Потом Михас отошел, сменил музыкальный диск с танцевального на песенный и, подхватив меня, быстро увел на выход, под трибуны. Там, какой-то воин запихнул нас в отгороженный закуток, где стояла лавка, а на ней наша сумка со сменной концертной одеждой.

Мы с Михасом повалились на пол. Двадцать минут таких физических нагрузок, в безумном темпе, это очень-очень тяжело. И теперь мы дышали, как загнанные ездовые ящеры, пытаясь унять бешеную пульсацию крови во всем теле. Хорошо, что следующие два отделения не предполагают такой работы.

Отдышавшись, под грохочущую музыку и вопли трибун, сотрясающие стены нашего помещения, мы, повернувшись друг к другу спинами, быстро переоделись. Теперь на мне светло-фиолетовый костюм, на Михасе — темно-фиолетовый.

Как только прошли тридцать минут, отведенные нам на отдых, и музыка за стеной смолкла, мы тут же опять выскочили на арену. И снова ритуальный поклон Михаса, приглашающего меня к танцу.

Наш следующий танец требовал от нас естественных, простых, мягких, свободных, гибких и плавных движений. Красивый, эстетичный, он танцуется в полсилы. Поэтому, несмотря на довольно высокую скорость, не устаешь. Основа его, разные виды походки, вызывающие иллюзию скольжения. Непередаваемая словами зрелищность этого танца достигается за счет абсолютно синхронных движений партнеров. Очарование и волшебство этого танца завораживают. Впадая в гипнотический транс, хочется смотреть на него вечно.

И вновь, как только смолкла музыка, оглушительные крики восторга зрителей.

Перерыв.

И, наконец, последний, третий танец. Этот танец сюжетный. С помощью музыки и пластики тела им можно рассказать целую историю о радостях и горестях жизни. О себе и о своих чувствах и желаниях. О своем мужчине и о своей женской сущности.

На нас надеты наши самые эффектные, контрастные концертные костюмы. Михас во всем черном. По боковым, внешним поверхностям его узких штанов, вшиты красные лампасы. Край рукава и ворот его рубашки, заправленной в штаны, оторочены красным кантом. Вместо пояса, красный кушак. Мой костюм красный. Широкий черный кушак на моей талии, завязан сзади пышным бантом. Черные туфли и черная лента перевивающая волосы, которые уложены на голове короной.

Этот танец легко удавался Михасу, но из меня выпивал все соки, требуя колоссальной, не свойственной мне, эмоциональной открытости и экспрессивной отдачи. Правда, с тех пор, как я влюбилась в Кирсатэля, наша Учитель танца утверждает, что он стал даваться мне как-то легче и выразительнее.

Этим танцем мы показывали историю о Мужчине и Женщине. Их искусство взаимного обольщения. Все в нем — подчеркнутая чувственность и сексуальность, возбуждающая инстинкты. Наполненный страстью, этот драматичный танец заставляет мужчину и женщину, несмотря на контраст в одежде и движениях, быть одним целым. Они, дополняя друг друга, сливаются сердцами, бьющимися в унисон.

Здесь музыка постоянно меняет свой ритм. Переходя с медленного на быстрый. Вынуждает к внезапным остановкам и смене положения тел. Медленные и плавные движения, заканчиваются резко и твердо, держа зрителя в постоянном напряжении.

В этом танце все выражает любовь, страсть и безудержное желание обладать друг другом. Но никто не сдается без боя.

Гордость и противостояние сил.

Стремлением подчинить и остаться свободным.

Соблазнение.

Надрывная страсть.

Ревность и душевная боль.

Согласие и преданность.

Все эти глубокие, яркие чувства передаются то тесными объятиями, то резкими отстранениями. Все пульсирует эмоциями. И темпераментные позы. И интимные прикосновения рук и ног И многозначительные взгляды.

Раскованный, откровенный, захватывающий, этот танец возбуждает чувства всех, и зрителей, и партнеров.

С последними аккордами, хвост Михаса обвил мою талию. Синхронный поворот головы лицом друг к другу. Взгляд глаза в глаза. Михас резко отклонил корпус назад, выставив одну ногу вперед, и я оседлала его бедро. Увлекаемая его объятьями, наклонилась над ним. Чуть коснулась грудью его груди. Близко склонилась к его губам, обозначая страстный поцелуй. И замерла.

