Но тот лишь слегка закачался — и неспешно поплыл на восток.

Ваэлин подошел к шаману, стоящему на краю разлома, и посмотрел на провал, отделяющий их от ближайшей ледяной стены. Айсберг был таким огромным, что и не разглядеть воды внизу.

— Лед оказался добр к нам, — проговорил шаман на удивление спокойным голосом.

— Добр?

— Плывем на восток, к островам, — сказал Мудрый Медведь, и на его морщинистом лице появилась усталая улыбка. — Домой.

Люди приспосабливались к жизни на новом месте, а погода оставалась на удивление спокойной. Айсберг был добрых три сотни шагов от края до края, места хватало. Благодаря буре, теперь хватало и мяса. Иногда айсберг сталкивался с другими льдинами, содрогался, но пока выдерживал удары. Ваэлина все сокращающиеся дни тревожили сильнее, чем беспомощность на куске плывущего льда. Наступала Долгая ночь. Пережить ее отряд не сможет.

— У тебя не было выбора, — однажды утром сказала Кираль, когда Ваэлин подошел к самому краю айсберга.

Эти выходы стали ежедневным ритуалом. Отряд зашел так далеко на север, что Авенсурха уже появлялась на короткое время перед рассветом и сияла гораздо ярче прежнего. Ваэлин вспомнил древнее поверье, что под ее светом не бывает войн. Старая бессмысленная сказка. Жизнь и смерть, война и любовь будут на земле до конца времен, и какое до того дело Авенсурхе? Она — всего лишь звезда.

— Люди пошли за мной — и, похоже, к собственной гибели, — сказал Ваэлин.

— Песнь позвала, и ты ответил. Наше странствие не окончено, — проговорила Кираль со спокойной уверенностью.

— А песнь не предупреждала вот об этом? — осведомился Ваэлин и указал на движущийся лед вокруг.

— В песни звучала тревога с тех пор, как мы начали путешествие. Но в ней есть и определенность. Я знаю: мы на правильном пути, бессмертный ожидает нас.

Спустя четыре дня показался первый остров, маленький покрытый снегом бугор в миле к югу. Через день появились его большие собратья. Айсберг загнало течением в пролив между островами, он все чаще сталкивался с соседними льдинами. После многочасового непрерывного содрогания и зловещего треска айсберг задергался и остановился.

Шаман вывел отряд по испещренному расколами ледовому полю к ближайшему острову, выше остальных, с голой скалой, торчащей из засыпанных снегом склонов. Отряд пошел по южному берегу, а настроение шамана портилось прямо на глазах. Наконец впереди показалось собрание хижин под высокой скалой, конических палаток из тюленьих шкур на каркасе из кости и дерева. Судя по состоянию поселка, тут давно уже никто не жил. Хижины зияли дырами, многие почти развалились от непогоды.

— Ты знаешь это место? — спросил Ваэлин у шамана.

— Охотничий лагерь Медвежьего народа, — безучастно ответил тот.

— Мы можем пойти дальше, отыскать другой остров, — ощущая неловкость и неохоту шамана, предложил Ваэлин.

— Он в двух днях пути, — сказал Мудрый Медведь и решительно шагнул вперед, а затем указал посохом на север. — Идет новая буря. Отдохнем здесь, пока она минует.

Хижины отремонтировали, как смогли, заткнули дыры лошадиными шкурами. Теперь уже все привыкли к жизни на льду, к быстро наступающей темноте и пронизывающему ветру, к внезапности бури. Сентары и гвардейцы работали вместе и понимали друг друга, несмотря на разные языки.

Всего отремонтировали пять хижин. Их хватило, чтобы спрятать отряд от ураганного ветра, уже вовсю беснующегося снаружи. Выживших лошадей загнали в одну хижину, там же оставили скудные остатки фуража. Посреди хижин развели костры, дым выходил в отверстие наверху.

— Когда-то лед сделал всех людей братьями, — изрек шаман, сидящий у костра и вырезающий новый символ на костяном посохе. — Тогда Долгая ночь была длиннее, тянулась годами, а не месяцами. Никаких племен, лишь один народ, созданный Долгой ночью. Когда она кончилась, народ разделился натрое. Люди перестали быть братьями.

Шаман умолк, сдул костяную пыль с вырезанного узора: беспорядочной россыпи точек, соединенных линиями.

