Мы подождали солдат на причале. Капитан нашего корабля кричал на команду, матросы лихорадочно суетились, опускали весла, наконец боцман застучал в барабан, и моряки дружно погребли прочь из гавани.

— А как назывался этот корабль? — поинтересовалась Форнелла.

— Мне не пришло в голову спросить, — ответил я и повернулся к солдатам.

Те остановились невдалеке. Судя по доспехам, свежие призывники под командой преклонного годами сержанта. Он вышел вперед, свирепо уставился на меня и процедил:

— Ваше имя.

— Лорд Вернье Алише Сомерен, имперский хронист.

— Нет, — прорычал он, шагнул ближе и положил руку на рукоять меча. — Уже не хронист.

Нас отвели в особняк начальника порта, крепкое строение с несколькими тюремными камерами для пойманных контрабандистов либо очень уж буйных моряков. Из-за чрезмерно возбудившегося чиновника вокруг нас на набережной собралась толпа, и мы едва успели скрыться в особняке.

— Если уж меня собираются арестовать, я хотел бы узнать причину, — сказал я.

— Молчать! — побагровев, рявкнул сержант. — Скажи спасибо, если мне удастся вывести тебя отсюда живьем. Эта толпа сейчас повесит тебя на ближайшей мачте.

Даже через толстые стены я слышал до банальности знакомый рев обезумевшей толпы. Призывы «повесить негодяя» и «отомстить за Светоча» звучали чаще других.

— Лишь в Альпиранской империи истинно уважают верховенство закона, — иронично процитировала Форнелла. Как всегда, она с удручающей точностью помнила мои писания. — Правосудие отправляется независимо от социального положения, и все, от нижайшего бедняка до самого императора, могут ожидать равного отношения со стороны закона.

Форнелла неустанно шагала по камере и кривилась, когда толпа завывала в особенности свирепо и громко.

— Милорд, чем же вы возбудили такой гнев? — осведомилась моя воларская дама, и в ее голосе уже отчетливо слышался сарказм. — Быть может, вы чем-то оскорбили свою императрицу?

— Вам можно и не оставаться здесь, — напомнил я.

Она вздохнула и уселась рядом со мной на грубую деревянную скамью, запустила пальцы в волосы и тяжело вздохнула, увидев седину.

— А куда мне идти?

Она разглядывала свои волосы в свете из узкого окна. Они походили на потускневшую от времени медь. Я решил записать свои впечатления о Форнелле, если представится возможность.

— Это происходит, когда не получаешь крови Одаренных? — спросил я.

— Насколько мне известно, никто другой не претерпевал подобного испытания. Конечно, некоторые погибли на войне либо от рук убийцы — такова уж природа воларской политики. Но еще никто из получивших благословение Союзника не пытался существовать без крови.

Она выпустила волосы, посмотрела на свои пальцы в солнечном луче из окна, пошевелила ими, вяло улыбнулась.

— Странно, но я вовсе не скучаю по бессмертию. Оказывается, у смертности тоже есть свои преимущества.

За дверью затопали, затем лязгнули засовы. Я встал, чтобы посмотреть на высокого внушительного мужчину по другую сторону решетки. Его приятное лицо стало еще суровее и мужественней, коротко подстриженные волосы из седых превратились в почти белые. Я окинул взглядом его униформу, заметил звезду в центре кирасы — знак командира когорты.

— Хеврен, наконец-то вас продвинули по службе.

— Лорд Вернье, кто она? — делано равнодушным тоном спросил Хеврен, но глаза выдавали беспокойство.

Моя спутница встала.

— Форнелла Ав-Токрев Ав-Энтриль, уроженка Воларской империи, а ныне посол королевы Лирны, монарха Объединенного Королевства.

— Вас называют предателем, а теперь вы еще посмели явиться в компании воларки. Милорд, хочу заметить, что я воистину начинаю сомневаться в вашей знаменитой мудрости.

Называют предателем… хм. Все-таки обидно, хотя и лживо. Вот она, награда за годы верной службы.

— Можно ли мне узнать, кто посмел так оболгать меня?

Лицо Хеврена перекосилось от ярости, он подошел вплотную ко мне.

