Войдя в машину, капитан принялся ловко и сноровисто помогать перевязывать Воронцова.

Остро воспринимая все происходящее, Воронцов слышал не только своего начальника заставы, но и разговор между Ковешниковым и задержанным нарушителем.

— Ты сразу узнал меня, Клычхан, — говорил майор, — а вот Аббас-Кули никак не мог вспомнить.

— Как не узнать? Ёшка — Кара-Куш[18], кары-капитан[19] — старый знакомый, — не теряя самообладания, ответил нарушитель.

— Кары-майор, — поправил его Ковешников. — Для всех давно — Яков Григорьевич, только для тебя все «Ёшка».

— А для меня — все Ёшка, — подтвердил Клыч-хан. — Я еще подумал: «Кто ж меня сумел остановить?» Верно говорят: «Хитростью поймаешь льва, а силой не поймать и мыши».

— А еще говорят, — в тон ему заметил Ковешников, — змея не ведает своих изгибов, но следы на песке оставляет. Раньше ты сам через гулили не ходил, других посылал.

— Как не пойдешь? Перед смертью старых друзей повидать надо: сегодня я к тебе пришел, завтра ты у меня будешь…

Он улыбнулся, и Воронцову, не участвовавшему в этом разговоре, стало жутко от этой улыбки.

— Аббас-Кули! — окликнул Клычхан сообщника. — Молись аллаху, чтобы послал тебе легкую смерть. О том, что геок-папак взяли меня, кому надо, узнают уже сегодня. Тебя найдут и на дне этого холодного моря.

Аббас-Кули, сам наводивший страх на своих проводников и пособников, с отрешенным видом смотрел перед собой и, кажется, в самом деле молился. Воронцов видел: губы его шевелились то ли от холода, то ли от страха.

Слабость охватила Алексея, все тело покрыла испарина. Будто сквозь сон, слышал он голос Аверьянова:

— Так что это за птица — твой «лучший друг» Клычхан, Яков Григорьевич? Где вы с ним встречались?

— Это и правда мой «самый лучший друг», — подтвердил Ковешников. — Главарь резидентуры, остававшийся в Средней Азии, крупнейший организатор идеологических и военных диверсий, товарищ подполковник, командовал восстанием кашкайских племен в закордонье, устраивал политические провокации по обе стороны рубежа. Один из самых беспощадных врагов, каких только я знаю.

— Ну вот и славно, что теперь он у нас, а не на свободе, — заметил Аверьянов. — А с чем пришел, наши товарищи, кому положено, разберутся… Лейтенант Друзь! — окликнул он заместителя начальника заставы. — Вы лично отвечаете за доставку задержанных под усиленным конвоем в штаб отряда… Об ответственности говорить не буду. С кем имеете дело, сами слышали… Передайте циркулярно всем рациям, — приказал он радисту. — ПТН продолжать наблюдение за поверхностью льда. Подразделениям на берегу прочесать район. Обстановку не снимать. Фомичев, дайте команду отбуксировать аэросанями убитого пособника нарушителя вместе с его буерным устройством сюда, к спуску на лед… Капитан Гребенюк, отправьте убитого вместе с задержанным спецмашиной для осмотра и медицинской экспертизы. Передайте начальнику отряда мою просьбу выслать опытных саперов, знакомых с разминированием, к рюкзаку в торосах…

— Как себя чувствует лейтенант Воронцов? — спросил Аверьянов.

— Первая помощь оказана, товарищ подполковник, — ответил Веденеев, — надо ехать…

— Тогда трогаем потихоньку, — садясь с водителем рядом, скомандовал Аверьянов. — Вези предельно осторожно… Яков Григорьевич, — окликнул он Ковешникова. — Садись с нами. Едем на ПТН. Хочу убедиться сам, что на ледяном поле не осталось никаких сюрпризов…

Вездеход раскачивало. Каждый толчок болью отзывался в простреленной груди. У Алексея начался жар. Кружилась голова, тошнота подступала к горлу.

Наконец Воронцов почувствовал, что машина, натужно взбиравшаяся в гору, сначала покатила по асфальту, затем остановилась, и его на носилках втащили в помещение ПТН.

