При слове поцелуй мама вздрагивает, а родственники шокировано охают. После чего, осматривая соседа с головы до ног, презрительно кривят лица.

— Что же Вы молчите? Может мне ещё что-нибудь перепадёт в честь Рождества, например, — кажется, он скоро прожжет на мамином лице дыру.

И она срывается и, вскакивая, с места кричит:

— Чего вы хотите от меня услышать, — давно я не видела её такой нервной. Нет, я не могу больше молчать.

— Аня, не вмешивайся, — одним жестом руки останавливает меня сосед, всё так и не отводя своих глаз от мамы. А потом встаёт, нависая над ней.

— Я лишь хочу честности и искренности. Если вы меня стыдитесь, то не надо меня спаивать и прикидываться незнакомкой при посторонних. Просто скажите, что не хотите иметь со мной ничего общего. А вчерашний поцелуй спишем на превышение дозы выпитого.

Мама чуть ли не плачет. Но её вид не трогает соседа. Он продолжает говорить.

— Но если это не так, то переступите, наконец, через свои предубеждения. Посмотрите мне в глаза и перестаньте бояться собственных чувств.

— Я не знаю, — отчаянно кричит она, заламывая руки.

На лиц Николая Петровича написано разочарование.

— Очень жаль, — выдыхает он и удаляется.

Через секунду после выхода соседа на маму обрушивается град вопросов и обвинений.

— Что это всё значит? Ты чего с ним связалась? — плюётся тётка.

— Фу, ну и вонь от него, — кривится Алиса.

Лжёт гадина, думаю я. Нет никакой вони.

— Я б ему вмазал, только мараться лень, — говорит Колобок Геннадьевич, поедая четвёртую куриную ножку.

— На него нужно написать жалобу в органы и забыть, — предлагает Альберт.

— Да отстаньте вы от нас. Это наше личное дело, с кем, где и как встречать Новый Год, Старый Новый Год, масленицу и другие праздники, — не выдерживаю я.

— Люся, ты совсем перестала дочь воспитывать. Смотри, какая грубиянка выросла, — ворчит тётка.

У меня нет сил лицезреть эту семейку. Тут ещё Альберт за ногу меня щиплет.

— Пойду за водой схожу, — говорю я и выхожу из-за стола.

Выхожу из дома и вижу на соседском крыльце силуэт и поднимающийся к небу дым. Николай Петрович, наверное, курит от волнения.

По возвращению от колодца вижу стоящего у калитки Альберта с сигаретой в руках. Снова осматривает меня похотливым взглядом.

— Нюрочка, ты так похорошела. Такая аппетитненькая. Дай ущипну. Или поцелую, — дышит перегаром прямо в лицо.

— Дай пройти, — откашливаясь, требую я. Но он не шевелится.

Я пытаюсь его обойти, но мужчина выше и сильнее. Он хватает меня за телогрейку и начинает её расстегивать. Я бросаю вёдра ему на ноги. И слышу рассерженный мат. Он хватает меня за голову и со злостью ударяет об воротину.

— Помогите, — кричу я.

И на шум выбегает Николай Петрович. Он отдирает этого гада от меня и начинает его колотить. Теперь выбегают уже мама с родственниками. Алиса прыгает сверху на мужчин. Её папаша пытается вклиниться своим животом. Но хуже всего ведёт себя тётка. Она пытается ударить Николай Петровича совковой лопатой. Но мама вовремя её останавливает и всех разнимает:

— Что здесь происходит? — требует она объяснений.

— А ты что не видишь? — орёт тётка, — этот алкаш напоролся и не знает, где дурь выпустить.

— Он не пьян, — защищаю я своего спасителя, — это ваш зятёк меня домогался, даже лицо мне разбил. А Николай Петрович пришёл на помощь.

Видя кровь, мама охает, прижимая руки к лицу.

— Ты чего здесь мелешь? — кричит Алиска, — ты просто мне завидуешь. Сама в старых девах ходишь и на моего мужа позарилась. Я видела, с каким голодным взглядом ты на него пялишься.

— Ты дура или притворяешься? — я тоже перехожу на крик, — он уже всех твоих подруг перетрахал.

— Да ты… — теперь уже Алиса пытается меня ударить. Но сосед крепко держит её за локоть.

— Отпусти меня, свинья поганая, — орёт она на соседа. Но он невозмутим как скала. И смотрит на маму, ожидая её действий.

