Верхний этаж встретил холодом. Ветер свистел в пустых окнах, терзал обрывки тряпок, бывших когда-то занавесями. В комнатах — только пыль, осколки терракоты да щепки от мебели. В одной комнате Рива остановилась при виде пятна на полу, частью прикрытого заплесневелым ковром. У стены стояла затканная паутиной кровать. Рива знала, как выглядят застарелые пятна крови, и не стала подходить ближе. Тут кто-то умер — но уже давно.

Рива повернулась, чтобы уйти, но вдруг уловила чуть кисловатый запашок только что погашенной свечи. Она остановилась, закрыла глаза, вся превратилась в слух. Ага, чуть скрипнули балки над головой. Крысы не ходят так тяжело. Рива открыла глаза, посмотрела вверх — и увидела крошечное, не больше медной монеты светлое пятнышко, тут же потемневшее. Тогда Рива вышла в холл и поднялась на третий этаж. Лестница здесь сохранилась гораздо хуже. Не хватало балюстрады и нескольких ступенек. Пришлось прыгать и карабкаться. На верхнем этаже оказались четыре комнаты-мансарды, одна — с дверью. Рива дернула ручку — закрыто, обнажила меч и ударила в дверь ногой.

У окна лежала небольшая, но аккуратная стопка одеял. Само окно загораживал щит из нескольких досок, связанных бечевкой. Возле одеял стоял огарок свечи, от фитиля вился тонкий дымок. Еще в комнате обнаружилась небольшая стопка книг, кучка овощей, морковок и картофелин, — вялых, плесневелых, с побегами. На некоторых — следы маленьких зубов.

Риву насторожил резкий вдох над головой.

Шаг вперед — и кто-то спрыгнул на пол за спиной. Рива мгновенно развернулась, меч описал дугу, точно ударил в маленький нож — и тот отлетел в темноту. Хозяйка ножа — крохотная, чумазая, в спутанных кудряшках — с изумлением и ужасом глядела на непрошеную гостью.

— Кто ты? — спросила Рива.

Изумленная гримаска превратилась в яростный оскал. Девочка зашипела и кинулась, выставила руки, нацелилась длинными ногтями в лицо. Рива выпустила меч, шагнула вбок, ухватила девочку за талию, прижала руки. Девочка извивалась, плевалась и рычала. Рива крепко держала ее. Малышка, казалось, состояла из одних костей под изодранной одеждой. Надо же — на пороге голодной смерти, и такая злоба и сила.

Девочка барахталась целых две минуты, а потом обмякла и только захныкала от бессильной ярости.

— Прости меня за вторжение, — сказала Рива. — Меня зовут Рива. А тебя?

Она добавила больше дров в огонь, проверила содержимое горшка — старой железной посудины, найденной среди разгрома на кухне. После того как Рива отпустила девочку, та охотно пошла следом, но обиженно молчала все время. Девочка уселась, скрестив ноги, перед огнем в очаге и смотрела, как Рива собирает обломки мебели. Рива наполнила горшок овсом из седельной сумки, добавила немного корицы и чуть побольше меда, который обменяла у нильсаэльского солдата в Варинсхолде на кинжал и короткий меч воларского офицера. Долгий марш с королевским войском много сказал Риве о характере людей из разных мест Королевства. У нильсаэльцев всегда водилось что-нибудь особенное, и они делились этим за хорошую цену.

— Тебя послала Ильза? — наконец заговорила девочка.

— Кто такая Ильза? — помешивая овсянку, спросила Рива.

Девочка попыталась горделиво выпрямиться, выставила подбородок.

— Моя горничная.

— То есть ты — хозяйка этого дома?

— Да. С тех пор как умерла мама, — помрачнев, ответила девочка.

— Ты — дочь лорда Брахдора?

Лицо девочки исказилось от внезапного ужаса.

— Вы знаете моего отца? Он возвращается?

Рива села, посмотрела в перепуганные глаза девочки.

— Как тебя зовут?

Та не сразу смогла выговорить имя, запиналась, но все же выдавила робкое: «Э-эллис».

— Эллис, я должна сказать тебе: твой отец мертв. Его убили в Алльторе вместе со многими другими.

Страх сменился не горем — но облегчением. Девочка обхватила руками колени, уткнулась в них головой, из-под копны спутанных кудряшек послышались всхлипы. Рива раньше и не представляла, насколько девочка маленькая. Ей же вряд ли больше десяти лет — и она такая худая.

