Взяла да рассказала ему и про пудинги, и про мотки пряжи — словом, про все.

— Слушай, я все придумал! — вскричал бесенок. — Каждое утро я буду подходить к твоему окну и забирать шерсть, а к вечеру приносить мотки пряжи.

— А что ты за это возьмешь? — спросила королева.

Бесенок покосился на нее и ответил:

— Каждый вечер я буду тебя спрашивать, как меня зовут. До трех раз. Если к концу месяца не угадаешь, пойдешь со мной!

Что ж, королева подумала, что за целый-то месяц она, уж конечно, отгадает его имя, и ответила:

— Хорошо, я согласна.

— Вот и прекрасно! — обрадовался бесенок и быстро завертел хвостиком.

На другое утро король отвел жену в комнату, где уж приготовлена была шерсть и еда на один день, и сказал:

— Вот тебе шерсть, милая. И если к вечеру ты не спрядешь ее, не сносить тебе головы!

Вышел из комнаты и запер дверь на замок.

Только он ушел, послышался стук в окно.

Королева вскочила и распахнула его. Видит — сидит на карнизе маленький черный бесенок.

— Где шерсть? — спросил он.

— Вот! — ответила королева и подала ему шерсть.

Вечером опять раздался стук в окно. Королева поспешно встала и открыла его. На этот раз черный бесенок держал в руках пять мотков пряжи.

— Бери! — сказал бесенок и протянул ей мотки. — А теперь скажи: как меня зовут?

— Билл, наверное? — молвила королева.

— Нет, не угадала, — сказал бесенок и завертел хвостиком.

— Ну, так Нед?

— Нет, не угадала, — сказал бесенок и быстрее завертел хвостиком.

— Может быть, Марк?

— Нет, не угадала, — сказал бесенок, еще быстрее завертел хвостиком и вдруг пропал.

Вечером пришел в комнату король. Видит — лежат пять мотков пряжи.

— Как я рад, милая! — сказал он. — Значит, сегодня мне не придется тебя казнить. А завтра утром ты опять получишь еду и шерсть. — И он ушел.

Так каждый день ей приносили шерсть и еду, и каждый раз, утром и вечером, появлялся маленький черный вьюн. И весь день королева сидела и думала, какое же имя ей назвать вечером. Но ни разу не угадала! И чем ближе к концу подходил месяц, тем злорадней смотрел на нее черный бесенок и тем быстрей вертел хвостом с каждым неверным ее ответом.

И вот настал предпоследний день.

Бесенок, как всегда, пришел с пятью мотками пряжи и спросил:

— Ну как же, угадала, наконец, мое имя?

— Никодимус? — молвила королева.

— Нет.

— Самуил?

— Нет.

— А, так, значит, Мафусаил?

— Нет, нет и нет! — крикнул бесенок, и глазки его загорелись, как два уголька. — Слушай! Остался один день! Не угадаешь — завтра вечером пойдешь со мной!

И пропал.

Королеве стало так страшно. Тут она услышала шаги. Король вошел в комнату, увидел пять мотков и сказал:

— Ну, милая, я думаю, завтра к вечеру ты опять напрядешь пять мотков, не так ли? И мне не придется тебя казнить! А сегодня я отужинаю с тобой.

Принесли ужин и вторую скамейку для короля.

Но не успел король проглотить и двух кусков, как вдруг бросил нож и расхохотался.

— Что с тобой? — спросила его королева.

— Ты только послушай! — ответил он. — Отправился я нынче на охоту в лес и заехал в какое-то незнакомое место. Там была заброшенная меловая яма. И вот почудилось мне, будто в ней что-то жужжит. Я соскочил с лошади, подошел к яме и заглянул вниз. И кого же я там увидел? Крошечного черного бесенка, смешного-пресмешного! Как ты думаешь, что он делал? Прял! Быстро-быстро прял на крошечной прялке. Прядет, хвостиком вертит и напевает:

Как услышала это королева, чуть не подскочила от радости! Однако ни слова не сказала.

