Она немногое поняла из тех специальных терминов, которыми злоупотреблял профессор метеорологии, полагаясь на осведомленность дочери профессора Торна. Всевозможные «окклюзии», «фронты», «регрессии» пробегали мимо ее сознание гомонливым ручейком старческого голоса. Но все-таки она поняла, что атомные и водородные бомбы страшны не столько силой взрыва и излучением, сколько тем, что нарушают весь атмосферный баланс. Одновременный взрыв тысячи ядерных бомб приведет к тому, что на планете начнется что-то невероятное: страшные ливни будут чередоваться со страшными засухами, отравленная атмосфера постепенно уничтожит все живое. Пирейя станет голой, красной пустыней…

Нарисованная Литтлом картина была столь впечатляющая, что Тесси аж глаза закрыла.

— Но почему вы не пишете об этом, не предупреждаете весь мир?

— Не предостерегаю?.. — Литтл нахмурился, лицо его снова стало уныло-непроницаемым. — Мисс Тесси, когда вас еще на свете не было, мы дружили с вашим отцом… Я предупреждал его еще тогда. После взрыва первой атомной бомбы я вычеркнул его из числа друзей. Извините, но это так… А писать… Мисс Тесси, уже писано-переписано! Те, кому надо бы читать, не читают, потому что они уверены в собственной безопасности.

Те же самые слова!.. Итак, мысль была правильная!

Тесси встала, крепко пожала руку Литтлу.

— Спасибо вам, профессор!.. Вы — настоящий человек.

Следовательно, вопрос о войне снова, хоть и не прямо, связывался с отцом. Тесси подошла к группке ученых, где сидел Торн. Он не поддерживал разговора, хмурил брови и безразлично смотрел в пространство.

«Нет, нет, он — против войны! — с поспешностью подумала Тесси. — Он — хороший!»

Оставалось определить, к какой категории следует причислить Фредди. И вскоре Тесси услышала его; как всегда, мягкий, благовоспитанный ответ на чей-то вопрос:

— Нет, я против войны!

Теплое, искреннее чувство охватило Тесси. Фредди в этот миг стал для нее близким и любимым.

Звякнуло что-то металлическое. Завизжало какое-то животное. Яростно выругался профессор Лайн-Еу.

Тесси стояла в прихожей лаборатории, не решаясь зайти.

Двухмесячное безделье, — а особенно то бессмысленное неистовство последних декад, — казалось, отняло у нее право на уважение со стороны профессора, право на участие в его работе. Лайн-Еу, конечно, обиделся. Он даже не пришел на помолвку, хоть и пообещал.

Тесси чувствовала себя сейчас очень несчастной девочкой, что невольно наколобродила, и готова стерпеть какое угодно наказание, чтобы только не лишиться благосклонности учителя.

Она тяжело вздохнула и тихонько потянула за ручку. Дверь легко открылась.

Профессор Лайн-Еу, весь в крови, как мясник, стоял молча и смотрел на нее поверх очков.

— Я пришла, дедушка Лайн-Еу…

— Красивая!.. — Профессор стянул и швырнул прочь резиновые перчатки, нажимом на педаль спустил в канализационный сток отходы, что остались после хирургического опыта. — Хороша!.. А я еще называл тебя внучкой! Ну, чего ты стоишь? Разве не видишь, что надо здесь прибраться?

— Я сейчас, дедушка Лайн-Еу! — Тесси метнулась к шкафчику, ревниво глянула, не висит ли там чужой комбинезон, облегченно вздохнула и начала быстренько переодеваться.

Оказывается, Лайн-Еу не только не забыл о ней, он даже не взял себе временного помощника. Это было и радостно, и стыдно, потому что еще раз напомнило Тесси, какая она жалкая и глупая.

— Нагулялась?.. — Лайн-Еу смотрел на нее и качал головой. — А Рита погибла. Выскочила из клетки, все еще по-обезьяньи вспрыгнула на окно… Ну, и разбилась.

И это Тесси взяла на свою совесть. Бедная Рита! Если бы твоя хозяйка не была столь легкомысленна, ты жила бы до сих пор!

Видимо, в глазах девушки было столько неподдельного страдания и сочувствия, что Лайн-Еу сжалился и сказал мягче:

— Я спас ее, не печалься. Можешь забрать свою Риту — правда, в образе отнюдь не соответствующем… да и вообще, тебе следовало бы поинтересоваться, чего я достиг за эти два месяца.

