— Я «цветок», я «цветок». Выхожу в «степь». Прикройте.

Наши артиллеристы знают позывные «Пугачева», знают, что «степь» — это Волга, и стараются прикрыть его своим огнем.

Землянка заводского парткома набита до отказа. Поздно ночью жадно слушаем последнюю сводку Информбюро. По общему уговору курим, не выходя из блиндажа. Дышим не воздухом, а газообразной махоркой.

— Говорит Москва! — раздался голос диктора. Мы приготовили карандаши, чтобы записать сообщение Информбюро, — завтра оно должно быть известно всем рабочим завода. Слушаем сводку, но кое-что мы видим и сами: десятки автоколонн день и ночь возят и возят снаряды, их складывают в лесочках и не расходуют. Значит, затевается что-то большое! И хоть очень тяжело еще нашим в Сталинграде, но всем ясно: скоро и на нашей улице будет праздник. Я вглядываюсь в лица сидящих и думаю: «Вот они, русские богатыри, суровые и кряжистые котельщики Треножкин и Жарков, юркие и быстрые татары Ахмедов и Шарипов, медленный украинец Куница и спокойный Ситняковский, вихрем войны занесенный сюда из Киевщины; евреи Генкин и Ройтер. Великая сила сплотила всех нас в железный кулак, готовый нанести любой удар по первому зову. Сколько неистребимой силы таится в нашем народе, если ее так много в одном этом блиндаже!»

— Вас вызывают на переправу: пришла летучка!

От морозного полушубка и шапки посыльного идет густой пар.

Срочно уезжаем в Тумак. Со мною Шарипов и Ройтер.

В землянке подполковника Ткаченко уже сидят Везломцев и военный комендант.

— Оба обломались. И рули и винты.

Нам ясно: оба — это «Пугачев» и «Двойка».

Подполковник нервничает:

— Сколько времени надо?

— Сколько надо — столько не дадите. Будем торопиться. Нужна помощь: полсотня бойцов.

— Дать сто человек, — приказывает Ткаченко.

Баркасы вытащили на берег на руках. У «Двойки» повреждения оказались пустяковыми, и их быстро исправили, но хуже с «Пугачевым»: у гребного винта только одна лопасть, а руль пришлось выбросить.

— Давайте отольем чугунный винт, — предложил Борис Гущин, начальник литейного цеха.

— Нет, дымить нельзя, — возразил Ройтер.

— Винт надо делать сварной, — настаивал Генкин.

Не прошло и суток, а летучка уже доставила на «Пугачев» еще не остывший винт, сваренный по чертежу Генкина из листового металла.

Командование еще раз поблагодарило ремонтников.

19 ноября, на рассвете, грохот артиллерийской канонады не мог поднять только мертвых. Ураганный огонь мощных орудий накрыл фашистов. Солдаты в одних гимнастерках обливались потом, едва поспевая подносить снаряды. В частях читали приказ командования фронтом.

— В наступление, товарищи! За кровь наших детей — потоки вражеской черной крови! — повторяли слова приказа.

В этот день мы спешили в Татьянку — там случилась авария с пароходом «Механик Власов». В блиндаже комбата Павлова — та же радостная сутолока. Но седой майор встревожен:

— Не терпят колеса у вашего «Механика».

— Так они ведь не могут лед рубить!

— А мне от этого, думаете, легче?

Степан Андреевич Толстой, наш «полпред» в Татьянке, отзывает меня в сторону:

— Давайте привяжем вместо плиц дубовые бревна.

— Бревна? А чем привяжем?

— Цепями. Сломаются — новые привяжем.

Дубовые бревна вместо плиц — «новинка техники». Делать просто, а в работе будут надежнее.

Майору Павлову тоже понравилось это предложение:

— Правильно, Толстой!

Степан Андреевич стал смущенно протирать свои очки.

«Механик Власов» до середины декабря «молотил» лед дубками. На корму посадили бойцов, они по указанию наших кадровых слесарей Чепачина и Полякова то и дело меняли дубки и цепи.

