К стыду своему, я не сразу понял всю серьёзность её намерений в отношении моей особы. А может, просто не захотел понять в виду, как мне казалось тогда, наклёвывающегося интима. Почему и полез к ней с поцелуями и прочими лирическими нежностями. Поцелуи мои приняли на «ура», а вот с прочим получился сплошной отпад и облом. Дальше локтя, вплоть до грудей четвёртого размера, мне забраться разрешили, а вот с тем, что выше колена, пообещали разрешить только после свадьбы. Тогда-то я в сердцах и разразился репликой, сделавшейся впоследствии народным анекдотом, а именно: попросил поставить меня в известность после этой самой её свадьбы, клятвенно пообещав приехать и заняться с нею тем, в чём она сейчас мне отказывает…
Удивительно ли, что я питал, питаю и буду питать к идейным девственницам особую неприязнь. По мне, это низменные души, хладнокровные приверженцы брака по расчёту, торгующие своими пресловутыми целками на матримониальном фондовом рынке. Почему фондовом? Да потому что сделки они предлагают исключительно фьючерсные, со стопроцентной предоплатой. Вот они-то и есть сущие бляди. А те, кого по традиции так называют, просто честные давалки, даже если дают за деньги… Хотя, справедливости ради, надо признать, что одна из этих расчётливых особ меня очень даже позабавила. Во всех смыслах. Но об этом расскажу позже, когда речь у нас зайдет об анусах и анальном сексе. Так что не капай раньше времени слюной, читатель, и не забегай вперёд – поперёк батьки-автора в жопу пекла…
А сейчас мы плавненько вернёмся к последним классам моей последней школы. Надо сказать, моя тогдашняя эротическая жизнь была не сахар, ибо изобиловала обломами. То есть шла естественным чередом, поскольку юнцу пятнадцати и тем более шестнадцати лет требуется уже нечто посущественнее петтинга – если, конечно, он успел поднатореть в оном в детском и подростковом возрасте, а я успел… Но увы, эротическими воспоминаниями сыт не будешь. Во всяком случае в молодости. В старости – иное дело. В старости даже о любовных обломах вспомнить бывает приятно. Взять хоть такой, случившийся у меня с одной моей новой одноклассницей по имени Ира (кстати, с этими иринами, равно как и с их производными – всякими там ирэнами, ираидами и ириадами мне никогда не везло). Было это в период участившихся по причине полового созревания вечеринок, которые не всегда происходили по вечерам, чаще днём – когда родители бывали на работе. Уединился я с этой Ирой в комнатке хозяина вечеринки, уложил на кровать, склонился над ней с вполне определёнными нежными намерениями, и вдруг эта особа прокурорским тоном заявляет, что ежели я только попробую ей поцеловать, она немедленно выброситься из окна четвёртого этажа, на котором, собственно, и находилась приютившая нас квартира. Я, разумеется, тут же передумал целовать и осведомился насчет её реакции, если потрогаю её в некоторых местах. – Руками? – уточнила она. – Вперемешку, – ответил я. И пояснил: грудь и шейку губами, бёдра и то, что между ними – руками. А целовать её в губы – ни-ни! Ты мне слишком дорога, чтобы из-за такого пустяка соскребать тебя с асфальта. Опять же в доведении до суицида могут обвинить. Тебе-то что, ты будешь в благоустроенном гробу припудренной лепёшкой нежиться, а мне на киче париться? – Её смех почудился согласием, но в итоге оказалось, что не полным: кроме шейки губами и груди руками, ни шиша не обломилось. Даже французские стихи не помогли, не говоря уже о русских… Увы, этот конфуз (пролёт, прокол, облом – как ни назови, суть не изменится) оказался далеко не единственным в очередной моей новой школе в новом городе…
Итак, новый (в смысле – другой, и далее то же – другие) город, новая квартира, новая школа, новые одноклассники. Прежде всего меня поразила манера ухаживания этих моих новых одноклассников за девушками. Имеются в виду основательные ухаживания, чуть ли с не матримониальным прицелом на будущее. Это у них называлось «объясняться». Выражались эти «объяснения» в чрезвычайной серьезности, с которой ухажер нёс после уроков портфель своей избранницы, и в соответствующей манере поведения и разговора: никаких хахонек и хихонек, ни единого слова в простоте душевной весёлости, но всё с угрюмой важностью о неземной высоте испытываемых к девушке чувств, и с тягостным ожиданием ответных, столь же нешуточных признаний во взаимности. При этом сладкую парочку сопровождают на некотором расстоянии дружки потенциального жениха, как бы обеспечивая безопасность конфиденциального общения, и одновременно подчеркивая значимость происходящего свои деликатным, напряжённым, еле сдерживаемым молчанием… Надо ли говорить, что такого морального давления ни одна нормальная девушка долго выдержать не могла, и по мере сил и изобретательности отговорок, избегала подобных визави-зов и тета-тетов со столь мрачным поклонником. Впрочем, это не всегда избавляло бедняжек от вынужденного общения с ними. То есть только в том случае, если у бедняжки на дому отсутствовал Его Величество Телефон. Не удержусь не поделиться в этой связи воспоминанием об одном забавном случае.
