Служанки — не будь дуры — тут же смекнули, что к чему. Хохочут, заливаются, а сами постели вниз волокут. А большую перину, хоть она и тяжелая, тоже во двор выволокли. Колотят ее служанки, колотят, что есть сил, а сами песни веселые распевают. Выколотили служанки постели, а потом их опять наверх втащили.

Вызволил Нильс Пера-сквалыгу из перины, а на нем живого места нет: не может ни идти, ни ползком ползти.

— Ну как, ела она что в клети? — спрашивает Нильс.

— Нет, там она ничего не ела, — стонет Пер.

Пришлось ему опять в постель лечь, и прохворал он целую неделю. Ходит за ним Грете хорошенько, а сама ему выговаривает:

— Послушался б меня, Пер, ел бы, как я ем, вот и был бы здоровехонек.

Прошло немного времени, а как оправился Пер после колотушек, что ему задали, призвал он снова Нильса и говорит:

— Сдается мне, что хозяйка твоя все ж таки чем-то подкармливается. Щеки у нее такие круглые, того и гляди, лопнут. Одним воздухом такого жиру не нагуляешь. Как бы все в точности разузнать?

— Да, задал ты задачу, — говорит Нильс. — Коли она ни в поварне, ни в клети не кормится и никто никогда не видал, чтоб она ела, ума не приложу, где она прячется. А может, она в погребе подкармливается? Знаешь что, стоит там старая пивная кадка, вот ты и залезай туда и сквозь дырочку, куда втулку вставляют, подглядывай. Так и разузнаешь, не прячется ли она в погребе, не подкармливается ли там.

— Ловко придумано! — говорит Пер.

Залез он в кадку. Нильс накрыл его крышкой, а сам пошел к Грете и говорит:

— Не вздумай ничего в погребе есть, там в пивной кадке хозяин сидит, сквозь дырочку подглядывает.

— Ладно! — сказала Грете.

Позвала она служанок и велит:

— Подогрейте-ка воды да принесите щелоку! Старая пивная кадка в погребе смердит так, что дух захватывает. Вылейте воду со щелоком в кадку сквозь дырочку, пускай стоит кадка да отмокает, покуда чистой не станет.

Расхохотались служанки и живо взялись за дело. Налили они в кадку воды и ушли из погреба. Снял тут Нильс крышку с кадки и спас Пера-сквалыгу от смерти. А то он чуть было не захлебнулся.

Однако обварили все же хозяина служанки. Пришлось его в постель укладывать, мазями целебными смазывать да тряпками перевязывать. Прохворал Пер ровно месяц.

А Грете ходит за ним да приговаривает:

— Не впрок тебе эти поездки — всякий раз хворым домой возвращаешься.

Как соберется, бывало, Пер за женой подглядывать, он и врет ей, что в дальнюю поездку уезжает.

Покуда Пер хворал, у Нильса дома последняя скотина пала. А у Пера стояли в хлеву два жирных вола. Вот и говорит Грете Нильсу:

— Слышь-ка, Нильс, служил ты мне верно; бери этих волов, ступай с ними на ярмарку во Фредериксборг да продай их, а деньги себе оставь или старикам родителям отдай. Очень уж вы обнищали!

Нильс так и сделал.

А Пер-сквалыга стал меж тем во двор выходить. Хоть и больно ему было, а все же ходит по двору, на палку опирается да глядит, как служанки по хозяйству управляются. Зашел он как-то в хлев и хватился тех жирных волов. Заковылял он из последних сил в поварню. А там у огня сидит Грете да присматривает, как бы вода из котла не выкипела.

— Где волы? — спрашивает Пер.

— Я их съела, — отвечает Грете.

— Как это съела, — говорит Пер. — Ты в своем уме?!

— А меня к еде потянуло, — глазом не моргнув, говорит Грете. — Брюхо своего требует. Раньше я себя сдерживала да воздухом кормилась. Но все до поры, до времени!

— Волы мои, волы, — захныкал Пер, — где мои волы? Их можно было продать.

— Я их съела, — опять отвечает Грете, — с рогами и с копытами. Трудненько, правда, было их глотать, но все ж проехало. Беда только, что я не досыта наелась. Правда, осталось у нас еще одиннадцать поросят да двадцать три овцы. Коли не засадишь служанок овец стричь, чтоб шерсть мне горло не щекотала, я их со шкурой съем.

