После жаркой пыльной дороги особенно приятно было испить студеной горной воды.

Упираясь руками в дно арыка, Ковешников окунул разгоряченное лицо в прохладные тугие струи, стал медленно тянуть холодную влагу, согревая ее во рту, прежде чем проглотить.

Рядом, во всем копируя майора, утолял жажду водитель.

— О! Дывысь! — подняв голову и всматриваясь в прозрачную воду, с удивлением воскликнул он. — И тут, як у мори, крабы!

В самом деле, на дне арыка, усеянном голышами, обточенными водой, небольшой краб проворно убегал боком под зеленые водоросли.

— Верное доказательство, — заметил майор, — что здесь когда-то было море. Дно поднялось, стало пустыней и даже горами, а крабы приспособились к пресной воде.

Дальше объяснять не пришлось: от кибиток спешили к машине два высоких и худощавых, чем-то похожих друг на друга пожилых туркмена. Может быть, выправкой настоящих джигитов, а скорее всего, белыми бородами, высокими папахами — тельпеками — из коричневого, самого ценного барашка.

Ковешников поднялся по откосу, вышел из зарослей, протянул обе руки подошедшим аксакалам. Жест этот означал: «В руках мое сердце, и я вручаю его вам…»

Обе руки протянул ему и хозяин дома Амангельды, а затем и радушно улыбающийся Лаллыкхан.

— Салям, дорогие друзья! Коп-коп салям! Давно мы с вами не виделись! — искренне радуясь встрече с Амангельды и Лаллыкханом, сказал Ковешников.

— Здравствуй, Яков Григорьевич! — ответил по-русски Лаллыкхан.

— Салям, Ёшка-джан! — приветствовал его и Амангельды.

Дальше следовало выдержать весь необходимый ритуал приветствия, что Ковешников выполнил с удовольствием. Расспросил друзей, как их здоровье, хорошо ли чувствуют себя члены семей, коровы, лошади, овцы, в порядке ли хозяйство? Достаточно ли воды в арыке у Амангельды, работает ли мельница, какие виды на урожай?

Старики расспросили Ковешникова о его делах, после чего майор подозвал водителя Яковенко, чем немало польстил его самолюбию:

— Иди, Гриша, познакомься с нашими почетными пограничниками.

Тот так же, как и майор, протянул каждому старику обе руки, а отвечая на приветствие, склонил голову, выражая этим свое почтение к их немалым годам.

— Подъезжай прямо к дому, там и выгрузишь ящик, — сказал водителю майор. — Понимаешь, — обращаясь к хозяину дома, пояснил Ковешников, — были в горах на охоте, совсем случайно подстрелили архара. Куда, думаю, летом одному мне столько мяса? Дай половину отвезу Амангельды! Переложили в ящики со льдом, погрузили в машину и повезли…

— Ай, Ёшка, Ёшка, — покачал головой аксакал. — Зачем мясо вез мне? У нас тоже есть горы, тоже архары бегают! Вчера старший сын на охоту ходил, горного козла принес. Шашлык готов, плов готов, пойдем, чай будем пить, разговаривать…

— Ну вот и отлично! — ответил Ковешников. — У тебя горный козел, у меня — архар. Вдвоем им в одном казане будет веселее!

— А что, Ёшка, — спросил Амангельды, — правда, Ашир и Махмуд-Кули сами из-за кордона пришли?

— Как они могли из-за кордона прийти, когда я в прошлое воскресенье Махмуда-Кули в Ашхабаде на Текинском базаре видел? — возразил Лаллыкхан. — Ни за какой кордон он никогда и не уходил…

— А кто же тогда пришел из-за кордона? — озабоченно спросил Амангельды, жестом приказывая внукам и правнукам отойти в сторону, чтобы не слушали разговор взрослых.

— Привезет лейтенант Сергеев сейчас этих «кладоискателей», увидим, кто пришел, — сказал Ковешников. — А пока давайте посмотрим фотографии, узнаете или не узнаете, кто в Ашхабад с иностранными туристами пожалует?

Ковешников достал из внутреннего кармана пиджака фотографию старика-«художника», передал ее Лаллыкхану и Амангельды.

— Слушай, зачем так говоришь? — удивился Амангельды. — Как не узнать, когда глаза есть? Алибек Тангры-Берды — собака приехал! Какой такой враг-фашист опять его сюда послал?..

— Не иначе бай Фаратхан, а то и сам Мелек-Манур заставили! — в тон ему добавил Лаллыкхан. — Сам бы на такое дело не пошел!

— Вот и я не пойму, зачем приехал, когда ему у нас и появляться нельзя, — сказал Ковешников.

— Он что, дурак? — подхватил и Амангельды. — Думает, в европейском костюме, с волосами, как у женщины, так его и не узнают? Думает, у нас глаз нету?.. Ай, наверное, скажет: «Не осталось у них стариков, чтоб меня помнили!» А тут сразу, кто хоть раз его видел, узнали…

— Сам-то он ни в чем не признается, — заметил Ковешников. — Как ты заставишь его сказать: «Вот я, Алибек Тангры-Берды, закоренелый враг Советского государства, снова приехал вам вредить»? Не скажет он так. Начнешь обвинение строить, он тут, же отопрется: «Что это вы мне какое-то дело пришиваете? Знать вас не знаю! Никакой я вам не Алибек! Я — художник Сэмюэль Браун!..»

— Чего-чего? — переспросил Амангельды. — Сэмюэль Браун?.. Ну ты, Ёшка, скажешь — все ишаки аула Чули смеяться будут! Какой такой Браун? Кто тебе такую глупость сказал? Алибек это!

— Не глупость кто-то говорил, а в его загранпаспорте так написано. Как ты заставишь его признаться, что и фотокарточка и паспорт — липа? Надо точно узнать, зачем он у нас под чужим именем появился? Как это сделать, я и советуюсь с вами…

— Надо подумать, Яков Григорьевич, — рассудительно заметил Лаллыкхан, который не позволял себе называть Ковешникова фамильярно Ёшкой, как это делал Амангельды. Со старым следопытом у Ковешникова отношения сложились еще тогда, когда Амангельды был уже известным дружинником, а молодой Ковешников работал в дорожной ремонтной бригаде, приходил учиться к нему.

— Мы, дорогой, — сказал Амангельды, — еще не знаем, что скажут торговец углем Ашир и второй, что назвался Махмудом-Кули. Почему они пришли в одно время с Алибеком? Что им у нас надо?

— Обещают найти клад в Змухшир-кала, — ответил Ковешников.

— Клад найти?..

Амангельды и Лаллыкхан недоуменно переглянулись.

— В Змухшир-кала клад может быть, — рассудительно сказал Лаллыкхан. — Там у бандитов был главный стан, могли они и клад спрятать. Это — правильно.

— Как — правильно? — возразил Амангельды. — Разве правильно, какой такой амбал сказал, что он Махмуд-Кули? А кто это такой, ты знаешь? Нет? Я тоже не знаю!

— Для того я к вам и приехал, — сказал Ковешников, — чтобы все это установить. Пока подъедет лейтенант Сергеев с этими «кладоискателями», давайте я вам объясню, какую задачу перед нами поставил генерал — начальник войск.

— Ай, Ёшка, сам генерал, говоришь? — переспросил Амангельды.

— А ты думал, если Алибек к нам приехал под видом художника да еще эти неизвестные нарушители появились, кто должен операцию проводить? Вот и выходит, что сам генерал… Тут еще одна заноза, — сказал Ковешников и вытащил из пачки фотографию Катрин Берг. — Может, вы подскажете; где я встречал эту заграничную баджи? Так и вертится в голове, а вспомнить не могу…

— Покажи своей жене эту карточку, она тебе и поможет вспомнить, — посоветовал Амангельды.

— Слушай, Амангельды, я серьезно спрашиваю.

— Тебе сколько лет? — воскликнул Амангельды. — Она тебе внучкой может быть! Живет за океаном, миллионеры ее на машинах катают, красивых, как вишневый сок. А ты кто такой? Миллионер? Еще и нам голову морочишь!

— И все-таки я вспомню…

Со стороны дороги донесся шум машины, газик, проехав вдоль арыка, остановился.

Из машины выскочил лейтенант Сергеев. Осторожно спустились с подножки два пожилых человека. Один худой, небольшого роста. В нем Ковешников без труда признал бедного торговца углем и дровами из прикордонья — Ашира, старого своего друга и союзника, помогавшего во время войны советским пограничникам разоблачать провокации по обе стороны рубежа. Вслед за ним вышел из газика плотный курд, с едва наметившейся, несмотря на солидный возраст, сединой в бороде и на голове. Быстрый в движениях, сохранивший природную силу и ловкость, он остановился возле машины, настороженно озираясь по сторонам, словно определяя, куда его привезли.

Так же, но гораздо боязливее озирался и угольщик Ашир. По черным рукам и темному лицу можно было судить о его профессии.