Наутро, когда черный вьюн опять пришел за куделью, он поглядывал на королеву еще злораднее.

А под вечер королева, как всегда, услышала его стук в окно. Вот открыла она окно и видит: сидит бесенок на карнизе и ухмыляется — рот до ушей. А хвостик-то, хвостик так и вертится, так и вертится!

— Ну, как же меня зовут? — спросил бесенок и отдал королеве последние мотки.

— Соломон? — молвила она, делая вид, будто ей страшно.

— Нет, не угадала! — засмеялся он и шагнул к ней.

— Ну, тогда Зеведей?

— Не угадала, — захихикал вьюн еще злораднее и еще быстрее завертел хвостиком. — Подумай хорошенько! Еще один неверный ответ — и пойдешь со мной! — И он протянул к ней свои черные лапки.

Королева отступила на шаг-другой, поглядела ему прямо в глаза и со смехом промолвила:

Как услышал это бесенок, взвизгнул и пропал во тьме за окном. С тех пор его никто и не видел.

ДАТСКИЕ СКАЗКИ

Служил в Дании солдат по имени Ларс: исполнял он королевские приказы ровно восемь лет, и настал срок ему с солдатчиной проститься. Рад был Ларс, что службе конец пришел: ведь кому служба — мать, а кому — мачеха. Неохота только с тощим кошельком домой возвращаться. Считали, прикидывали, а больше трех скиллингов[5] солдату в расчет никак не выходило. Этакая малость за восемь лет службы! Спасибо, хоть отдали ему те скиллинги сразу. А то, бывало, покуда солдатские кровные денежки получишь, с ног собьешься.

«Ладно, хоть так обошлось!» — подумал Ларс и отправился в путь.

Веселый малый был солдат! Идет, палкой помахивает, песенки распевает. А навстречу ему старушонка убогая; горько-горько так плачет, на нужду свою жалуется.

— Не подашь ли, служивый, скиллинг? — спрашивает старушонка.

— Отчего не подать! — говорит солдат. — У меня и всего-то три скиллинга, а два ли, три ли — все одно. Нет денег — и это не деньги. Может, хоть тебе мой скиллинг пригодится.

Немного погодя повстречалась ему другая старушка, да такая сгорбленная, что голова книзу клонится и лица никак не разглядеть; горько-горько так плачет, долю свою проклинает и молит слезно:

— Не подашь ли, служивый, скиллинг?

— Ладно, — говорит солдат. — У меня два скиллинга, а у тебя ни одного; коли дам тебе один, мы богатством сравняемся. Бери на здоровье!

Отдал он ей половину своих денег и дальше пошел; легко у солдата на душе и легко в кармане. Идет, песенки распевает.

Немного погодя повстречалась ему третья старушка; горько-горько так плачет, милостыню просит:

— Не подашь ли, служивый, скиллинг?

Усмехнулся солдат и отдал ей последний скиллинг.

— На, бери! У меня всего-то один скиллинг; а есть он, нет ли — разница невелика. В кошельке у меня ветер гуляет, теперь уж никому помочь не смогу.

Пошел солдат дальше — веселый-превеселый. И добра-то у него теперь осталось — только старая одежка, что на нем, да ранец за спиной. В ранце том рваная рубаха да пара дырявых носков. Правда, была у него еще пачка жевательного табака.

Идет солдат, солнцу и теплу радуется, табак жует, палкой помахивает, песенки распевает, да так звонко, что отголоски далеко по холмам разносятся.

Входит Ларс в лес и видит: сидит на камне старушонка, отдыхает, видно. А камень-то огромный-преогромный.

— Садись, служивый, потолкуем, — говорит старушка. — Довелось нам с тобою и раньше трижды встречаться, да ты всякий раз так торопился, что мы и словечком с тобой не перемолвились.

— А, так это ты все мой скиллинги выманила! Ну да на здоровье! Не зря они тебе достались. Пришлось небось побегать! Прыткая ты, что правда, то правда! А потолковать я с тобой не прочь! Чего тебе надо?