Наступление нашей армии ширилось. Это чувствовалось и на переправах. Высокие штабели ящиков с боеприпасами, сотни орудий, горы мясных туш, валенки, полушубки — беспрерывный поток всего, что нужно фронту, шел с разных концов страны и упирался в водную преграду. И речники — капитаны, механики, ремонтники делали свое дело. Истрепанные беспрерывными бомбежками суда пробивали ледовые заторы, доставляли грузы воинам-героям, отстоявшим волжскую твердыню.

Но вот ударили крепкие морозы. Первые смельчаки с гружеными салазками проскочили по тонкой ледовой корке, а через несколько дней пошли автомашины-«полуторки». Наконец, в один из морозных дней через Волгу переправились гусеничные гаубицы, а за ними вереницей — машины, орудия, повозки…

Спешно, вдогонку наступающим войскам, переправлялись тыловые части, санбаты, склады. Канонада советской артиллерии гремела все дальше и дальше.

А. В. Голубихин [12]

СВЯЗИСТЫ

Фронт приближался к Сталинграду. В то время я работал главным инженером узла связи Нижне-Волжского речного пароходства. Одновременно исполнял обязанности заместителя начальника узла. Находились мы тогда в двухэтажном домике, напротив транзитного вокзала.

20 августа меня вызвал к себе начальник главсвязи наркомата речного флота Семен Кузьмич Самылин.

— Собирай ремонтную бригаду, — сказал он. — Только что получено сообщение: в результате налета вражеской авиации повреждена магистральная линия Сталинград — Астрахань. Связь нужно восстановить немедленно.

Сборы были недолгими. Вместе со мной на участок Красноармейск — Светлый Яр отправились дежурный техник телефонной станции Иван Михайлович Тихонин, техник связи Константин Иванович Кузнецов, линейный техник Константин Иванович Лобанов и еще несколько связистов.

К вечеру приехали на участок. Связь была нарушена во многих местах. В некоторых пролетах свисали обрывки порванного провода.

— Да, работенки хватит, — покачал головой Иван Михайлович Тихонин. — Только бы новых налетов не было: не очень-то приятно на столбе висеть, когда рядом бомбы рвутся.

Вдруг послышался надрывный гул приближающихся бомбардировщиков. Фашисты не зря так часто наведывались сюда: здесь пролегала дорога, по которой шло интенсивное движение войск.

Из-за облаков вынырнули четыре бомбардировщика и сделали круг над дорогой.

— Жаль, нет наших голубков, — вздохнул Лобанов. — Они дали бы стервятникам жару.

— Ложись! — крикнул Тихонин.

Послышался свист летящей бомбы. В ста метрах от канавы, где мы укрылись, взметнулась земля. Сверху в укрытие посыпались комья.

— Что, приехали в канаве отсиживаться? Так связь и будет бездействовать, — проворчал Кузнецов. — Вижу, бомбежка скоро не кончится. Одни самолеты улетят — других жди.

— Следи за воздухом, — говорю одному из связистов, — а мы начнем. В случае налета дашь сигнал.

Мы быстро взобрались на столбы. Не успели как следует взяться за дело, как слышим сигнал:

— Воздух!

И сразу же начали рваться бомбы.

Недалеко от нас находилась зенитная батарея. Она не давала возможности вражеским самолетам спускаться низко и обстреливать войска, шедшие по дороге.

Это было нáруку и нам: мы продолжали свое дело.

Уже восстановили четыре пролета, как взрыв большой силы потряс воздух. Несколько минут нельзя было разобрать, где разорвалась бомба. И лишь когда рассеялся дым, мы установили, что она попала в торец телеграфного столба и взорвалась в воздухе. По счастливой случайности никто из наших товарищей не пострадал.

Всю ночь связисты работали без отдыха. Бывало так: восстановим связь в одном месте, едем в другое и вдруг узнаем: там, где мы недавно были, опять все разбито. Возвращаемся и снова начинаем восстановительные работы.

Трудно сказать, кто больше отличился в эти долгие и трудные часы. Все работали с особым рвением. Казалось, что люди забыли о смерти, бродившей совсем рядом и постоянно напоминавшей о себе вспышками ракет и взрывами бомб.

В семидесяти местах нам пришлось восстанавливать линию связи. Только поздно вечером 21 августа бригада возвратилась в Сталинград. Связь с Астраханью была восстановлена.