одну стопку. Удивительно тихий ребенок. Он крутил издания в руках, изучая обложки со всей любознательностью маленького ребенка. Интересно, а по какому принципу он их раскладывает? Перед Максом неминуемо росли две стопки книг. Подхватив очередную, ребенок внимательно посмотрел на корешок и тут же определил ее в левую стопку.

— Макс, постой! — я поднял руку, вставая с кресла, — Это моя книга, не их. Смотри, сейчас все мои фолианты сюда разложишь.

Ребенок подобрал книгу, протягивая ее мне. Синие глаза смотрели на меня немного виновато и расстроено. Присев на пол, я окинул взгляд образовавшиеся стопки. Любопытство взяло верх.

— Так, а скажи, почему мой фолиант по твоему мнению должен был оказаться тут?

Макс взял книгу из этой стопки, поворачивая корешком ко мне.

— Вот тут, дядя Бак, картинка, — он коснулся пальчиком непонятного знака на корешке, — и на твоей книге картинка.

Разочарованно вздохнув, я кивнул. Картинки действительно были, только они не имели друг к другу никакого отношения. Совершенно разные по форме, размеру. Только месторасположение одно. Макс нахмурил брови, отрицательно качая головой.

— Ты не понял, дядя Бак. На картинке след. Не живой, и не мертвый. Похож на мамин, понимаешь?

— Тоже, — я подбирал слова, — смешанный?

Макс ударил головой по лбу, закатив глаза, а я нахмурился.

— Дядя Бак, нет. Он почти совсем как мама, — ребенок внимательно смотрел на меня, — как мама даже тогда, когда я еще не помню. Только, — ребенок вдруг внимательно посмотрел на стопку, — я не совсем правильно сделал, дядя Бак.

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, я сгреб все фолианты вокруг, подталкивая их к ребенку. Макс серьезно поднял руку наверх, останавливая меня.

— Дядя Бак, не нужно все, — он моргнул, — только старые. Которые совсем совсем старые, хорошо? Это остывший след, дядя Бак, — синие глаза продолжали серьезно смотреть на меня.

— Ханна! — я крикнул, сметая с полок все, что было авторством более пяти сотен лет назад, — Ханна!

Конечно, она подслушивала, но не могла же тут же появиться, выдавая себя. Медленно, словно грациозная лань, Осирис вплыла в библиотеку.

— Мне срочно нужно все, что старше пяти сотен лет в Доме. Книги, предметы, листы бумаги, любая мелочь, Ханна! Если это приколочено к стене — значит отведешь нас туда. Как можно быстрее.

А ребенок тем временем не скучал. Он взял стопку и быстро разложил ее на три. Протянув Максу очередную партию, я внимательно осмотрел получившиеся колонны.

— Вот это, — мальчик указал на первую, — старое, но тут нет таких пятен, — пальчик тронул вторую, — а тут все, что имеет след, почти, как у мамы и еще один, очень похожий, — я нахмурился, пытаясь понять, что это значит, а пальчик ребенка коснулся третьей стопки, — сюда идут все, что со следом, как у мамы, — и, наконец, ребенок коснулся четвертой, где пока лежала лишь одна книга, — а вот тут почти такой же след, но не такой.

Потрепав ребенка по голове, я поцеловал белую макушку.

— Макс. Нам нужно сейчас все, что получим от тети Ханны, разложить так. Это очень старые предметы, так что их будет не много. Ты справишься? — ребенок восторженно подпрыгнул, хлопая в ладоши, — Вот и умничка. Можно, я пока что возьму вот эту книгу? Не запутаешься? — и я протянул руку к единственной стопке, где была лишь одна книга.

Макс кивнул, улыбаясь.

Пальцы задрожали, стоило мне прикоснуться к обложке. Уверенным движением я распахнул книгу, впиваясь взглядом в изображение, знакомое с детства. “Особенности поведения детей, потерявших родителей” гласило название, написанное от руки. Я перевернул страницу и нервная дрожь тут же прошлась по телу. Глаза снова и снова перечитывали строчку, а рука сама потянулась к фамильному фолианту. “Записи ведет: Алан Крейн. Наблюдения проводит: Оливер Крейн”.

— Ханна, — я не слышал свой голос, но кажется, кричал, перелистывая найденный тут же фолиант Крейнов, — Ханна, где же ты!

