Матиас кивнул, чувствуя, что его страсть к мачехе никогда не угаснет. Поэтому он решил отодвинуть планы о женитьбе как можно дальше.

– Мне пора, – сказала Геновева после очередного поцелуя и посмотрела в зеркало, чтобы убедиться, что ее прическа не пострадала во время этого грубого совокупления.

Женщина пригладила волосы и, послав Матиасу на прощание воздушный поцелуй, вышла из его спальни с таким выражением лица, как будто обнаружила оплошность, допущенную служанкой.

По пути в свои покои Геновева никого не встретила. Однако в спальне ее поджидала горничная, чтобы помочь ей раздеться. Геновева стала так, чтобы облегчить служанке задачу, и, когда горничная надела на нее ночную рубашку, кивнула:

– Ступай к себе. Если мне что-нибудь понадобится, я тебе позвоню.

– Как соизволит сударыня. – Горничная сделала книксен и вышла из покоев госпожи.

Геновева глотнула вина, приготовленного для нее на буфете, а затем несколько раз посмотрела на часы. Через четверть часа она накинула халат и отправилась в часовню замка. Войдя внутрь, Геновева увидела двоюродного брата, – он сидел на передней скамье, – и закрыла за собой дверь.

Фратер Амандус повернулся к сестре с улыбкой:

– Я уж боялся, что ты не придешь.

– Мне нужно было кое-что обсудить с Матиасом. Он терзается из-за того, что его сестре придется выйти замуж за этого мерзкого Кунца фон Гунцберга.

– Ему следовало бы радоваться, что Эрингсхаузен и половина доходов от него переходят в его владение, – усмехнулся Амандус и протянул руки к Геновеве. – Мне пришлось долго ждать, чтобы снова тебя увидеть!

– Всего лишь увидеть? – спросила она многозначительно и прижалась к нему всем телом.

– Ты совсем не изменилась за эти месяцы, – тихо рассмеялся Амандус и медленно снял с Геновевы халат.

За ним последовала ночная рубашка, и вот уже женщина стояла перед монахом полностью обнаженной.

Ее груди стали тяжелее, чем ему запомнилось. В остальном по ее фигуре еще не было заметно, что она беременна. У Амандуса вдруг возникло ощущение, будто ребенка, который рос внутри Геновевы, он мог считать своим с бóльшим правом, нежели Матиас.

– Где ты хочешь это сделать? – спросил он хриплым от возбуждения голосом.

Геновева окинула взглядом пять удобных кресел, стоявших недалеко от алтаря и предназначенных для членов графской семьи, и указала на то, в котором восседал ее покойный супруг во время священной мессы:

– Там!

Не дожидаясь ответа, женщина опустилась в кресло, раздвинула ноги и подалась вперед, чтобы Амандус мог легко в нее проникнуть. Хотя монах и был охвачен страстью, действовал он более осторожно, нежели Матиас. Геновева уже хотела попросить его ускорить темп, но внезапно ее накрыло приливной волной и женщина прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать от удовольствия.

Наконец после нескольких мощных толчков монах опустился на нее, с трудом переводя дыхание, и начал ласкать ее уши, губы и грудь. Геновева вспомнила о том, как через несколько месяцев после свадьбы муж застал их с Амандусом врасплох. К счастью, тогда она еще не успела снять с себя платье и обнажила лишь грудь. Чтобы не выставлять себя на посмешище, граф Йоханнес не убил жену и ее любовника, но навсегда запретил фратеру Амандусу входить на территорию замка, а к Геновеве стал относиться с ледяным презрением.

Раз в неделю она должна была являться к нему в спальню, при этом муж овладевал ею как служанкой, которая должна лежать неподвижно. Акт, совершенный в этом кресле, в часовне, стал для Геновевы триумфом над мертвым супругом, так же, как замужество Йоханны с Кунцем фон Гунцбергом и изгнание Карла в монастырь. Судьба, которую граф приготовил для нее и ее ребенка, должна была постигнуть его детей от польки.