Войдя, подполковник принял рапорт старшего сержанта Таирова, который сообщил, что вертолет уже сел на площадку вблизи заставы и готов доставить лейтенанта Воронцова и рядовых Гарбуза и Кондратенко в город. Потом Таиров коротко доложил подполковнику обо всем, что за время задержания нарушителей происходило в поле зрения РЛС, подполковник сел к экрану локатора, вызвал начальника соседней заставы:

— Говорит Двенадцатый, запишите данные…

Воронцов слышал сквозь забытье, как подполковник диктовал координаты, курс и скорость движения аэросаней — «цели», ее местоположение на планшете.

— А это зачем, когда поезд уже ушел? — донесся голос Ковешникова.

— Такой порядок, Яков Григорьевич, — ответил Аверьянов. — Любая цель, когда уходит из нашего сектора наблюдения, передается оператору соседней заставы. Здесь на планшете — линии между участками. Как только цель пересечет такую линию, следят за целью уже соседи.

Приоткрыв веки, Воронцов увидел, как Аверьянов встал со стула, а Ковешников занял место оператора.

Боль немного отпустила Алексея. Обидно, очень обидно было сейчас отправляться в госпиталь, но, как сказал капитан Гребенюк, действительно «могло быть гирше».

Несмотря на досаду и тупую боль, досаждавшую Воронцову слабостью и немотой во всем теле, где-то в глубине души теплилось удовлетворенное самолюбие: как-никак, а не без его участия взяли опасного врага… Слишком дорогой ценой заплатил он за это самолюбие.

— Товарищ подполковник, — обратился к начальнику политотдела Таиров. — Разрешите принять вахту?

— А вот майор Ковешников сейчас оператор, — ответил Аверьянов, — спрашивай у него.

— Давай, сынок, принимай, — ответил Ковешников. — Передаю цель…

И хотя Ковешников отвечал Таирову, Алексей воспринял его слова в свой адрес…

В операторскую вошли двое незнакомых в белых халатах — майор и старший лейтенант медицинской службы, как понял Воронцов, — врачи, прибывшие с вертолетом, склонились над ним, определяя, в каком он состоянии.

Только сейчас Алексей понял, как надолго он выбывает из привычной пусть напряженной, не лишенной опасности, но полной таких значительных дел жизни…

ПЛАТА ЗА ЖИЗНЬ

Глава 1

ЗАДАНИЕ

пасибо, что нашли для меня время, товарищ генерал, — сказал, отвечая на рукопожатие, Ковешников. — Давно к вам собираюсь, а подумаю: «Занят ведь человек» — и не иду…

— Все мы заняты, но это не причина забывать старых друзей, — ответил генерал. Выглядел начальник войск утомленным: бледное лицо слегка одутловато, темные живые глаза прячутся в мешочках век. — Познакомьтесь, — представил он моложавого человека с внимательным взглядом и седеющими висками, — капитан Малков Геннадий Михайлович. А это — майор запаса Ковешников Яков Григорьевич, о котором мы с вами только что говорили. Как видите, мысли передаются на расстоянии.

— Так с каким делом собирался ко мне, Яков Григорьевич? — напрямую спросил начальник войск.

— Жаловаться, товарищ генерал.

— На кого?

— На вас. И еще — критиковать.

— Тоже меня?

— Тоже вас.

— Слушаю, Яков Григорьевич.

— Не могу дома сидеть, товарищ генерал. Думал, позовете, не дождался, сам пришел. Увижу на улице зеленую фуражку — места не нахожу… Идет молодой лейтенант, а я думаю: «Образованный ты человек, начальник заставы, высшее училище окончил, а сколько тебе еще надо узнавать и додумывать в этих горах, пока начнешь по-настоящему в дело входить…» А вот тут, — Ковешников постучал пальцами по лбу, — сто раз все продумано, тысячу раз проверено…

Начальник войск что-то прикинул в уме, надавил клавишу переговорного устройства:

— Товарищ капитан, вызовите ко мне лейтенанта Сергеева. Он должен быть еще в штабе у начальника тыла.

— Есть, товарищ генерал! — раздался в динамике голос дежурного по управлению.

Капитана Малкова Ковешников встречал, когда еще служил. Знаком с ним, правда, не был. А вот лейтенанта Сергеева что-то не мог припомнить.