Ничего. Никакого Оливера Крейна не упоминалось с самого начала истории этой семьи. Глава рода Алан Крейн. На фамильном древе никаких ответвлений. Но я же сам видел что-то про брата. Эрик что-то говорил о том, что Исида оказалась племянницей Алана. Как мы это пропустили? Подсказка, лежавшая на самой поверхности все время была перед носом. Руки тряслись, я лишь надеялся, что не испугаю ребенка. Женщина показалась в двери вместе с Рабосами, тащили всякую всячину в руках.

— Куда все это? — спросила Ханна, а я не глядя кивнул на Макса, — Ребенку? — неприкрытое презрение в ее голосе заставило поморщиться.

— Некроманту, Ханна, — поднял я глаза, — истинному некроманту, Осирис. Кто такой Оливер Крейн? — я окинул взглядом всех присутствующих, — Быстрее! Кто-нибудь из вас точно знает, кто это такой.

Тихие поскрипывания привлекли наше внимание. Макс, не обращая внимания на взрослых, пальчиком методично расковырял что-то сзади большой картины. Ханна ахнула, прикрыв рот рукой, но ребенок не обращал внимания. Звук рвущейся бумаги вызвал очередную волну дрожи.

— Вот видите! Доверить такое дело ребенку, Бак! — не обращая внимания на поскуливания Осирис, я упал на колени рядом с Максом.

Ребенок торжествующе протянул мне бумагу, изображением вниз. Его лицо горело от нетерпения, щеки раскраснелись. Первое настоящее приключение. Я хотел было перевернуть лист, но Макс остановил на секунду, привлекая всеобщее внимание.

— Вот тут, — он указал пальчик на обратную сторону бумаги, ближе к левому краю, — совсем, как у мамы, — пальчик ребенка переместился на правый угол, — а вот тут очень похоже, но чуть-чуть другое. Кто-то специально оставил следы, — Макс улыбался во весь рот, — на память. Переворачивай скорее, дядя Бак!

Онемевшими пальцами я повернул портрет. Три фигуры. Макс тряхнул головой. Его глаза бегали от одной стороны портрета к другой, а я, сглотнув слюну, читал надпись, сделанную корявым размашистым почерком. На секунду показалось, что мое сердце остановилось, но Макс схватился за руку, привлекая внимание.

— А где тут папа, — ребенок ткнул пальцем в фигуру слева, — это, — справа, — или это? — сглотнув слюну, я осторожно убрал палец ребенка, слушая удивленные вздохи за моей спиной.

— Судя по всему, Макс, вот это, — моя ладонь остановилась справа, — Алан Крейн, прародитель рода Крейнов. Твоего рода, Макс. А вот это, — кивнув на левую сторону, я сглотнул слюну, не понимая, как самому объяснять ребенку то, чего сам еще не очень понял, — его брат.

— Тогда почему след, как у мамы? — синие глаза смотрели на меня в упор, — Дядя Бак. Почему след, как у мамы?

Но я не слышал его. Мои глаза вновь прошлись по надписи и улыбающемуся лицу в центре. “На долгую память моим учителям, Алану и Оливеру Крейнам. С любовью, Назар”. Очень знакомое лицо, лишь однажды я пересекался с ним. Старейший. Когда Валери вновь впал в безумие. А после его представляли по телевизору именно так. Выйдя в медийный Мир, он засветился не понимая, что где-то еще в Доме Рабоса осталось свидетельство его существования. Никакой слой татуировок не смог помешать узнать на снимке главу некромантов.

— Знаете, благородный, — голос Алисии, аккуратно усевшейся рядом, — я, кажется, что-то знаю. Но не уверена, что вы готовы слушать сплетни Сестер, — ее глаза опустились в пол.

Нисколько не постарела. Рабос обладала удивительно редким типом наследования. От Осирис ей достался только вдох Всевышнего. Такое на моей памяти случалось от силы раза два, может три. Рабосам не передается дар долгой жизни в наказание за поступки предков. Но я обратился в слух, продолжая наблюдать за Максом.

— Я, конечно не знаю наверняка, как звали брата Алана, но говорят, что именно тут когда-то был его дом. Сестры болтали даже, что бывает призрак неупокоенного близнеца шумит по ночам, но мы то с вами понимаем, что это трубы, которые давно нужно поменять, — я кивнул, дожидаясь продолжения, — ну так вот. А почему призрак-то. Брат его вообще всегда смельчаком был. Даже пускали слухи, что это он первым из подземелий вышел, а потом остальным путь открыл, мол первопроходец. Но это уж все совсем сказки, — Алисия махнула рукой, а я почувствовал, как сердце столкнулось с ребрами, вышибая воздух, — Говорят, что Алан Крейн, внезапно в расцвете лет, захворал.