— Алиса, заткнись, — тихо велит мама. И все открывают рты от изумления, — собрали свои манатки и вон из моего дома. Чтобы ноги вашей здесь не было.

Мама говорит спокойно и чётко.

— Ну и оставайтесь здесь со своим алкашом, — выплёвывает тётка.

— И останемся. Именно с ним, — и мама тепло улыбается Николаю Петровичу.

После выдворения гостей и обрабатывания моего пострадавшего лба, мы втроём сидим на кухне и попиваем чаёк. Думаю, именно сегодня мама окончательно и бесповоротно изменила мнение о соседе. И влюбилась в него.

Я захожу в свою квартиру, и в глаза моментально бросается повсеместный слой пыли. Вроде никого и не было все эти дни, а он появился. Надо бы убраться. Переодеваюсь в домашние майку и штаны и начинаю марафетить квартиру. Времени до свидания ещё достаточно. Хотя правильнее сказать до встречи. Между мной и Шуриком однозначно ничего не может быть. Может у него и теплится какая-то надежда, но сегодня он окончательно с ней расстанется. Я об этом позабочусь.

После уборки принимаю ванну. Какой же это кайф! Особенно после тазика. Нет, баню я люблю и уважаю, но полежать в водичке и отмокнуть тоже иногда хочется. После ванны смотрю на себя в зеркало и убеждаюсь, что деревенский воздух однозначно полезнее. Например, мой цвет лица давненько не был таким сияющим. Щёчки румяные. Глаза блестят. А может это от любви? Хотя какая там любовь, скорее недоразумение.

Но вот фигура меня расстраивает. То, что я набрала пару лишних килограмм, подсказывает узкое платье, которое я мерею перед встречей. Во-первых, молния не до конца застёгивается, а во-вторых торчат бока. Вот тебе и праздники. Беру из шкафа платье-трапецию чёрного цвета. Ну что ж придётся идти в нём. Оно с длинными рукавами, но до колен, поэтому на ноги надеваю плотные колготки в тон. Волосы просто выпрямляю. Немного туши и блеска. И хватит.

Смотрю на часы и понимаю, что пора выдвигаться. Поеду на такси. Нет сил ждать маршрутку. К тому же, неизвестно, как часто ходит транспорт второго января. Ещё и на улице резко холодает.

Опоздав на десять минут, такси подъезжает к новому ресторану под названием "Смех и только". Из-за того, что он ещё даже и не открылся, водитель так долго плутал. Интересно, при чём здесь смех? Может цены смешные? Или порции блюд? А может повар что-то подсыпает в еду? Но самое смешное, что открытие ресторана назначено на третье января. Тогда почему Шурик позвал меня сюда?

Стою под дверью и думаю, что Волков меня разыгрывает. Но вдруг мне открывает, судя по бейджу администратор и пропускает вовнутрь. Я же не двигаюсь.

— Вы Анна? — спрашивает он.

— Да, — настороженно отвечаю.

— Проходите. Вас уже ждут.

— Вы же только завтра открываетесь.

Администратор слегка улыбается:

— Да, но специально для Вас было сделано исключение. Давайте руку.

— Зачем?

— У нас ресторан без света. То есть в темноте. Слышали про такое направление?

Я утвердительно киваю головой. Обалдеть, я впервые в таком заведение. Но есть в темноте я не люблю. Что ж, придётся немного перетерпеть. Надеюсь, меня не отравят.

Протягиваю руку администратору, и он ведёт меня в холл ресторана. Здесь темно, но разглядеть очертания можно. Мужчина помогает снять пуховик, куда-то его девает, надевает специальные очки и ведёт меня дальше. Вот теперь, однозначно темно. Я даже умудряюсь задеть какую-то мебель.

— Присаживайтесь, — говорит он.

И помогает мне сесть. А затем уходит. Он что, оставляет меня одну в кромешной темноте? И тут кто-то рядом прочищает горло:

— Кхм, кхм.

— Саш, это ты? — спрашиваю я у темноты. И она мне отвечает.

— Нет, — хрипло шепчет мужчина напротив.

Моё сердце падает прямо в пятки. А горло неожиданно пересыхает.

— А кто? — испуганно спрашиваю я.

В ответ лишь тихий смех.

— Поклонник, — шелестит темнота бархатным голосом.

— Чей? — сиплю я.

— Ваш.