Как услыхал Пер такие речи, потерял он разум да как грохнется оземь. Пришлось его в постель тащить и лекаря к нему звать, но средства от его хвори не нашлось.

Пришел тут конец Перу-сквалыге, похоронили его, и положила Грете тяжелую плиту на его могилу. А что денег на эту плиту пошло! Ох, и разозлился бы Пер до смерти, будь он жив!

Вышла Грете замуж за Нильса, и живут-поживают они до сих пор в радости и веселье.

В давние времена стояла на полуострове Ютландия, в приходе Эллинг, старинная мельничья усадьба. Мельник с женой умерли, и досталась усадьба трем их дочерям: Сиссе, Миссе и Киссе. Жили сестры на мельниковом дворе одни, а мельницу издольщику Кристиану внаймы сдавали.

Краше Сиссе и Миссе во всем приходе не было. А кто из них двоих краше был — Сиссе или Миссе, тут уж и вовсе не разобрать.

Спорят, бывало, парни, спорят. Один: «Сиссе краше», другой: «Миссе краше». И кончалось дело потасовкой. Наставят синяков друг другу, да толку все равно мало. Каждый свое твердит.

Третья сестра, Киссе, была не очень-то пригожа. Зато работящая: хозяйство вела, и все у нее в руках спорилось.

А у сестриц ее только и дела, что наряжаться да на красу свою в зеркало любоваться.

Слава о Мельниковых дочках за сто миль по округе Венсюссель шла. И столько к ним хороших и ладных парней сваталось, что кумушки со счету сбились. Одним парням красота Сиссе и Миссе по душе пришлась. Другие, что поразумней, работящую Киссе себе присмотрели.

Только Сиссе и Миссе на простых парней даже не смотрели. Приискивали они себе женихов побогаче да познатнее. А Киссе — так та вовсе боялась замуж идти.

И вот затеял однажды сватовство издольщик Кристиан.

Был Кристиан хозяин добрый и мельник толковый. Добывал свой хлеб честно. И все в округе знали: крестьян он не обирает, за помол не дерет и муки не ворует. Таких мельников мало в ту пору было.

Держал мельницу Кристиан три года, наживал добро себе и сестрам, а потом вдруг надумал: «Не лучше ли все деньги в один карман класть? И Миссе мне по душам пришлась. Пойду-ка я посватаюсь».

Пришел он на мельников двор и говорит:

— Надумал я, Миссе, на тебе жениться!

Миссе ему в ответ:

— Ты что, рехнулся? Ступай откуда пришел, знай свое место да поищи себе жену ровню!

Кристиану будто в лицо плюнули. Обозлился мельник, глаза кровью налились, но ни слова не сказал он и вышел.

А в саду Сиссе стоит.

Подумал Кристиан: «Негоже мне без невесты домой возвращаться».

И посватался он к Сиссе.

Сиссе ему в ответ:

— Неужто я за такого, как ты, замуж пойду?

Еще больше обозлился Кристиан и не солоно хлебавши пошел к себе домой.

Вдруг видит — у дверей пивоварни Киссе стоит.

Он и подумал: «Красота сотрется, а сноровка остается. От работящей жены в хозяйстве проку больше».

Взял и посватался к Киссе.

— Спасибо на добром слове! — сказала Киссе и отерла руки о передник. — Рада бы я за тебя пойти, да не могу! Боюсь я!

— Чего ж ты боишься? — спрашивает ее арендатор.

— Хлопот с мужем не оберешься, — отвечает Киссе. — Обихаживай его, ублажай, ходи за ним да деток расти. А то еще повадится в харчевню; воротится домой хмельной, того и гляди, поколотит. Нет уж, лучше я в девицах останусь. А то как бы хуже не было.

Так и ушел Кристиан ни с чем. Ходит дома туча тучей, глядит волком. А все-таки видит, что без хозяйки ему никак не обойтись.

Отправился Кристиан на другой двор, и отыскалась там девица, что согласилась пойти за него. И была она ему потом доброй женой.

Вскоре пришел свататься на мельников двор пасторский сын Кристоффер. Был он человек ученый и мыслями все в облаках витал, да только рассудил, что не грех и о земном подумать. А с доброй-то красавицей женой и наука веселее пойдет! К тому же у сестер из мельничьей усадьбы денег, говорят, куры не клюют. Так что покуда можно будет и у них на хлебах посидеть.

Посватался он к Сиссе.