Из маленькой операционной они перешли в соседнюю комнату, заставленную самыми разнообразными клетками.

На первый взгляд это был просто небольшой виварий лаборатории. Однако если бы сторонний наблюдатель присмотрелся, он заметил бы, что безобидные на вид зверьки ведут себя как сумасшедшие.

Вот мышонок со всеми признаками мании величия. Неуклюже расставляя лапы, он ползает на брюхе, как крокодил, и гоняется за резвой мухой. Вот кот, который по-кроличьему поскакал в угол, и с мурявканьем впился зубами в морковь. Рядом кролик облизывается, нервно крутит куцым хвостом и поглядывает хищными, сверкающими глазами на ярко раскрашенного попугая, который мирно — совсем как курица — гребет ногами зерно. А в решетку самой большой клетки, прыгнув с ловкостью обезьяны, вцепился когтями огромный черный пес.

— И все это вы успели сделать в одиночку за два месяца моего отсутствия?! — не веря собственным глазам, Тесси смотрела то на зверей, то на Лайн-Еу. Поведение животных, собственно, ее не впечатляло: этому мышонку, наверное, был пересажен мозг ящерицы, мозгом поменялись кролик с котом, петух с попугаем. Не верилось, что это мог сделать один человек без посторонней помощи.

— Да, Тесси, один. Вскоре такие операции сможет проводить каждый экспериментатор. С мозгом Риты я морочился часов десять, и, представь себе, не было заметно даже незначительного распада белков. Препарат Ц творит чудеса!

— Вот это и есть Рита?.. — Тесси подошла ближе к большой клетке, робко протянула руку вперед. Она помнила это существо в образе забавной обезьянки, и два месяца назад должна была помогать профессору пересаживать ее мозг в черепную коробку белого пушистого шпица… А это же огромная собака. На него даже страшно взглянуть!

— Не пугайся, Тесси! Рита осталась такой же ласковой, как была, и сохранила почти все рефлексы… — профессор вытащил из кармана кусочек сахара. — Рита, хочешь заработать?

При этой команде обезьяна должна была потанцевать на задних лапках, покачаться на хвосте и протянуть ладошку за наградой. Это она обычно выполняла сразу, быстро и грациозно. Но то, что не составило бы труда для обезьяны, собаке было уже не под силу. Пес прыгал, крутился на месте, растерянно скулил, наконец, сник и поплелся в угол. Тесси стало жалко животное, и она отдала сахар «бесплатно».

— Ну, что скажешь, внучка? — тон у Лайна-Еу бодрый, а выражение лица — грустное.

— Это что-то необычное, дедушка Лайн-Еу!.. И если вы еще и теперь не захотите опубликовать ваши труды — я сделаю это сама.

— Опубликуешь? — он покачал головой и вздохнул. — Смотри тут на все повнимательнее, девочка, потому что сегодня вечером все эти животные будут уничтожены.

— Почему, дедушка Лайн-Еу?! — возмущенно воскликнула Тесси.

— Так надо. И, в конце концов, это небольшая беда. Моей методикой ты овладела хорошо, а все, что касается изготовления препаратов Ц, КМ и катализаторов, я расскажу тебе сегодня же. Надеюсь, ты со временем все-таки станешь ученым и заменишь меня.

— Дедушка Лайн-Еу, вы говорите как-то загадочно… и страшно.

Он промолчал, скинул и повесил пластиковый комбинезон, пошел в операционную, запер дверь. Жестом позвал Тесси.

— Садись. Нам надо поговорить. Прости, что я на тебя накричал. Я понимаю твое состояние, поэтому и не трогал тебя. Конечно, я удивился, получив приглашение на помолвку, и обиделся. Потом понял все: действительно, его уже не вернешь.

— Кого, дедушка Лайн-Еу? — спросила Тесси и почувствовала, что предала сама себя — дрожащим голосом, раскрасневшимися щеками, виноватым выражением глаз.

— Прости, Тесси, я был случайным свидетелем твоего прощания с Айтом. Оно раскрыло мне все благородство твоей души… Не стесняйся, девочка. Я сам полюбил его. Назвал сыном…

Тесси сидела, закрыв лицо руками. Вновь Лайн-Еу терзал ей душу своим благорасположением и добротой. Она же их не заслужила. Как это страшно!