— А что он значит? — склонившись вперед, спросила Кара.

Она еще оставалась пугающе худой, хотя стоянка на айсберге и позволила ей восстановить силы. Вряд ли Кара сможет защитить от новой бури. Шаман нахмурился, подыскивая слова.

— Эта история рассказывается сейчас, — глядя на юную Одаренную, проговорил он. — История про странствие и соединение. Когда минует буря, мы создадим другую историю, о новом знании и войне.

Через три дня Мудрый Медведь повел отряд на юго-восток. С каждой милей появлялось все больше островов, на некоторых даже виднелись деревья и кустарники. Но фуража для лошадей не осталось, и из всех уцелел только Шрам, понуро ковылявший за хозяином.

С темнотой шаман собрал Одаренных, чтобы учить, но из-за невежества молодежи и плохого знания языка Мудрый Медведь скоро впал в отчаяние. Наконец он схватил Дарену за руку, приложил ее ладонь к своему лбу и приказал: «Говори!»

— Что говорить? — с удивлением спросила она.

— Не ртом, — буркнул шаман и ткнул пальцем ей в висок. — Здесь говори. Одно слово.

Дарена закрыла глаза, сосредоточилась, крепче прижала ладонь ко лбу старика, но тот лишь сурово буркнул:

— Призови силу. Не всю, но малую часть.

Дарена вздохнула и попыталась снова: замерла, ее лицо стало безучастным и отстраненным, проступила знакомая Ваэлину бледность.

— Башня! — с ликованием воскликнул шаман, скрипуче хохотнул и добавил: — Теперь стоп. Не надо слишком много.

Сконфуженная, пораженная Дарена сняла ладонь с его лба.

— Я… я не понимаю. Это могут все Одаренные?

— Да, все, наделенные силой. Дар разный, сила одинаковая. Все в одном. Пошли.

Он собрал Одаренных и повел к покорно сидящим и ожидающим боевым котам, указал на самого большого, по-прежнему лохматого и не слишком здорового на вид, но уже ощутимо отъевшегося со времен битвы среди торосов.

— Говори, приказывай! — велел шаман Дарене.

Та подошла к зверям с очевидным страхом. Она помнила, какое жуткое побоище учинила Снежинка, казавшаяся безобидной и ласковой, будто котенок-переросток. Дарена остановилась в шаге от кота, осторожно протянула руку к большой голове, закрыла глаза, чтобы снова призвать Дар. Зверь заморгал, улегся на лед, перекатился на спину и задрал лапы. Дарена радостно засмеялась, опустилась на колени, чтобы погладить мохнатое кошачье брюхо.

Шаман указал посохом на остальных Одаренных, затем на котов.

— Попытайтесь все. Давайте имена, забирайте зверей. Они ваши.

Кара и Кираль тут же подошли к животным. Лоркан с Маркеном были куда осторожней. Лоркан неуверенно шагнул к коту, спросил у шамана:

— А если укусит?

— Умрешь, — ответил тот. — Не позволяй кусать.

Кираль выбрала самого маленького зверя с покалеченным левым ухом, погладила его — но вдруг встала и хмуро уставилась на восток.

— Там опасность? — спросил Ваэлин.

— Новая песнь, — поморщившись и тряхнув головой, озадаченно проговорила лоначка. — Очень древняя и странная.

Подошел шаман, что-то сказал на своем языке, без страха и злости, но настороженно, затем добавил на языке Королевства:

— Волчьи люди.

На рассвете шаман привел отряд на самый большой остров, заваленный камнями, но кое-где среди них пробивалась и зелень. На восточном краю обнаружилась небольшая рощица со множеством кустов и несколькими деревьями. Ваэлин отпустил Шрама пастись, если сможет отыскать что-то съедобное, и боевой конь удовлетворенно фыркнул, принимаясь за трапезу, — он не ел уже несколько дней.

— Надо было назвать тебя Сильным, — счищая намерзший лед с конской шкуры, сказал Ваэлин. — Прости, приятель. Намучился ты.

Шрам фыркнул еще раз и продолжил жевать.

Шаман ждал на берегу, у кромки льда. Рядом сидел Железный Коготь и грыз лошадиную бедренную кость.

— Мы идем, остальные пусть тут, — сказал шаман. — С Волчьими людьми нет ненависти, как с Кошачьими людьми, но Волчий народ не любит много чужих на своем льду.