«Последняя пробежка…» Последняя пробежка… Никто не помешал. Крестом возникла вешка. Устал. И ниц упал. – О, как же долго жил он. – Как много знал, любил. – И вороны кружили. – И дождь холодный бил. Так фразы прозвучали, Надгробные слова. Отрада в них с печалью, Тюльпан, плакун-трава. Никто и не заметил, Как лист к стволу припал: Порыв ударил ветра — Так быстро он бежал! «Войну посылает Бог…» Войну посылает Бог Для усмирения духа. Где запад? А где восток? О них не доносится слуха. А только железо ревет, Огонь даже солнышко плавит. Народ убивает народ, И кровь шар земной заливает. Все превратится в золу, Пекло тела разлагает. Как по кладбищу, по селу Дух безымянный витает. «Ух!» и «Ах!» Из окна несложно выброситься, Если кто-то подтолкнет. Но сначала надо выбриться, Сполоснуть бальзамом рот. И, забыв «прихватизацию» (Ты в ней щедро «прихватил»), В гости пригласить приятеля (В связке он с тобою был). И в застолье часто чокаться За успехи в грабеже. А потом: «Да че ты!.. Че ты! Слаб в коленках?! В мандраже?!» И один вдруг погрустнеет И рукой махнет: «Народ, Вот увидишь, озвереет, Кровное себе вернет!» А второй насупит брови, Не промолвит ничего, Он совсем иной по крови, Мысль иная у него. Дальше простенький сценарий: Перекур. Балкон. «Ух! Ах!» Очень правильные парни: «Ух!» – не промах! «Ах!» – промáх! «В центре Елани пасутся коровы…» В центре Елани пасутся коровы — Нету сочнее травы! Молвит пастух: «Здеся воздух здоровый, Много полезной воды. Я бы еще очень кстати добавил: Любят буренки, когда Около Ленина доят их бабы, Смотрит на них детвора. А милиционер улыбается, мимо Он по заданью идет, И попугайчик из форточки, Дима, Звуки быка издает!» Я-то и сам, коли в центре бываю, Слушать люблю пастуха: «Стадо, конечно, в луга я гоняю, Травка и там – не труха. Я же умышленно, чтобы все знали, Видели Зорек, Лысух. Чтоб молоко, а не пиво в бокалах, Сельский присутствовал дух». В эту минуту, блаженно вздыхая (Благо, далеко уж мент), Бок почесала корова рябая Об монолит – постамент. Впечатления о городе * * * Опасный город, не опасней ты Села, откуда я приехал. Там смотрят кроткие цветы Из дыр угаснувшего снега. Не ждать им радости весны, Никто уже их не заметит. Дворы корявые грустны, Окошко в темноте не светит. В проулках пьяный мат, галдеж И поножовщина. И взрывы. Гуляет буйно молодежь, На свете нет ее счастливей, Ведь льется самогон рекой! А власть трусливо схоронилась. Пошла девчонка за водой, Над ней содеяли насилье. Игнат в райцентр не повез. Кирилл турнул шпану из сада. А значат, родичам от слез Не будет жизненной отрады! Село бурьяном заросло, И рыскает в бурьяне этом И день и ночь такое зло, Которому названья нету. * * * Я уезжал из города под утро, Туман скрывал многоэтажный ряд. Подумалось в минуты эти: мудро Открылось мне (и был тому я рад!). Устроилось легко все и нежданно, Как будто я не покидал поля, Жил неразлучно с ними, неустанно, И не поранилась душа моя, Задевшая бетонную колонну Дворца неподзаконного царька. Одна в тумане брезжила икона И чья-то милосердная рука. * * * Пейзаж из камня, и железа, И электрических огней. Все это пусть зовется лесом На фоне солнечных полей. А мертвый гул моторов жарких И скрежет крана в небесах За ветра свист приму, пожалуй, Что стал ожогом на устах. Где боком, где вполоборота, Проламываясь сквозь толпу, Как будто делаю работу — Водичку в ступе я толку! Бороться ни к чему с рутиной, Придумывать, лепить, чертить. Есть город. Есть его картины, И их легко соединить. Получится гора железа И камня. Сполохи огней. А лес… он будет вечно лесом На фоне солнечных полей. * * * Троллейбусы плачут, трамваи смеются, А стены в угаре молчат. Здесь люди живут и «врагу не сдаются». И водят за ручку внучат По улицам странным, что вряд ли от Бога — О, надо же им привыкать! Одна до последнего вздоха дорога, Ее не посмеют менять, Какое бы зло ни грозило подспудно, Душе уготовив урон. Навек для них город – и праздник, и будни, Их ад, неразгаданный сон. |
