Лейтенант Дорофеев протянул майору Ковешникову микротелефонную трубку:

— Товарищ майор, у рации подполковник Журба.

Подполковник сообщал, что поисковая группа выслана и что тем не менее сам он выезжает в район развилки дорог, где будет ждать Ковешникова.

— Ефрейтор Демченко, отвезете задержанных в комендатуру, — приказал майор. — Мы трое, — он обернулся к Воронцову и Дорофееву, — в сопровождении наряда Семина следуем в направлении к аэропорту. Туда же выезжает и подполковник Журба.

Демченко с задержанными и своим младшим наряда Баяджиевым сели в одну машину, остальные в другую. Водитель, получив приказ майора «жать на всю железку», резво тронул с места, уазик, проковыляв некоторое время по проселочной дороге, выбрался на асфальт, помчался по шоссе.

Некоторое время все молчали.

— Не довезет ефрейтор до медпункта этих горе-проводников, — сказал Ковешников.

Воронцов подумал, что неизвестный, отправивший с такой хладнокровной решимостью на тот свет трех человек, кроме всего прочего, оставляет в грунте следы не менее глубокие, чем сам майор. А это значит — идет с грузом. Если же у него такой собственный вес, то их противник, учитывая его скорость передвижения по горам, не человек — боевая машина. Задержать такого будет чрезвычайно трудно…

Некоторое время все трое молча наблюдали, как, словно взлетная полоса, мчится навстречу дорога, как в свете начинающегося дня алеют на зеленых коврах по обе стороны дороги тюльпаны и маки, покачиваются на ветру какие-то полевые цветы, пока еще не набрало силу все испепеляющее среднеазиатское солнце.

Сидевшие в машине едва ли замечали красоты природы, озабоченно обдумывая, чем-то еще закончится поиск.

— И все-таки, товарищ майор, — сказал Воронцов. — Не могу взять в толк, как вам удалось установить, что был еще один, как вы считаете, главный преступник?

— Мне это удалось установить визуально, — ответил Ковешников, который наверняка не мог простить Воронцову его реплику насчет следопыта Кожаного Чулка и несколько иронический жест, ставящий под сомнение выводы Ковешникова. — Я ведь, — продолжал майор, — как тот тульский мастер Левша, что аглицкую блоху без мелкоскопа ковал: следы всю жизнь на глазок да вприкидку определяю.

— Не сердитесь, товарищ майор, — примирительно сказал Дорофеев, — мне вот тоже трудно объяснить себе, откуда вы взяли то, что нам сегодня показали.

— Объяснение простое, — ответил Ковешников. — В Туркмении любой чабан или охотник — следопыт. Пограничнику положено быть, кроме того, еще и астрономом и топографом, а главное — психологом. Ну а поскольку я и пограничник и охотник, то мне, как говорится, быть следопытом и бог велел.

Ни Воронцов, ни Дорофеев не успели ответить: впереди, на развилке дорог, они еще издали увидели военный ГАЗ-69 и стоявшего возле машины представителя штаба отряда подполковника Журбу.

— Последние известия, Яков Григорьевич, — когда машина остановилась, сказал подполковник. — Нарушителя мы еще не задержали, но почти точно знаем, где его возьмем. Ваш неизвестный отравитель сумел каким-то образом обмануть шофера попутной машины, оставил его на дороге, а сам уехал в направлении к аэропорту, но перед самым аэродромом, видимо, заметил наши заслоны, свернул на проселок и, как мы предполагаем, выехал на шоссе, ведущее к железнодорожному вокзалу. Все дороги, кроме этой, перекрыты. Вас, Яков Григорьевич, прошу контролировать это шоссе от развилки до аэропорта. Проверяйте каждую машину на всякий случай, если он предпримет попытку вернуться… Вам, лейтенант Дорофеев, надлежит немедленно выехать в аэропорт. Наряд с рацией уже там. Администрация аэропорта предупреждена. Я еду в город к вокзалу. Каждые пятнадцать минут держать со мной связь по радио.

Подполковник помолчал и спросил:

— Есть ли вопросы, пожелания?

— Есть, товарищ подполковник, — ответил майор. — Моих следопытов Амангельды и Лаллыкхана неплохо бы доставить как можно скорее в район аэропорта. Они ждут команду у меня на комендатуре.