Едва взошло солнце, Кунц фон Гунцберг прибыл в замок. Шестидесятилетний рыцарь не скрывал своей радости: он был счастлив заполучить девственницу, которой не исполнилось еще и восемнадцати лет. На самом деле он хотел явиться в Аллерсхайм еще накануне, но ему помешал сильный приступ подагры. Этим утром фон Гунцберг почувствовал себя лучше и решил, что пора сыграть свадьбу. Рыцаря сопровождал капеллан, который должен был взять на себя совершение венчального обряда, если в Аллерсхайме не окажется священника. Фон Гунцберг пообещал себе, что уже сегодня возляжет с Йоханной и докажет ей, что все еще знает, как нужно обращаться с молодой женщиной.

Кунц фон Гунцберг слез с седла перед парадной лестницей, ведущей в портал замка, передал подбежавшему слуге поводья своего коня и зашаркал вверх по ступенькам. Похоже, его уже ждали, потому что дверь тут же открылась и рыцаря поприветствовал слуга по имени Фирмин.

– Я прибыл, чтобы жениться, – самоуверенно заявил Кунц фон Гунцберг.

– Очень хорошо. Прошу следовать за мной, сударь, – ответил Фирмин. – Вы наверняка хотите освежиться, прежде чем я сообщу о вашем прибытии графу Матиасу?

Хотя к кожаным штанам Кунца и к его оберроку[6] прилипли конские волосы, старик не собирался терпеть никаких задержек.

– Немедленно доложи о моем прибытии графу Матиасу! – приказал он.

Фирмин поклонился с брезгливым выражением лица:

– Как вам угодно, сударь.

Слуга подумал, что Гунцберг – настоящий олух, и Фирмину стало жаль Йоханну. Близнецы всегда относились к нему по-доброму, в то время как Матиас лишь надоедал всем разговорами о том, что он как первенец должен стать следующим хозяином Аллерсхайма.

Матиас до последнего надеялся, что перспектива брака с девушкой на сорок с лишним лет моложе его испугает рыцаря Кунца или же он окажется слишком больным, чтобы думать о женитьбе. Однако когда выбранный Геновевой жених явился в замок, у Матиаса не оставалось иного выхода, кроме как подчиниться воле мачехи.

– Добро пожаловать, рыцарь Кунц! – приветствовал он гостя хриплым голосом.

– Рад быть здесь, а еще больше рад стать вашим зятем, граф Матиас! – Гунцберг подошел к единокровному брату Йоханны и заключил его в объятия.

Вскоре после этого появилась Геновева и также поприветствовала визитера.

– Я приехал, чтобы сыграть свадьбу. И привез с собой капеллана, – надменно заявил рыцарь Кунц.

– Фратер Амандус недавно получил разрешение на совершение венчального обряда. Он и проведет церемонию, – с улыбкой ответила Геновева и указала на своего двоюродного брата, который только что вошел в замок.

– Меня это вполне устраивает, – сказал рыцарь Кунц и посмотрел на Амандуса так, словно ожидал увидеть за спиной монаха Йоханну.

– Пора привести невесту, – сказала Геновева, подумав о том, что свадьбы между членами дворянских семей всегда отмечались весьма торжественно, но Йоханна вряд ли воспримет предстоящее бракосочетание как праздник.

Матиас повернулся к Фирмину. Прежде тот был приближенным лицом старого графа и многому научил его старшего сына. Однако после смерти хозяина Фирмина понизили до звания простого слуги.

– Приведи сюда Йоханну и Карла! – приказал Матиас.

Фирмин поклонился и с нерешительным видом покинул приемную.

– Не желаете ли вина? – спросила Геновева у гостя.

– Не откажусь, – ответил рыцарь Кунц и взял в руки большой, наполненный почти до краев кубок.

Гунцберг уже успел опустошить его к тому времени, когда вернулся обеспокоенный Фирмин.

– Простите, сударь, но мне не удалось найти графиню Йоханну и графа Карла в их покоях, – доложил он.

– Значит, поищи в другом месте, черт побери! – вырвалось у Матиаса.

– Давайте не будем сегодня упоминать черта. В конце концов, речь идет о бракосочетании, а это божественное таинство, – с упреком произнес фратер Амандус.

Монаху доставляла неимоверное удовольствие мысль о том, что теперь они с Геновевой обманывали сына, как прежде его отца. Также Амандусу нравилось, что его сестра заставила Матиаса поверить в то, что именно он отец ребенка, которого она на самом деле зачала с монахом. Амандус обменялся взглядом с кузиной, взял свой бревиарий[7] и указал в направлении замковой часовни: