Этот певучий голосок вывел всех из раздумья. Отворачивая лицо от жгучих ударов ветра, Смолин недоуменно протянул:

— Ты что, девушка, в своем ли уме!

Но иронический ответ нисколько не смутил Раиску. Она пододвинулась к самому смолинскому полушубку и настойчиво уговаривала:

— Александр Иванович, родненький! Вот вы боитесь, а я скажу вам, что это ничуть не страшно и даже не опасно… Знаете, Александр Иванович, когда мы зимовали однажды на Белой, нам с ребятами приходилось в соседнюю деревню в школу бегать. Недалеко — километра два с половиной. А по дороге речка была. Осенью надо было через нее по мостику ходить, но это было дальше. Как только появлялся первый ледок, мы стали прямиком бегать. Лед-то то-о-оненький, а мы ляжем на него и ползем. Интересно было!.. Александр Иванович, разрешите мне!

Смолин слушал девушку, сидевшую рядом с ним, и думал: «А что, если и вправду разрешить?.. Нет, опасно!» Он повернулся в сторону судна, точно желая получить оттуда хотя бы какую-нибудь помощь или услышать совет. Но пароход безмолвным черным пятном стоял в стороне, его палубы казались безжизненными. Решать приходилось самому и решать быстро.

— Хорошо! — сказал он Раиске. — Бери легость, но пойдешь не одна — вместе пойдем.

Первую половину пути, где был толстый лед, прошли легко, но толстый лед быстро кончился.

— Подожди здесь, — сказал Смолин. — Надо проверить, где лучше пробираться.

Раиска осталась, а Смолин ушел. Он ползал вдоль кромки, тыкал багром, гладил ладонью. В одном месте матово-черный наст неожиданно кончился, за ним лежала чуть-чуть в бугорках ледяная поверхность, запорошенная снегом. Смолин с силой воткнул багор. Лед глухо ответил, но не поддался. Смолин осторожно сделал несколько шагов вперед — лед держал. Так добрался он почти к самому берегу. Почти… Дальше снова лежала узкая, шириной в каких-нибудь восемь-девять метров, матово-черная полоска молодого наста.

Он вернулся обратно и взял с собой Раису. Она привязала к плечу конец легости, легла на лед и поползла. Смолин видел, как быстро преодолела она первые пять-шесть метров, как легко перебирала руками по снежной поверхности — точно плыла. Потом он услышал треск и вскрикнул: темная фигурка Раиски провалилась. Он лег на лед, быстро пополз вперед, но вдруг остановился — не поверил тому, что увидел: поднявшись во весь рост, Раиска, почти по пояс в воде, двигалась к берегу… Потом он увидел ее уже на берегу. Она что-то крикнула и убежала в ту сторону, где находились понтоны, и скоро вернулась вместе с бойцами.

Тоненькая змейка легости натянулась, быстро поползла к берегу, за нею, шурша об лед, пополз буксир.

Минут двадцать спустя «Краснофлотец» сделал первый легонький рывок. Понтоны податливо двинулись вперед…

Когда «Краснофлотец» подошел к вновь установленному плавучему причалу, на его палубу вскочила маленькая фигурка в длиннополом армейском полушубке, в громадных валенках и, стараясь быть незамеченной, метнулась в сторону носового кубрика. Но ее остановил голос капитана, нежный и ласковый:

— Раиска, подойди, родная!

Девушка не успела оглянуться, как почувствовала, что ее лицо охватили дрожащие руки, и на секунду замерла под горячим отцовским поцелуем.

До шести ноль-ноль оставалось пять с половиной часов. Конечно, этого времени для перевоза всего намеченного не хватит. Но было ясно одно: приказ должен быть выполнен!

После первого рейса у Челышева созрел план. Его одобрил комендант переправы. Решено было производить погрузку не только на буксируемую баржу, но и на палубу парохода.

Несколько минут спустя вся команда «Краснофлотца» и большая группа бойцов взялись за дело.

Когда на палубе не осталось ни одного предмета, без которого можно обойтись при коротких рейсах с одного берега на другой, началась погрузка. Вслед за четырехколесными повозками на палубу вкатывали походные кухни.

Первые пять рейсов прошли спокойно. Пароход ушел в шестой рейс, который по расчетам капитана и коменданта переправы должен быть последним: грузов на левом берегу оставалось совсем немного.

Иссиня-зеленая полоска на востоке стала шире, немного поднялась над горизонтом. Приближался рассвет. Отдаленный гул моторов донесся с той стороны, откуда шел пароход. Стервятники заходили обычным для них порядком — с кормы. Не больше двух минут отделили этот звук от схватки парохода с четырьмя вражескими самолетами.

Первыми начали бой зенитчики. Заградительная полоса металла и огня прочертила границу между пароходом и самолетами, но те с ревом мчались к своей цели.

Первый из них метнул свои бомбы чуть левее от курса. Второй стервятник, собравшийся пролететь над самой палубой, но прошитый пулеметной очередью, резко повернул в сторону и скрылся в предрассветном сумраке.

Надрывное жужжание моторов теперь доносилось не с кормы, а с той стороны, где у правого берега стоял причал. Самолеты шли навстречу «Краснофлотцу», шли на порядочной высоте.

В этот момент начинавшее сереть небо лизнула короткая полоса луча, потом в противоположной стороне — вторая, за ней — третья. Лучи медленно поднялись кверху, вытянулись и скрестились. Гигантская крестовина зашевелилась, задвигалась вправо и влево, опустилась книзу, потом снова поднялась. Белые линии свободно раскачивались в высоте, не встречая на своем пути никаких препятствий. Но вдруг луч наткнулся на маленькую серебристую точку, которая медленно приближалась к «Краснофлотцу». Неожиданно точка провалилась вниз, но вслед за ней упал один луч, потом второй. Точка оказалась в центре двух лучей, а третий, упав несколько ниже, подхватил вторую такую же точку. На берегу, будто аплодируя ловкости прожектористов, захлопали зенитки, затрещали разноцветными строчками многоствольные пулеметы.

Лучи с двумя серебристыми точками все ближе и ближе перемещались к пароходу. Точки виляли в разные стороны, проваливались вниз, вздымались кверху, но курсом шли только одним, — к пароходу. Было похоже на то, что сами лучи бережно и осторожно несли их сюда, вели на цель. Еще быстрее завертелись штурвальчики зениток, быстрее замелькали руки, подававшие снаряды, участили дробь пулеметы…

Вдруг над одной из точек появилось дымчатое пятнышко. Оно быстро удлинилось, точка вспыхнула темно-красным цветом. Описав гигантскую яркую дугу, самолет с воем вонзился в лед. Впереди «Краснофлотца» раздался взрыв, взметнулся кверху огненный столб, замахали в разные стороны кривые языки пламени. Но торжествовать не было времени — наступил самый напряженный момент боя. Центр крестовины с оставшейся одной серебристой точкой поплыл почти над пароходом. Потом точка нырнула вниз.

Взрыв… Буксир чуть приподнялся, качнулся в сторону и накренился… Загромыхали, ударяя друг друга, незакрепленные автомашины; затрещала в пазах палуба, зазвенели осколки битого стекла, и все стихло, замерло. Первым нарушил напряженную тишину стон на полубаке.

К полубаку бросилось сразу несколько человек. Стоны раненого и топот ног заглушили слова, раздавшиеся из коридора носового кубрика:

— В правых каютах пробоины-ы! Заливает водо-ой!

Молнией метнулись с капитанского мостика зенитчики запасных расчетов и старший помощник Смолин, вихрем влетела в нутро затемненного коридора подвахта кочегаров и матросов.

В двух каютах было по пробоине. Один осколок, разорвав фанерную обшивку выше иллюминатора и разбив верхушку шкафчика, вонзился в противоположный угол, второй пробил корпус. Сквозь громадную дыру вода с шумом ринулась в каюту. Прибежавшие первыми матросы, открыв дверь, отступили: вода подбиралась к самому комингсу. Расталкивая стоявших у дверей матросов, в каюту вбежал Смолин.

— Доски, доски давай! — крикнул он и бросился со сдернутым с койки тюфяком к пробоине. Струя отшвырнула тюфяк и обдала ледяным фонтаном Смолина. В каюту вбежал помощник капитана Геннадий Зенькович. Вдвоем им удалось закрыть пробоину. Теперь вода медленно текла по стенкам, оставляя широкую полосу. Пароход, не останавливаясь, продолжал свой тяжелый рейс.