Из наваждения страсти и необъяснимого удовольствия, которое вызвал у меня танец, заставив забыть обо всем, меня выдернул, дошедший вдруг до сознания, сокрушающий звериный рев. Я быстро соскочила с Михаса и со страхом посмотрела на трибуны. Орки безумствовали. В едином порыве, они повскакали со своих мест и, крича, топая ногами, размахивая руками и хвостами, неистовствовали. Тяжелый, пугающий до дрожи, густой запах мужских гормонов ударил в нос.

— По-моему, мы перестарались, — шепнул мне в ухо Михас.

Проигнорировав положенные после представления поклоны, схватив за руку, Михас быстро поволок меня к выходу. И, только вытолкнув навстречу ожидающему нас под трибунами воину, он вернулся назад, чтобы сменить диск в музыкальной шкатулке.

Я с опаской посмотрела на воина.

— Не бойся, — понял он мой взгляд. — Я родился и вырос в Эльфийском Лесу, — успокоил он меня.

Я с облегчением выдохнула. Хвала Небесам, хоть кто-то здесь есть цивилизованный.

В это время с арены выскочил Михас и, закатив восторженно глаза, воскликнул:

— Вот это успех! — но его напряженный взгляд, не обманул меня. Он, так же как и я, был напуган.

Вслед за Михасом, появился командир воинов. Сами воины остались на арене, все также бдительно следя за порядком и угрожая трибунам стрелами взведенных луков.

— За мной, — отрывисто скомандовал командир, и побежал к повозке.

Мы, вместе с орком, который оказался нашим соотечественником, побежали за ним. Натянув плащи, и быстро усевшись в повозку, мы помчались сквозь толпу орков, не попавших на представление. Они, к счастью, не обратили на нас особого внимания. Эти орки, недовольные поднявшимся на трибунах ревом, пытались сквозь него прислушиваться к музыке и словам песен, воспроизводимых нашей музыкальной шкатулкой.

— А что будет с нашей музыкальной шкатулкой, — опомнилась я.

— Не волнуйся. Она пока там и останется, за ней есть кому присмотреть, — отмахнулся командир.

Въехав во двор и высадив нас у входа в дом Эракуса: командир завел нас в трапезную, слабо освещенную одной горящей лучиной и звездным светом, проникающим через окошко.

— Сейчас поедите, и отдыхать. Ничего не бойтесь, дом под надежной охраной.

И только он вышел, в трапезную вошла... гномка! Она несла поднос, нагруженный едой. Поставила его на пол и, поклонившись, не в силах совладать с любопытством, забегала глазами с меня на Михаса.

— Ты кто? — ошарашено спросил ее, на гномьем, Михас.

— Ох, чудно! Орк, а на гномьем говорит, — всплеснула она руками. — Я служу хозяину этого дома. Закупаю продукты, готовлю еду. Приглядываю за орчанкой, которая тут убирается и стирает одежду, — охотно пустилась в объяснения гномка.

— А еще в доме кто-то живет? — заинтересовался Михас.

— А как же?! Целых двенадцать приближенных к хозяину воинов! Вот всех и надо обслужить. Похлебку каждый день в огромном чане варю, который еле поднимаю.

— А рабыни или наложницы у Эракуса есть? — проявил неуместное любопытство Михас.

— Слава Горам, нет здесь других женщин. Хороший дом, тихий, спокойный, без визга, крика, выцарапывания друг дружке глаз. А мужицкие надобности справить и хозяин, и его воины, в «Заведение» ходят. Ой, что-то я разомлела, от того, что орк по-гномьи говорит, разболталась не в меру, — сокрушенно заметила она, но тут же, с любопытством спросила: — Как наш язык-то выучил?

— Да у меня мать гномка, — с гордостью ответил ей Михас.

— Разве ж такое бывает?! — потрясенно спросила гномка, растерянно хлопнув себя по бедрам.

— Сама видишь, бывает, — улыбнулся Михас. — А что, в Степи мало гномов, и таких случаев больше нет?

— Про такое не слыхала. В Большой Орде гномов достаточно, там горы рядом, много гномов добычей и переработкой руд занимается. Сами-то орки в этом мало разбираются. Здесь, в Столице, нас очень мало, все наперечет. Считай, только те, кто в гномьем банке служит, да их ближайшая родня. Вот и мой сын в банке работает. Ну, а в Городе, вообще, ни одного гнома нет.