Рива положила в деревянную миску овсянки и протянула девочке:

— На. Тебе нужно есть.

Всхлипы затихли, от запаха овсянки в животе Эллис звучно забурчало. Она посмотрела на кашу, пробормотала «спасибо», схватила еду и принялась уплетать за обе щеки со скоростью, совершенно не подобающей воспитанной леди.

— Медленней, — предупредила Рива. — Съешь много на пустой желудок, и тебе станет плохо.

Мелькание ложки чуть замедлилось.

— Его убил лорд фьефа? — спросила девочка, когда миска почти опустела.

— Отчего ты так думаешь?

— Ильза сказала, что лорд фьефа принесет справедливость Отца тем, кто проклят.

— И как же он был проклят?

— Это случилось, когда я была маленькой, — серьезно ответила девочка. — Насколько я помню, отец тогда был добрый. Но он заболел. Мама говорила, мозговая лихорадка. Я помню, как мама привела меня в его комнату, чтобы попрощаться. Отец ушел в глубокий сон. Мама говорила, отец не проснется. Мол, он зашел в глубокий сон и никогда не проснется. — Девочка выскребла ложкой остатки овсянки и договорила: — Но он проснулся.

— И он стал другим?

— Прежний папа будто пропал. А другой… он мучил маму каждую ночь. Я слышала через стену. Он годами мучил маму.

Девочка побледнела и заплакала снова. Слезы промывали дорожки сквозь пыль на ее лице.

— Он когда-нибудь… мучил тебя?

Эллис опять уткнула голову в колени и заревела навзрыд. Потом заговорила снова, буквально выталкивая слова наружу:

— Когда он уезжал, он запирал нас дома, и все портилось без досмотра. А в тот день, когда он ушел насовсем, он убил ее… Он хотел убить и меня, но Ильза схватила меня за руку, и мы убежали… спрятались в лесу, сидели долго… А когда вернулись, дом пустовал, и только мама… Мы пошли в деревню, но там были солдаты — не королевская гвардия и не люди лорда фьефа… Они творили жуткие дела. Мы побежали домой и спрятались на чердаке. Солдаты пришли и крали вещи, а что не нравилось, ломали, но не отыскали нас. Ильза выходила каждые несколько дней и приносила для нас еду. А однажды не вернулась.

Рива глядела на нее, плачущую, и вспоминала маленькую девочку, дрожащую в темноте, скорчившуюся в углу амбара с морковкой в руках, украденной накануне. А морковку нельзя было съесть целиком прямо на месте, потому что тогда не осталось бы на завтра.

— Его убил не лорд фьефа, а солдат королевы. Если тебя это утешит, знай: умирал он медленно.

Рива вытащила из мешка портрет священника, нарисованный Алорнис, и показала девочке:

— Ты когда-нибудь видела этого человека?

Та вытерла слезы ветхим рукавом, посмотрела на рисунок и кивнула.

— Иногда видела. Отец называл его «мой святой друг». Мне не нравилось, как он глядел на меня. Маме тоже, и она всегда уводила меня наверх. Но однажды он поссорился с отцом, и я пошла на лестницу послушать. Отец говорил очень тихо, почти не разобрать, но его голос совсем не походил на папин. Тот священник злился, кричал про годы впустую.

Девочка искоса глянула на Риву.

— Он все время говорил что-то про какую-то очень важную девушку.

— И что он говорил?

— Про ее мучи… мучан…

— Мученичество? — предположила Рива.

— Да, мученичество. Что с ним нужно повременить до тех пор, пока оно будет от дядиной руки, и тогда больше глаз увидят его.

От дядиной руки. Надо же. Они думали, что дядя Сентес убьет свою племянницу. Прибытие Ваэлина заставило тварь Союзника поменять планы. Насколько же твари боятся Ваэлина?

— Спасибо, — поблагодарила Рива, забрала рисунок и спрятала его в сумку, сложила вещи и прицепила к поясу меч. — Да, Эллис, если хочешь что-нибудь взять с собой — возьми прямо сейчас.

— К-куда ты забираешь меня? — запинаясь от страха, выговорила девочка.

— Если ты не предпочтешь остаться здесь — то в Алльтор.

— Что со стенами? — спросила Эллис через три дня, когда они с Ривой въехали на гребень холма к востоку от Алльтора.