Я захлебываюсь в собственных рыдания, в то время как Стас прижимает меня к своему жаркому телу, позволяя испачкать клетчатый пиджак тушью.

А затем ведёт за собой, усаживает в мазду и увозит от ресторана.

— Куда это мы? — моргаю часто-часто, чувствуя как щиплют глаза.

— Куда хочешь, — просто отвечает сосед, ловко справляясь с рулем одной рукой и время от времени поглядывая на меня, — можем просто по городу кататься. Обожаю ночной город, пустынные дороги и грохот динамиков в салоне.

— Не знаю даже, — перед глазами до сих пор стоит мерзкая сцена, — стой! Ты что же, свой ресторан бросил в первый вечер?

Завьялов морщится, однако разворачиваться обратно не собирается.

— Ничего страшного, и без меня справятся. Что касается твоих… друзей, то я распорядился выпроводить их. Ты не против?

— Мне все равно, — бурчу под нос. Почти правда. Только за Громова обидно. Он-то в общем и не при чём. Эх…

— Опять пыхтишь, — усмехается Стас, — хочешь в Ледяной городок сходить?

— Куда? Впервые слышу.

— Значит, обязательно нужно туда отправиться. Только одета ты легко для зимней прогулки. Говори адрес — сейчас заедем переодеться.

Немного напрягаюсь.

— Расслабься, — забавляется Стас, — обещаю с ночными визитами не беспокоить. Только, если сама захочешь.

И я не могу сдержать улыбку.

Буквально на десять минут мы заскакиваем ко мне. Стас не навязывается и остаётся в машине, а я мчусь поскорее утеплиться и вернуться обратно в мазду. И до конца не верю, что такой препоганный вечер начинает играть новыми красками. И главное — сбываются мои самые сокровенные мечты.

Через двадцать минут мы приезжаем на набережную, где уже отдыхают горожане и приезжие.

Завьялов покупает билеты в огорожанный городок, где сверкает пушистая елка, величественно красуются ледяные скульптуры, а с высоких горок на ледянках спускаются взрослые и дети.

— Пошли, — Стас нагло утягивает меня за собой. И все мои сопротивления напрасны.

— Я боюсь, — трясусь я то ли от страха, то ли от холода.

— Чего? Я же рядом.

За огромными зрачками не видно радужки, и я нестерпимо хочу его поцеловать.

— Тебя я и боюсь, — шепчу, не отрывая взгляда.

— Это я тебя должен бояться, — улыбается парень, — вдруг ты лопату об меня сломаешь.

И мы смеёмся. А затем с громким визгом спускаемся вниз.

И так как я следую за Стасом, то не удивительно, что сшибаю его с ног.

— Ты второй раз сбиваешь меня, — хмыкает парень, потирая ушибленный копчик, — может я денег у тебя в долг брал и забыл отдать. И ты теперь мне так мстишь?

Сердце ты моё забрал и отдавать совсем не собираешься, думаю про себя, а вслух произношу совсем другое:

— Просто городских мажоров не люблю. Особенно тех, кто обидные клички придумывает. Ну-ка признайся, кому пришла мысль меня снежной бабой обозвать?

— Ну… — старательно отводит он бесстыжие глаза, — я теперь и не вспомню.

— Конечно, так я и поверила, — ворчу я, пока он тащит меня подальше от горок, — либо тебе, либо твоей Оленьке.

— Да не моя она.

Мы с ним продолжаем переругиваться, а потом я замолкаю. Потому что вижу бассейн из льда, наполненный разноцветными шариками.

— Хочу туда, — тычу пальцем и с разбегу плюхаюсь на лёд, скользя внутрь бассейна и утыкаясь головой в чужое тело. От моего точка тело шатается, скользит и садится на меня. Затем кто-то прижимается по бокам, и я вообще чувствую себя килькой в томате.

Стас помогает мне выбраться из под толпы подростков, выталкивая из ледяного сооружения.

— Тебя вообще нельзя ни на минуту оставить, — говорит он, выпрыгивая следом.

— Ну так и не оставляй, — произношу раньше, чем думаю.

— Можно? Больше не прогонишь? — он наклоняется так, чтобы посмотреть прямо в глаза. И я не могу ему соврать.

— Никогда!

— Не хочешь ничего перекусить? — спрашивает Завьялов через минуту.

— Ага, может по мороженому?