— В чем замысел, Яков Григорьевич?

— Пока ничего определенного, товарищ подполковник. Но, сдается мне, могут понадобиться.

— Хорошо, дам команду.

Дорофеев сел в первую попавшуюся машину, умчался в сторону аэропорта. Подполковник Журба на своем газике — в противоположную. Клубы пыли бросились было вслед, затем отстали, лениво оседая на придорожные кусты.

Воронцов посмотрел на майора: дескать, что будем делать? Тот неопределенно махнул рукой:

— Давай, проверяй. Встретится кто, останавливай, смотри документы. Толку от этого не будет никакого, но пока ничего другого не придумаешь.

Он как бы говорил: «Приказ есть приказ, его надо выполнять, но и своей головой работать необходимо».

Майор наверняка не верил, что так просто может закончиться этот поиск и что нарушитель, после стольких ухищрений, даст себя схватить на дороге, когда и След-то его, как говорится, давным-давно простыл. Но пока что сам Ковешников, кажется, не мог предложить никакого другого разумного решения, а Воронцов лишь отмечал про себя, как летят одна за другой драгоценные минуты.

Прямой отрезок шоссе на плоской равнине позволял наблюдать дорогу в оба конца на несколько километров.

Воронцов с Гуляевым и Семиным вышли из машины, заняв пост в тени туранги[16], высматривая, не появится ли на дороге человек или какой-нибудь транспорт.

Ковешников же, безучастно сидя на переднем сиденье, вел себя так, как будто это совершенно его не касалось. Он лишь наблюдал, как Воронцов с солдатами останавливал очередную машину, проверял документы у пассажиров и отпускал их с миром.

Оставив Семина с Гуляевым на шоссе, Ковешников позвал Воронцова в машину и попросил водителя поехать к аэродрому, туда, где в полукилометре от перекрестка виднелся мосток, от которого уходил проселок в сторону зарослей туранги.

Как сказал подполковник Журба, именно на этот проселок свернул нарушитель, спасаясь от заслонов, выставленных в районе аэропорта.

Что еще затеял майор, Воронцов не мог догадаться и лишь внимательно наблюдал за ним, надеясь, что в решительную минуту сможет ему пригодиться. Сейчас уже у него не было желания отстаивать свое «я», что-то доказывать, важно было завершить главное — задержать преступника…

Выйдя из машины, Ковешников внимательно осмотрел почву, на обочине остановился, раздумывая, что делал здесь нарушитель, когда уже чувствовал за собой погоню.

Но ошибки быть не могло: хорошо видны были и отпечатки сапог с косячками на каблуках, и такого же размера огромных зимних ботинок на рифленой подошве.

В туранге потревожена листва, несколько вмятин на почве от каблуков: видимо, те, кто был здесь, изрядно торопились.

Ковешников хлопнул себя по лбу и от всего сердца выругался.

— Что, товарищ майор, нарушитель?

— Черта лысого, а не нарушитель! Провели нас, как малых ребят! Давай скорей в машину! Вызывай по радио подполковника!

Воронцов включил рацию. Журба ответил сразу.

— Товарищ подполковник, — начал было Ковешников в повышенном тоне, но тот его тут же остановил:

— Что шумишь, Яков Григорьевич?

В трубке голос его раздался настолько громко, что Воронцов слышал каждое слово. По умиротворенному тону Журбы можно было понять — у подполковника хорошее настроение.

— Все в порядке, — сказал Журба. — Взяли гуся лапчатого.

— Как — взяли? Этого не может быть! Не того взяли!

— Точно того, можешь не сомневаться.

— Товарищ подполковник, еще раз говорю, не может этого быть!

— Как не может, когда он с наручниками у нас в машине сидит. Вот тебе и раз! Сам его проманежил от границы до города, а теперь — не может быть?

— А приметы?

— Все точно, как ты говорил. Совпадают и физические данные, и гвоздики на каблуках.

— Товарищ подполковник! — едва выслушав его, воскликнул Ковешников. — Поскольку вы уже задержали пособника, прошу срочно выехать с ним в аэропорт. Я со своей группой выезжаю туда немедленно.