Был у нас в классе неформальный лидер, некто Артур Анпитосов – кутила, заводила, второгодник. И влюбился как-то этот Артур в некую Миранду – студентку первого курса местного Политехнического института. А жила эта Миранда в том же доме, что и другой наш одноклассник по имени Павлик (не Морозов). И вот, вместо того, чтобы чинно и благородно свести со своей зазнобой знакомство через Павлика, наш Артур, в полном согласии с местными традициями, принялся чесать правое ухо правой же рукой, но – через голову. А именно: приступил к долгой и мучительной осаде. Стал регулярно сбегать с последних уроков, чтобы поспеть к окончанию последней лекции у Миранды. Причем прогуливал не один (в одиночку он вообще ничего не делал: не ел, не пил, не онанировал и не ходил до ветру), а с целой ватагой особо доверенных лиц из числа одноклассников. Доберутся на автобусе до Политеха, выстроятся вдоль стенки здания напротив, и ждут появления света Артуриных очей (она же – «птичка на ветвях его души», «любви и счастия царица», а также «бархатистый персик» плюс «тонкий кипарис»), куря, перешучиваясь и прилично, то есть не слишком вызывающе, дурачась.
Наконец появлялась Миранда, кивала Павлику и проходила мимо – прямиком на автобусную остановку. Вся Анпитосова рать, само собой, следовала за ней, возглавляемая изнывающим от прекрасных чувств Артуром. В автобусе Павлик, детально проинструктированный сами понимаете кем, заводил с нею невинный соседский разговор, который, согласно замыслам Артура, должен был как бы сам собой плавно прийти к обсуждению его особы, полной всяческих достоинств и не ведающей никаких недостатков. При этом самым главным достоинством сей особы должно было стать упоминание в виде тонкого, но легко усвояемого намёка на влюбленность данной особы в несравненную Миранду. Между прочим, для Павлика, никогда не отличавшегося складностью речи, это был вечный камень преткновения. Ему ни разу не удалось не то что тонко намекнуть на чувства, которые испытывает вон тот парень к тебе, Миранда, но даже близко к этому намёку подобраться. Обычно весь разговор сводился к банальному словоблудию об общих знакомых, за что Павлик получал от Артура неизменный нагоняй, заканчивавшийся, как правило, истерическими причитаниями: Ах, отчего, зачем, почему ты опять не рассказал ей обо мне?!.
Одним словом, Павлик в качестве сводницы потерпел полное фиаско. Пора было менять тактику и приёмы осады. И тут настал черед проявить свои таланты говоруна и дамского любезника другому нашему однокласснику по прозвищу Дэн (Данила, т. е.). Особенно искушен был этот Дэн в телефонных толковищах с женским полом. Вот и флаг ему в руки, в смысле – телефон Миранды: звони, знакомься под видом Артура Анпитосова, заинтересовывай, развлекай, влюбляй… Дэн, надо отдать ему должное, старался изо всех сил: звонил, щебетал, очаровывал, оправдывал репутацию, но… Но не преуспел. По вине Артура. У них конфуз случился. Из-за несогласованности действий. Когда Дэн в очередной раз лялякал с Мирандой по телефону от имени и по поручению Артура, этот самый Артур, позабыв в пылу страсти о всяком расписании, вдруг оказался топчущимся в немом обожании под ее окнами. И надо же такому случиться, что эта Миранда, разговаривая с Дэном по телефону, именно в этот момент решила выглянуть в окно… Дальнейшее для Дэна было шоком. Невиданным провалом в его практике телефонного Дон Жуана. Его вдруг без всякого предупреждения, посреди рулад, взяли и сухо отбрили. Чуть ли не послали… Нет, не на х…, но тоже очень далеко… Словом, следующим утром эти два товарища старательно избегали друг друга в школе, что, учитывая их общую прописку в одном и том же 10-м «А» классе, давалось им с великим трудом. Момент истины пробил на большой перемене в школьном буфете, где эти двое – Артур Влюблённый и Артур Телефонный – столкнулись нос к носу над последней порцией рубленной котлетки с картофельным пюре. При других обстоятельствах возник бы неминуемый спор, кому это дивное блюдо надлежит по праву первенства слопать, но при этих случился невиданный припадок взаимной вежливости и уступчивости. Артур Анпитосов уверял, что он терпеть не может котлет и поэтому намерен обойтись марципановой булочкой под сурдинку кефира, в то время как Дэн настаивал на своем праве учинять раз в неделю своему организму вегетарианское очищение сугубо овощным меню. В итоге разошлись миром: Артур умял котлету, Дэн очистился картофельным пюре. А по ходу процесса покаялись перед друг дружкой во грехах своих. Артур признался в своей забывчивости, которая подвигла его «засветиться» под окнами несравненной в неурочное время, а Дэн… А Дэн, поняв, что оказался без вины виноватым, просто расцвёл на глазах – оказывается, не в нём и в его талантах телефонного говоруна было дело! И немедленно потребовал себе с Артура скоромных бутербродов с колбасой в счёт платы за пережитое профессиональное унижение…