Его брови взлетают на лоб.

— Ну не хочешь, как хочешь, — иду на попятную, — можем и шаурмой обойтись.

В итоге мы заходим в первое попавшееся кафе и сидим там вплоть до закрытия. Говорим обо всем и ни о чем. Иногда просто молчим, но это, как ни странно, совсем не напрягает.

Уже после полуночи Стас подвозит меня до дома.

— Ты когда в Измайловку возвращаешься? — спрашивает Завьялов в лифте, убирая выбившийся локон с моего лица.

— Завтра в обед. А ты?

— Дня через три, не раньше.

Он не сводит глаз с моих губ. Его намерения и понятны, и желаны. Чего же ты медлишь, Стас? Впор самой прыгать ему на шею.

Створки лифта разъезжаются, а возле входной двери караулит Громов. Завидев меня, Стёпа улыбается, но его широкая улыбка гаснет, когда следом за мной из лифта выходит Стас. Мужчины не хорошо так переглядываются, я же молю, чтобы не случилось второй драки за сутки.

Однако Стёпа берет себя в руки, отводит взгляд и сухим тоном осведомляется:

— Аня, с тобой все в порядке? Ну тогда мне пора. Извини за вечер.

И спускается по лестнице. А походка у него такая тяжёлая, что и на сердце будто камень падает.

Чувствую за собой вину. Настроение падает вниз и я быстро прощаюсь со Стасом, влетая в свою студию и запираясь на замок.

Может не на того я поставила? Где Стас, и где я? Громов все равно как-то ближе по статусу.

На следующий день я снова на пороге родного дома. Дверь открывает мама… И я в ступоре:

— Мам, и почему ты напоминаешь овцу после бодуна?

— Нюрка, какая же ты вредная. Нет, сказать — мама, тебе так идёт новая прическа, что даже слов нет.

И моя родительница игриво трогает свои новоявленные кудри.

— Такая прическа в принципе никому не может идти. Что ты сотворила с головой?

— Ничего. Просто сделала химическую завивку и оттенилась фиолетовым тоником.

— Зачем? Так даже старые бабки уже не ходят. А ты вообще молодая у меня.

— Я просто хочу Колю наповал сразить в театре, — доверительное шепчет мама, играя сильно накрашенными бровями.

Я представляю маму в её цыганском костюме с мелким бесом на голове и в изнеможении закрываю глаза:

— Не переживай. Такими темпами ты не просто его сразишь, а сразу на больничную койку с инфарктом отправишь. Признайся, ты таким тонким способом решила с ним счёты свести?

Мама снова припоминает Вия, но договорить ей мешает требовательный стук в дверь.

Я открываю и вижу очень красивую женщину непонятного возраста в белой норковой шубе и кожаных сапогах. Ещё одна соседка, что ли?

— Здравствуйте, вы к кому? — грубовато спрашиваю, успевая отметить шикарную стрижку и яркий мейкап гостьи.

— Я к вашему соседу — к Нику. Вы не подскажете, где он может быть?

— Отродясь не было здесь никаких Ников, — встревает мама, качая головой, отчего кудряшки сильно пружинят.

— Я имела ввиду — к Николаю. Николаю Петровичу Игошину. Я его невеста.

Розыгрыш что ли? Такая нагламуренная красотка, позади которой караулит белый лексус, и наш Леший? Что их может объединять кроме гражданства?

— Мы сейчас об одном и том же Николае Петровиче говорим? — уточняю на всякий пожарный. При этом поглядываю на маму. Кажется, у неё давление скакнуло. Да уж, куда ей тягаться с этой барышней.

— Не знаю, я про того, что в том доме живёт, — и тычет длинным нарощенным ногтем на покосившийся домик слева.

— И вы… его невеста? — теперь спрашивает мама убитым голосом.

— Можно и так сказать, — высокомерено вздергивает брови дамочка, — а вы Нику кто?

— Надзиратели, — выпаливаю я с раздражением, — надзираем, чтоб не спился и деревню не спалил.

— Спился? Ник? — её и без того большие карие глаза увеличиваются в два раза, — хм… Наверное, смерть Вика так на нем сказалась. Так где же я могу его найти?

И не просит, а требует, как будто мы целыми сутками следим за соседом.

— Сходите в девятый дом. Это тот, который напротив почты. Там вся местная алкашня собирается.