— Сама императрица Эмерен назвала вас предателем. И потому я советую вам с крайним тщанием следить за словами.

Были времена, когда я бы отступил перед таким натиском. Я всегда тушевался перед напористыми грубиянами. Но постоянные контакты с подобными типами рассеяли мою давнюю робость. Они ведь были просто людьми, способными убивать. Но я тоже смог убить.

— Нельзя ли узнать подробности? — спокойно глядя ему в глаза, осведомился я.

Отсутствие во мне страха обескуражило Хеврена, он отступил и, похоже, умерил гнев.

— Все в свое время, как то предписано законом, — буркнул Хеврен и мрачно уставился на меня.

Мы никогда не питали особой приязни друг к другу, но относились отчасти уважительно, если не сказать с опаской.

— Вернье, вам всего лишь следовало посмотреть, как он умрет. Неужели это оказалось настолько непосильной задачей?

Говорят, что у королей-торговцев с дальнего востока настолько огромные дворцы, что они напоминают скорее города, занимают много акров земли и там обитают бесчисленные орды слуг. Но величие измеряется не только размерами, но и богатством, а я не могу и представить строения, способного сравниться с альпиранским императорским дворцом в неистовой архитектурной роскоши. Он стоит на крутом холме над широкой гладью реки Тамерин и построен в те времена, когда скромность и сдержанность не были главными доблестями альпиранцев. Дворец напоминает шестиконечную звезду, лучи расходятся от круглого центра, увенчанного куполом.

Само собой, купол сразу привлек внимание Форнеллы.

— Ваши императоры любят слепить своих людей? — прикрыв глаза ладонью, осведомилась она.

Над головой висело полуденное солнце, и купол неистово пылал под его лучами. По-моему, лучше всего наблюдать купол на закате, когда оранжевое сияние лижет серебряную гладь, будто пламя свечи, и тихо гаснет с приходом ночи. Иногда мы с Селиесеном выезжали за стены, чтобы полюбоваться картиной заката с ближайшего холма. Селиесен говорил, что напишет поэму и воздаст должное открывающейся нам красоте, но написал ли — мне неведомо.

Чтобы вывезти нас из порта, Хеврен привел целых два эскадрона кавалерии. Но их едва хватило для того, чтобы толпа ограничилась только яростным воем. Меня неприятнее всего поразили не крикливые угрозы, а лица. Мы ехали по узкому каналу, пробитому людьми Хеврена в толпе, и я видел лютую ненависть в лицах мужчин, женщин и даже детей. В поклеп поверили все, и теперь, что бы ни случилось, родной дом был потерян для меня. И дело не только в том, что эти люди никогда не примут меня, гораздо важнее, что я не смогу простить им легковерие и жестокость. Когда мы выбрались из толпы и поскакали в город, в моей памяти всплыла сказанная Аль-Сорной фраза. Он тогда цитировал короля Януса, описывал королевские махинации перед вторжением в Альпиран.

«Дай им подходящую ложь, и они обязательно поверят в нее».

Когда мы приблизились к дворцу, Хеврен свернул с дороги к главным воротам, направился к северной стене и куда менее пышному входу — Солдатским воротам. Они служили для стражи, слуг и временами для имперских узников. Я редко бывал в той части дворца и теперь неприятно поразился отсутствию порядка и ухоженности, свойственных жизни почтенных придворных. Повсюду суета, люди копошатся в мастерских, аромат пищи мешается с навозной вонью. Перед моим путешествием я бы брезгливо поморщился, попав сюда, но теперь я ощутил лишь мимолетное раздражение. За прошедший год мои чувства нередко подвергались испытаниям куда тяжелее.

Нас приветствовал мужчина, которого я помнил по суду над Аль-Сорной: мускулистый парень в простой черной одежде. Его толстые ладони сжимали кандалы. Не видя смысла протестовать, я спешился и покорно подставил запястья. Я ожидал угроз и проклятий, но мой тюремщик отнесся ко мне с глубоким почтением и поклонился, защелкнув кандалы.

— Милорд, я долго мечтал поговорить с вами, — смущенно сказал он и приподнял цепи. — Но не при таких обстоятельствах…